Епископ Григорий (в миру Александр Алексеевич Лебедев) родился в г.Коломна Московской губернии 12/25 ноября 1878 г. в семье священника Коломенского Брусенского в честь Успения Пресвятой Богородицы женского монастыря и был двоюродным братом архиепископа Товии (Остроумова). Мать Александра, Мария Феодоровна, дочь коломенского священника Феодора Остроумова, была добрая, очень религиозная женщина, и свою церковность она старалась привить детям. К сожалению, она скончалась в молодости, в 1885 г., оставив мужа с восемью детьми возрастом от полутора до 16 лет. Дальнейшее воспитание детей он полностью взял на себя, стремясь внушить детям страх Божий и желание исполнять заповеди. Занятый службами и другими пастырскими делами, о.Алексий отправлял Александра и других младших детей в монашеские кельи, где они находились весь день под присмотром монахинь. Отрок Александр заметно выделялся среди прочих детей, так что часто монахиня, наблюдавшая за ним, говорила: «Этот будет архиереем». И действительно, еще до поступления в школу, мальчик проявлял особую любовь к молитве — он с радостью посещал продолжительные монастырские службы, простаивал их от начала до конца.
Начальное образование Александр получил в Коломенском Духовном училище, где обнаружились его блестящие способности. Ежегодно он получал награды за отличные успехи и примерное поведение. Его не интересовали игры и забавы, и все свободное время он тратил на чтение книг. После окончания училища юноша поступил в Московскую Духовную семинарию, выделяясь и здесь своей серьезностью и способностями. Ректор семинарии назначил его «уставщиком» и «канонистом» до самого конца обучения. Семинаристы относились к Александру с почтением и любовью, как к серьезному и внимательному товарищу. Он был дружен со всеми однокашниками, но наиболее близок с группой студентов, склонных к глубокому освоению религиозно-философских проблем. Серьезность и некоторая замкнутость были отличительными чертами будущего Владыки. Летом он любил дальние прогулки, которые почти всегда совершал в одиночестве. Ежегодно Александр ходил из Москвы в Троице-Сергиеву Лавру, из Коломны — в Голутвин монастырь, Спасский мужской монастырь Рязанской губернии и т.д. Все это создавало в нем определенный настрой и тягу к жизни в одиночестве.
В 1898 г. юноша окончил семинарию и решил готовиться к экзаменам в Московскую Духовную Академию. С этой целью, по благословению своего отца, он поступил послушником в Бобренев в честь Рождества Пресвятой Богородицы мужской монастырь близ Коломны. Летом все иноки монастыря занимались сельскохозяйственными работами и для совершения служб оставались одни престарелые монахи. Молодой послушник был назначен им в помощь и с радостью принял это послушание — первым приходил в церковь, принимая участие в чтении и пении всех богослужений; вечерни, утрени, литургии, а в свободное время усиленно готовился к экзаменам в Духовную Академию. Они начинались с письменной работы. Хотя Александр выполнил ее, он находился в страшном душевном смятении, ибо считал себя недостаточно подготовленным. Внушив это себе, он прервал экзамены и вернулся в Коломну, чтобы через некоторое время отправиться в Казань и поступить в число послушников Спасского (Преображения Господня) монастыря и одновременно — вольнослушателем в Казанскую Духовную Академию. Успешно выдержав вступительные экзамены, он был в 1899 г. принят в число студентов Академии, окончив ее в 1903 г. по первому разряду со степенью кандидата Богословия.
Высокопреосвященный Антоний (Храповицкий), ректор Академии, с любовью относился к талантливому студенту, направляя его на монашеский путь. Но не пришло еще время, до принятия пострига будущий епископ много лет трудился на педагогическом поприще. Летом 1903 г. он был назначен Святейшим Синодом преподавателем гомилетики и литургики в Симбирской Духовной семинарии. Серьезными и увлеченными уроками молодой педагог быстро привлек внимание учащихся к гомилетике. Он неустанно руководил кружками, где студенты учились составлять планы и конспекты проповедей на самые разнообразные темы, приучая будущих пастырей к подготовке произносить проповеди-импровизации. Наряду с чтением св.отцов, Лебедев советовал читать также русскую классическую литературу, считая это необходимым для церковного проповедника. Сам он неоднократно писал рефераты на литературные темы.
Проработав в Симбирске четыре года, А.Лебедев почувствовал тягу к более углубленным занятиям богословием, для чего нужны были библиотеки. С этой целью он переехал в Москву, где с 1907 г. стал преподавать в Кадетском корпусе и в 3-й гимназии, позже взяв уроки всеобщей и русской истории в Николаевском Сиротском институте. Вскоре Лебедев занял место инспектора этого института. В жизни блестящего педагога в это время произошло сильное душевное потрясение. Он познакомился с одной из своих бывших учениц и решил вступить с ней в брак. Хотя девушка с симпатией относилась к нему, ее родители, купцы, не дали своего согласия, желая выдать дочь за человека из своего сословия. Александр, прибегнув даже к помощи отца, пытался убедить родителей невесты, но они были непреклонны. Потрясенный происшедшим, молодой человек еще больше замкнулся в себе, расценив случившееся как Промысел Божий, направляющий его на другой жизненный путь.
В 1918 г. Сиротский институт был преобразован в 165-ю трудовую колонию II ступени, которой А.Лебедев некоторое время руководил, затем в 1919 г. оставил педагогическую деятельность, поступив на место заведующего почтовым сектором Главного лесного комитета. Однако природная религиозность и потребность в сосредоточенной молитве, склоняли его к иному пути, и в конце 1920 г. он, оставив гражданскую службу, поступил в Смоленскую Зосимовскую пустынь Владимирской губ. Здесь в начале января 1921 г., незадолго до праздника Рождества Христова, епископ Варфоломей (Ремов) постриг его в монахи с именем Григория. В пустыни прошли и первые месяцы послушания нового инока под руководством старца Митрофана. Дальнейшее послушание с лета 1921 г. он нес в Московском Свято-Даниловом монастыре у строгого церковного канониста и истинного аскета, магистра богословия, епископа Волоколамского Феодора (Поздеевского). В обители инок Григорий был посвящен во иеродиакона, иеромонаха, а в 1923 г. стал ризничим с посвящением в сан архимандрита.
Три года, проведенные в Даниловом монастыре, были наилучшей подготовкой к епископскому служению. И когда понадобилось избрать епископа на викарную Шлиссельбургскую кафедру Петроградской епархии, где нужен был строго церковный и высокообразованный кандидат, выбор пал на архим.Григория. 14 ноября Патриарх Тихон написал на послании управляющего епархией еп.Мануила (Лемешевского) резолюцию о назначении на Шлиссельбургскую кафедру архим.Григория (Лебедева) с поручением ему исполнять обязанности наместника Александро-Невской Лавры. 19 ноября/2 декабря 1923 г. Первосвятитель с любовью совершил его хиротонию в Москве. В памяти современников остались знаменательные слова Патриарха при назначении нового архиерея: «Посылаю вам жемчужину». Вскоре Владыка Григорий прибыл в Петроград.
Его служение началось в нелегкое для Церкви время. В борьбе с обновленчеством требовалось сохранить чистоту Православия и пламенным пастырским горением явить всем животворящую силу Духа Святаго. Исполняя эту миссию, еп.Григорий был на высоте своего святительского служения. Проникновенные, благоговейные службы и блестящий дар проповедника снискали ему огромную популярность и глубокую любовь паствы. В личном общении Владыка был удивительно мягок и снисходителен к людям. Он мог терпеливо выслушивать самые разнообразные мнения по церковным вопросам, как бы абсурдны они ни были, и с любовью отмечал любую оригинальную мысль. Но зато он был тверд и непоколебим, отстаивая чистоту Православия, и требовал от своих пасомых строгого выполнения всех церковных уставов и постановлений.
Владыка был несравненным проповедником-импровизатором, одним из самых любимых в народе во время служения епископом в северной столице в 1923-1928 гг. В блестящих проповедях раскрывалось богатство его души. Казалось, вот-вот взлетит она в обители Света:
Если ваша душа будет честно искать Света истины и всей силой стремиться к вере, то Господь придет вам навстречу, как Он снизошел к желанию Фомы, и Сам откроет вам истину. И истина веры, истина Бога, облистает вас всей своей пленительностью. Вам откроется не разумность веры, а в вас заговорит голос Живого Бога, зовущий вас к вечному Свету. Не только разум, но вся душа покорится глубине и богатству Премудрости и Разума Божиего. Останутся позади у вас потуги маленького вашего умишки, и душа в благоговейном порыве, одним дыханьем сердца и уст смиренно приведет вас поклониться Богу, как поклонился Ему апостол Фома. Господь мой и Бог мой! Ты, Один — Господь мой и Бог мой! Аминь.
Еп.Григорий отличался глубоким молитвенным настроем. Во время богослужений лик его хранил неземное бесстрастие, и в то же время Владыка буквально пламенел в своей молитве, восходя умом на непостижимую Горнюю высоту. Епископ собирал свои проповеди в машинописный сборник, и многочисленные почитатели распространяли их. Значительная часть этих проповедей сохранилась и была опубликована в 1980-1990-е гг. Наряду с покоями в Лавре, еп.Григорию была выделена квартира в одном из домов на нынешней пл.Александра Невского. Здесь за чашкой чая Владыка часто беседовал с духовниками архимандритом Сергием (Бирюковым) и иеросхимонахом Серафимом (Муравьевым), они обсуждали вопросы повседневной жизни обители, пути сохранения Православной Церкви во враждебном ей богоборческом мире, беседовали и о тайнах живого общения Бога и человека, начинающегося на земле и продолжающегося в Вечности. В доме Владыки бывали известные петроградские ученые-богословы, профессора-протоиереи: Н.В.Чепурин, А.В.Петровский, Н.К.Чуков и М.П.Чельцов.
15 декабря 1923 г. состоялось первое заседание Духовного Собора Лавры под руководством еп.Григория. Собор принял два предложения Владыки: ввести в богослужения чтение кратких поучений и завести благочиннический журнал для записи постановлений, касающихся братии[3]. В декабре епископ Григорий провел в Лавре и два собрания братии. На первом Владыка познакомился с каждым из насельников и благословил их. Второе собрание, на котором присутствовало 32 из 45 членов братии, было посвящено вопросам проведения богослужений и уплаты налогов. Наместник обратился к насельникам с архипастырским наставлением, напомнил им о монашеских обязанностях, обетах и призвал показать народу свое усердие в служении Богу. По вопросу высокой квартирной платы и подоходного имущественного налога еп.Григорий, отметив, что налог не уплачен из-за отсутствия необходимых для этого средств, информировал о возбуждении им и церковно-приходским советом ходатайства перед органами власти. В итоге собрание постановило просить о частичном списании долга, и соответствующее послание было отправлено в Смольный.
Понимая, что Лавра занимает важнейшее место в церковной жизни города, власти попытались путем репрессий ослабить позиции сторонников Патриарха Тихона в обители. 23 ноября/6 декабря 1924 г., в субботу, торжественно отмечался праздник Лавры. Раннюю литургию, на которой было много народу, служил Владыка Григорий. Но неожиданно к 11 часам утра в здание ГПУ были потребованы сам наместник и 6 человек из братии. Там еп.Григория и двух насельников арестовали по обвинению в невнесении арендной платы за используемые помещения обители, неуплате налогов и продаже части лаврской ризницы для устроения братии. 8 декабря было арестовано еще несколько человек.
Расследование «лаврского дела» продолжалось больше года. Такой срок держать под арестом задержанных насельников оказалось невозможно, и весной 1925 г. их выпустили под подписку о невыезде. Владыка Григорий вышел на свободу 17 апреля 1925 г. 25 июля в «Красной газете» появилась заметка «Таинства Невской Лавры», в которой говорилось, что дело скоро будет слушаться в городском суде, и на скамье подсудимых оказалось 14 священнослужителей и руководителей «двадцатки» во главе с «епископом Лебедевым». В заметке перечислялись и конкретные «преступления» обвиняемых в 1922-1924 гг.: еп.Николай (Ярушевич) и ризничий архим.Серафим якобы присвоили Казанскую икону Божией Матери; в 1923 г. для того, чтобы найти деньги на уплату Госстраху за страхование лаврских ценностей по благословению архим.Иоасафа было продано 100 покрывал; председатель ревизионной комиссии «двадцатки» Мухин и ризничий на покрытие лаврских расходов продали ряд находящихся на учете церковных ценностей; в связи с тем, что каждого священнослужителя обложили налогом в 22 рубля, по решению Духовного Собора и указанию еп.Григория был составлен список, в котором монахов записали в звонари, конторщики, сторожа, певчие, и этот список подписали руководители «двадцатки». Кроме того, на подсудимых пытались списать и похищенное в лаврских храмах грабителями. Так, в упомянутой заметке, наряду с другими «преступлениями» обвиняемых указывалось: «Кто-то похитил украшенную драгоценными камнями звезду с иконы Владимирской Божией Матери и т.д.».
Но суть дела заключалась не в разоблачении экономических злоупотреблений, задолго до окончания следствия Президиум Ленгубисполкома уже вынес то решение, ради которого все и затевалось — о передаче обновленческой «двадцатке» большинства действующих храмов обители. Более того, понимая, что обновленческая «двадцатка» сопротивляться не будет, губернский административный отдел 10 сентября 1925 г. предложил городскому руководству изъять епископские облачения и ценные оклады с икон, переданные по договору новому приходскому совету, и Президиум Ленгубисполкома 10 октября принял постановление: «Разрешить Губадмотделу изъять поименованное имущество из бывш.Митрополичьей ризницы Александро-Невской Лавры и по его реализации сдать вырученные суммы в госфонд». Так завершилось реальное разграбление обители.
Тех же, кто, наоборот, спасал ценности Лавры, пряча их от изъятия и возможного последующего уничтожения, осудили. 5 марта 1926 г. был вынесен приговор Ленинградского губернского суда по делу «двадцатки и попов в Александро-Невской Лавре». Архимандриты Иоасаф (Журманов), Алексий (Терешихин) и пять членов прежнего приходского совета были признаны виновными в укрывательстве от налогов, кражах церковного имущества и приговорены к одному году заключения. К такому же сроку приговорили признанных виновными в укрывательстве от налогов («недонесении о неплатеже налогов служителями культов») еп.Григория, архимандритов Антония (Коробейникова) и Николая (Андронникова), а также обвиненных в краже архимандрита Серафима (Васильева) и двух мирян. Ввиду первой судимости суд понизил наказание еп.Григорию и некоторым другим насельникам до трех месяцев заключения. Осужденным зачли срок предварительного заключения, и поэтому многие из них вновь арестованы не были[7]. Так, поскольку епископ Григорий в декабре 1924 г. — апреле 1925 г. уже находился в тюрьме, он остался на свободе. Верующие восприняли это как оправдание Владыки, что фактически было верно.
Известный петроградский протоиерей Михаил Чельцов сообщал в своих записках о поведении еп.Григория: «На суде он держал себя неожиданно, к удивлению всех, мужественно, отвечал безбоязненно, но любезно». Согласно другим свидетельствам, власти ставили епископу в вину и то, что его приезд «вдохнул жизнь» в существование монастыря: «Многие из братии, живших в мире, вернулись в Лавру... и верующий народ стал стекаться в дотоле пустые храмы». Фактическое оправдание епископа Григория в марте 1926 г. имело большое значение для всей епархии. Помимо того, что Владыка с декабря 1923 г. управлял Лаврой, Шлиссельбургским и Детскосельским викариатствами, именно он после ареста 18 декабря 1925 г. епископа Венедикта стал временно управляющим Ленинградской епархией и занимал этот пост до июня 1926 г.
В ночь с 31 марта на 1 апреля 1927 г. епископ Григорий оказался арестован по делу Ленинградского Богословско-пастырского училища и обвинен в антисоветской агитации посредством слушателей училища и организации кружка «Ревнителей истинного Православия». В постановлении о привлечении в качестве обвиняемого говорилось, что он, «состоя епископом, через своих приближенных, используя религиозные предрассудки масс, вел контрреволюционную работу путем агитации и пропаганды». За решеткой Дома предварительного заключения по данному делу оказались 13 человек, в том числе секретарь Владыки Григория Л.М.Де-Кампо-Сципион и его бывший келейник В.Дыргинт. Арестованные провели в заключении 7-8 месяцев, но, в конце концов, дело Богословско-пастырского училища развалилось (еп.Григория даже ни разу не допрашивали), и 19 ноября 1927 г. всех арестованных освободили под подписки о невыезде, которые были аннулированы в ноябре 1928 г.
После опубликования Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) и Временным Священным Синодом Декларации 1927 г. о лояльности советской власти и появлении в декабре 1927 г. иосифлянского движения началась смута среди насельников Лавры. Епископ Григорий критически воспринял Декларацию и стал т.н. «непоминающим» (за богослужением) митр.Сергия и государственную советскую власть. Несколько месяцев он применял на практике древнее право ставропигии, которое имела Лавра: учитывая существовавшую сложную обстановку в церковном управлении, Владыка Григорий никому не подчинялся и поминал лишь находившегося в ссылке Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского). По некоторым сведениям, епископ считал, что Церковь, состоящая из отдельных автокефальных епархий, лучше сможет противостоять безбожной власти.
Церковный историк А.Краснов-Левитин так вспоминал о Владыке:
Одним из самых популярных тогда в Питере епископов был Владыка Григорий Лебедев... В нем все импонировало. Стоит он передо мной, как живой, и сейчас: пенсне, высокий рост, каштановые волосы... Он служил эмоционально, с порывом, четко и ясно произносил молитвы... И проповеди его были необычайно смелы. Помню, например, его проповедь на тему «Поддельный рай». Он произнес ее в Прощеное воскресенье, в лаврском соборе, в 1926 г.
Люди всегда стремятся к Раю, к единению с Богом, к блаженству. Это свойство, заложенное в них Творцом, — это и есть образ и подобие Божие. Но настоящего Рая достигнуть трудно; для этого нужна непрестанная работа над собой, надо очищать себя от грехов, от пороков, надо бороться с греховными мыслями, с чувствами. И вот — уловка сатаны: этот рай можно, оказывается, достичь легко и просто: надо лишь несколько иначе распределить доходы, сделать всех сытыми — и наступит земной рай. Это попытка заменить трудное легким, духовное плотским, подлинное бутафорским. Но, как всякое картонное сооружение, бутафорский рай рассыпается от малейшего толчка, разлетается от порыва ветра. Таким порывом ветра является человеческая злоба, страсти, честолюбие. При одном их порыве все рассыплется в прах, рухнут картонные стены, и останется одна лишь тьма. Будем же искать истинный, подлинный Рай, и для этого очистим сейчас, в наступающем посту, наши сердца и чувства, да узрим Христа, воскресшего из мертвых. Аминь.
Принципиальная линия епископа Григория резко отличалась от линии епископов Алексия и Николая. Если епископы Алексий и Николай были сторонниками компромисса с властью и воссоздания духовного центра, то епископ Григорий был сторонником децентрализации. Он считал, что в советских условиях возможен лишь церковный плюрализм. Рассредоточенная Церковь, состоящая из автокефальных епархий, лучше сможет противостоять натиску безбожников, хотя бы потому, что приручить несколько сот епископов гораздо труднее, чем одного, стоящего во главе Церкви. Эту теорию епископ очень умело применял на практике.
В декабре 1927 г. еп.Григорий вместе с еще пятью архиереями подписал одно из посланий митрополиту Сергию с призывом изменить избранный курс церковной политики. 25 января 1928 г. Временный Свящ. Синод предписал Владыке Григорию возносить за богослужением имя митр.Сергия и отмежеваться от «раздорников» с предупреждением о вынесении о нем особого осуждения в случае невыполнения этого предписания. Епископ распоряжения не выполнил, хотя и к иосифлянам формально не присоединился. Но открытая борьба развернулась уже после назначения 10 февраля 1928 г. Ленинградским митрополитом Серафима (Чичагова).
Назначение митрополитом Ленинградским и священноархимандритом Александро-Невской Лавры Владыки Серафима произошло в очень сложный период истории обители. 8 февраля 1928 г. митрополит Иосиф из Ростова в обращении к ленинградской пастве, извещая о своем формальном отделении от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митр.Сергия, просил еп.Григория «продолжать служение в св.Александро-Невской Лавре в звании единомысленного со мною наместника». Это послание было получено в северной столице 12 февраля, и на следующий день Владыка Григорий прокомментировал его в своем слове к верующим таким образом, что никакого раскола нет, а лишь — административная автономия, и если в послании митрополита он назначается наместником Лавры, то и так уже не один год состоит им. Таким образом, епископ не присоединился открыто к митр.Иосифу, но и не отрекся от него. Следует упомянуть, что в начале 1928 г. Владыка Григорий освятил восстановленный придел прп.Нила Столобенского в старейшем храме северной столицы — Троице-Петровском соборе.
8 марта митрополит Серафим приехал в Ленинград и уже 10 марта посетил Лавру и беседовал с насельниками. На следующий день епископ Григорий прислал Владыке письмо, что он «душевно желает единения с Церковью, но не ориентируется на определенных личностей». В ответ митрополит упрекнул наместника Лавры в том, «что он, видимо, духовно заболел», и чтобы вылечиться, просил «приехать служить вместе». Однако епископ Григорий не приехал. Вступив в определенный конфликт с митрополитом Серафимом, наместник Лавры попытался убедить в правильности своих действий Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и 12 марта встретился с ним в Москве. Беседа закончилась для епископа Григория неудачей, и на следующий день он обратился к митр.Сергию с заявлением:
Ваше Высокопреосвященство, глубокочтимый Владыко!.. Так как линия моего церковного поведения и руководства в направлении укрепления единства Церкви вне ориентировки на личности учитывается Вами как ошибочная, а я считаю ее в условиях данного момента здешней церковной жизни единственно мудрой, и так как результаты этой линии расцениваются Вами как углубление смуты, между тем как я считал таковые локализациею смущения, то единственным выходом для меня остается удаление от дальнейшего руководства церковной жизнью.
Мне очень тяжело, глубокочтимый Владыка, огорчать Вас отказом воспринять Ваши советы. Наш вчерашний разговор был предметом моего тщательного продумывания, и я пришел к одному решению: настоящим я повергаю перед Вами просьбу освободить меня от несения обязанностей Вашего наместника по Св.Троицкой Александро-Невской Лавре и снять с меня руководство Шлиссельбургским и Детскосельским викариатством с увольнением на покой.
Четыре с половиной года пребывания на служении здесь, четыре с половиной года почти сплошных страданий, выучили меня ходить и определяться только состоянием по совести перед Лицом Божиим. И теперь моя совесть спокойна. Пусть меня судит Господь.
Конечно, не скрою: мое больное сердце рвется от новой непосильной боли. Я вижу, что ухожу от своей паствы в горький час церковной жизни. Я покидаю Лавру, которой отдал свою душу, где было пролито столько слез, пережито столько горя, но где вместе с тем осязалась невидимая милосердная рука Божия, где молитвы были от сердца, где обвевало веянием нарастающего единения и любви и где я отдыхал душой, сливаясь в молитве с сердцами своей паствы, так любившей Лавру. Я покидаю горячо любимый мною клир, всегда воздававший мне не по заслугам — своею преданностью, любовью и послушанием. Разве я могу забыть совсем недавние дни, когда клир явил мне великое доверие и удержал верующих в церковном единстве...
Еще раз прошу простить меня, глубокочтимый Владыко, если я приношу Вам огорчение. Помолитесь, чтобы Господь укрепил мои силы в мужественном перенесении нового испытания тяжелого разрыва со служением Св.Церкви, которому я отдал все силы и все разумение, и тяжелого разрыва с лаврской братией, клиром и всей своей паствой, с которыми я молился, скорбел, радовался, сроднился, полюбил, для которых стал своим и которых воспринимал как тепло, как родных, как Богом мне врученных...
Просьба об увольнении на покой не была принята, и епископ Григорий остался на посту наместника Лавры. Он еще около месяца не служил вместе с Владыкой Серафимом, вплоть до Пасхи (она праздновалась в середине апреля 1928 г.). В Пасху за вечерей в Троицком соборе Лавры на великой ектений архидиакон Товия (Кислый) по указанию священноархимандрита впервые помянул митрополита Сергия, но произошло это без разрешения еп.Григория, и он позднее сделал архидиакону замечание и запретил поминать Заместителя Патриаршего Местоблюстителя на сугубой ектении. В конце апреля — начале мая Владыка Григорий не разрешил служить в храмах обители приехавшему на несколько дней в северную столицу для борьбы с иосифлянами бывшему управляющему Петроградской епархией епископу Мануилу (Лемешевскому).
В апреле 1928 г. наместник Лавры написал второе обширное послание митрополиту Сергию, в котором говорил о борьбе «своей» аскетически настроенной группы духовенства с обмирщением Церкви и в этой связи и о непоминовении Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. С другой стороны, епископ Григорий порицал и отошедших от митр.Сергия епископов и пресвитеров как прямолинейных экзальтированных людей. Это послание распространялось среди верующих и вызвало появление в начале мая в «церковном самиздате» ответного письма анонимного «православного клирика» — сторонника иосифлян, порицавшего Владыку Григория за его «двойственность»:
Ваше Преосвященство... Если попадет Ваше письмо в руки м.Сергия, он возьмет и скажет: «У, какое длинное. Ишь как расписался, видно, ему в Лавре нечего делать». Потом, проглядев его своими умными, проницательными глазами, бросит на стол и, хитро улыбнувшись, обратится к епископу-секретарю: «Хитер, хитер, и иосифлян не похвалил, и нам сделал грозное, но почтительное внушение, и себя обелил — и цел останется, и народ его не осудит». Лаврские барыни с умиленной и значительной улыбкой будут передавать друг другу тетрадочку, а на другой день будут обмениваться впечатлениями: «Ну как Вам понравилось? — Чудесно, чудесно. — Ведь он это писал только для своих близких. — Да это и чувствуется, он так хорошо понял, что мы чувствуем, что мы переживаем, бедный, он и сам так страдает... Помните, какое у него было лицо, когда он служил на Пасху с митр.Серафимом и поминали м.Сергия. Он был бледен, как полотно, он даже нас не заметил, когда благословлял. Он так страдал, так страдал. Бедный наш Владыка. И все это он терпит ради нас — и никого, никого не осуждает»...
А некоторые, прочтя Ваше письмо, с болью в сердце скажут: «Тот ли это епископ Григорий?.. Сколько здесь лукавства и недоговоренности». Так, простите, Владыко, смею думать и я. Да, Владыко, тонкой мглой лукавства окружили Вы себя со дня формального отхода еп.Димитрия от м.Сергия. И с той поры от каждого Вашего слова, обращенного к вопрошающим, веет двойственностью. На это жаловались горько многие пастыри, прежде близкие Вам, а теперь с недоумением глядящие на происшедшую в Вас перемену. Сколько раз Ваши неясные речи вызывали слезы преданных Вам игумений и монахинь...
Владыко, Вы напрасно думаете, что, не поминая м.Сергия, с его собственного разрешения и служа с сергианскими епископами только в Пасху или в своей епархии, а не в Лавре, отвергая внешне приказы м.Сергия, как, например, публичное осуждение отошедших, а исподволь исполняя их, Вы оградите себя от Суда Божия и суда православных людей. Между Вами и сергианами давно не делается никакого различия. Если не против предателей, то, значит, молчаливо, но с ними...
Всколыхните же, Владыко, эту мглу, которая Вас окружает, и все более и более превращается в сергианские тучи, и пусть над Вами засияет ясное небо православного исповедания. Простите, Господа ради, если что-нибудь в моем письме оскорбит Вас.
Далеко не все понимали занятую наместником Лавры позицию. Владыка Григорий был не согласен со многими поступками митрополита Сергия и старался убедить его изменить избранный курс церковной политики. С другой стороны, епископ не хотел нового болезненного разделения в Русской Православной Церкви, желательного для безбожных властей и провоцируемого ими. Поэтому-то он и не присоединился открыто к иосифлянам, хотя был лично близок со многими «истинно-православными» священнослужителями и в некоторых делах поддерживал их. По словам прот.Петра Белавского, именно епископ Григорий убедил его перейти к иосифлянам.
Следует отметить, что еп.Григорий своим авторитетом сдерживал переход к иосифлянам значительной части насельников Лавры и членов приходского совета храмов обители. Этого перехода опасался митрополит Серафим и поэтому далеко не сразу принял предложения о необходимости перевода епископа из Ленинграда. И все же вечером 4 мая Владыка Серафим уехал в Москву, где, видимо, после его беседы с митр.Сергием, был подписан указ о переводе Владыки Григория на кафедру в Феодосию, викарием Таврической епархии. Епископ правильно понял неожиданный для него майский указ, как замаскированную форму ссылки и не принял нового назначения, вновь написав заявление об оставлении поста наместника Лавры. По словам самого Владыки Григория, «я просился уволить меня на покой не по слабому здоровью, а по причине расхождения в понимании церковной жизни епархии и ее нужд». Увольнение епископа от должности наместника произошло вопреки «просьбам Лавры и районов... об оставлении». 26 мая еп.Григорий в первый раз обратился в ГПУ с просьбой разрешить, вопреки подписке о невыезде, выезд из Ленинграда «на лечение ввиду болезненного состояния».
В начале июля 1928 г. новым наместником Лавры Заместитель Патриаршего Местоблюстителя назначил вдового протоиерея Николая Ксенофонтовича Либина, постриженного в монашество 6 июля митр.Серафимом с именем Амвросий и возведенного на следующий день в сан архимандрита. При вступлении архим.Амвросия в должность наместника не обошлось без конфликтов. Приходские советы лаврских храмов не хотели его принимать и выступали за оставление Владыки Григория. В конце июля в Москву к митр.Сергию ездила депутация от Лавры и Детского Села (г.Пушкина) с просьбой оставить епископа на посту наместника, но получила отказ. В этих обстоятельствах епископ Григорий, «оставаясь верным себе... не выступил против митр.Сергия и придерживался выжидательной тактики, дабы не разжигать полыхавший раздор». 12 июля, в день святых Апостолов Петра и Павла, он совершил последнюю службу в Гатчинском соборе св.Апостола Павла, простившись с местной паствой.
Подобная последняя служба с прощальным словом в Детском Селе состоялась 23 июля — в Екатерининском соборе. Когда диакон провозгласил многолетие Ленинградскому митрополиту Серафиму и епископу Григорию, Владыка неожиданно сказал: «Возлюбленные братья, мой перевод в Таврическую епархию совершился распоряжением митрополита Сергия и помогающего ему так называемого Патриаршего Синода. Я этот перевод принимаю как монашеское послушание, посылаемое мне по воле Божьей. Во изъявление этого послушания, во изъявление того, что никакого неприязненного чувства у меня к митр.Сергию нет, во изъявление того, что все мое церковное поведение диктовалось мне исключительно интересами Церкви, — я возношу мои молитвы за митрополита Сергия: Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию — многая лета!» Согласно записи его духовной дочери, «сказал тихо, отвернулся, помолился за своего и нашего обидчика, и потом высоко благословил Крестом под радостное и громкое многолетие».
27 июля епископ Григорий служил в Евдокиевской церкви Александро-Невской Лавры, 28 июля — в Никольском соборе г.Шлиссельбурга, 30 июля — в Тихвинской церкви на станции Сиверская, 2 августа — в соборе Лавры, а 3-4 августа — в церкви Марии Магдалины г.Павловска. И всюду за архипастырем ездили его преданные духовные дети.
23 июля/5 августа 1928 г., в день праздника иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте», Владыка совершил последнюю службу в Свято-Троицком соборе Лавры и произнес собравшимся богомольцам «Прощальное слово к петроградской пастве»:
Возлюбленные братья! Почти пять лет тому назад Святейший Патриарх и наш общий отец, блаженный Тихон, прислал меня сюда и благословил этою иконою. Тогда на ней были камни других цветов: голубой, напоминающий безоблачное небо, и зеленый — цвет надежды. Здесь же те камни переменили и вставили эти, похожие видом своим на слезы, и эти камни явились символом всего моего пребывания здесь, потому что все оно представляет собой длинную, мрачную, тяжелую цепь страданий, которые почти без просвета, тянулись дни, недели, месяцы, и только изредка, как искорки, мелькают в них минуты покоя. Моя жизнь здесь началась скорбью, кончает слезами, но да будет воля Божия! Им я не был оставлен, и неслучайно моя последняя служба в этом храме совпала с празднованием иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте». Пресвятая Богородица, приими меня под покров Свой!
Возлюбленные братья! В скорби моей моим счастием были вы. Вы были моими утешителями, моею радостью, моим оправданием пред Богом, моим блистающим венцом. В моем страдании я не был одинок. Вы мне сострадали, вы лили за меня слезы. Вы молились за меня день и ночь. И если Бог приведет меня теперь побывать на могиле Святейшего, я могу сказать, что — хотя и мысленно — возвращаю ему его камни, потому что надежда, с которой посылал он меня сюда, сбылась: пастырь и паства здесь — одно неразрывное целое; ясное голубое небо нашего духовного единения было все время безоблачно, и никакая человеческая злоба не могла омрачить его. Проводите меня своей молитвой. Сейчас я совершу в этом соборе последнюю евхаристическую жертву за вас и преподам святым именем Божьим мое последнее благословение вам. Мой путь здесь обрывается. Он начат скорбью, кончается слезами. Да будет воля Твоя. Аминь.
7 августа епископ отслужил последнюю обедню для духовенства Шлиссельбургского уезда в Николо-Феодоровской церкви Лавры. После этого Владыка Григорий дал слово митрополиту Серафиму больше в храмах епархии не служить и исполнил его. Также 7 августа епископ сфотографировался с монастырской братией во дворе Лавры, а на следующий день был вызван в ГПУ, где имел неприятную беседу. Он по-прежнему находился под подпиской о невыезде по делу Богословско-пастырского училища и поэтому не мог покинуть город, как того хотел. 8 августа Владыка вновь написал заявление в ГПУ о разрешении выезда, указав, что «сейчас он по служебному положению должен оставить Ленинград». августа еп.Григорий устроил прощальное чаепитие для своих ближайших духовных детей, но разрешение на выезд получил только через полторы недели.
28 августа, видя, что ситуация для него не меняется в лучшую сторону, епископ окончательно простился с паствой, сказав о своем уходе, как «невольном и вынужденном», и на следующий день уехал в Коломну, откуда через несколько дней написал духовной дочери: «Ищу одного, чтобы Господь помог мне укрепиться в добре. Доходят до меня разные слухи. Скорблю, когда во зло употребляют мое имя. Я ничего не ищу». В родном городе Владыка прожил около трех лет. Отойдя от активной церковной деятельности, он начинает писать богословские труды. Весной 1929 г. епископ задумал очерк о мистическом восприятии христианства, в 1931 г. приступил к своему главному труду — «Евангельским образам» («Дневнику размышлений над Евангелием»). В это же время, работая сторожем на птицефабрике и в других местах, еп.Григорий собирал свои проповеди и вел активную переписку с духовными детьми (в основном, прихожанами лаврских храмов), наставляя их жить по-православному.
В конце сентября 1931 г. Владыка переехал в Москву, где служили священниками его братья. Проживая у родственников, еп.Григорий продолжал работать над своими трудами. В столице имелось больше возможностей достать необходимую богословскую литературу, однако из соображений безопасности епископ был вынужден в сентябре 1932 г. переехать в пос.Жаворонки Озерского района Московской области, где снял две комнаты в доме В.А.Попендик. Новое пристанище оказалось еще более кратковременным, местные власти пригрозили владелице дома, и она отказала от квартиры. Тогда, в марте 1933 г. еп.Григорий переехал в г.Кашин (ныне Тверская область), где проживал вплоть до своего ареста в 1937 г. Братья помогали епископу материально, около года (с мая 1933 г. — по апрель 1934 г.) у него в Кашине жила жена брата — протоиерея Константина Лебедева Людмила Алексеевна, высланная из Москвы за пределы стокилометровой зоны после ареста мужа. Домашнее же хозяйство Владыки вела его духовная дочь с 1924 г., бывшая прихожанка лаврских храмов Нина Александровна Слепушкина, приехавшая в 1932 г. из Ленинграда в Москву, а затем проживавшая со своим пастырем в Жаворонках и Кашине.
Епископ жил в Кашине довольно уединенно, сначала на Рудинской ул., а с лета 1935 г. — в доме Гавриловой на Калязинской ул., 23, лишь один раз, в марте 1934 г., съездив в Москву для лечения зубов. Он продолжал писать свои богословские труды, завершив «Благовестие святого Евангелиста Марка» и «Благовестие святого Евангелиста Луки». В феврале 1934 г. еп.Григорий писал духовной дочери: «Начал чтение и систематизацию сочинения Андрея Критского», завершив эту работу через три месяца. В дальнейшем Владыка работал над толкованием молитвы прп.Ефрема Сирина и т.д., отмечая в одном из писем: «Я забываюсь только за своими занятиями... А работается, милостью Божией, легко и охотно». В работе епископу помогали его духовные дочери, постоянно приезжавшие из Ленинграда. Они привозили необходимую литературу и увозили для перепечатки и хранения написанное. Особенно помогали еп.Григорию сестры Вера и Александра Титовы (в монашестве Сергия и Германа), сохранившие многие произведения и десятки писем своего духовного отца. В 1935-1936 гг. в Кашин неоднократно приезжали знавшие Владыку, как и Титовы, по Александро-Невской Лавре с 1924 г., работавшие в Ленинграде машинистками (и перепечатывавшие труды еп.Григория) Зоя Богданова и Мария Постникова. Почти все посещавшие Кашин другие почитатели епископа также познакомились с ним в Лавре в середине 1920-х гг.: врач Е.П.Башкирова, буфетчик М.С.Новиков и его жена Г.М.Новикова, сестры Красновы — Александра и Мария (они записывали проповеди Владыки), пенсионерка А.А.Трофимова, счетовод А.И.Казина, секретарь бюро по изобретательству Е.В.Померанцева и пенсионерка К.А.Моржецкая. Лишь с П.В.Курзиной епископ был знаком с 1924-1925 гг. по Детскому (Царскому) Селу, где она состояла членом приходского совета Екатерининского собора. Со всеми этими духовными детьми Владыка вел регулярную переписку.
Из местных жителей в домике на Калязинской, 23, чаще других бывали медсестра Е.Г.Боброва и ее муж фельдшер А.А.Бобров, старые лаврские богомольцы. Они помогали еп.Григорию в устройстве хозяйства и оказывали ему медицинскую помощь. Изредка у Владыки бывали кашинские священнослужители: настоятель собора протоиерей Михаил Соколов, священник Покровский и священник Петропавловской церкви, высланный ранее из Москвы о.Владимир Кудрин. Несколько раз заходили и проживавшие в Кашине бывшие насельники Московского Свято-Данилова монастыря иеромонахи Исаакий (Бабиков) и Антоний (Савин), которого Владыка в начале 1937 г. намечал избрать своим духовником, а также монахини Манефа и Анфиса.
Однако чаще всего из священнослужителей он общался с бывшим насельником Александро-Невской Лавры иеромонахом Матфеем (Челюскиным). Приговоренный в 1931 г. к 3-м годам концлагеря о.Матфей до осени 1933 г. отбывал срок в Беломоро-Балтийском лагере на строительстве канала, а затем еще 3 года жил в ссылке в г.Петропавловске (Казахстан). Сразу же после освобождения в сентябре 1936 г. иеромонах приехал в Кашин по приглашению его давних знакомых по Лавре Бобровых, входивших ранее в кружок почитателей блаженного Матвея Татомира. Посетив бывшего настоятеля Лавры, о.Матфей рассказал ему о своем пребывании в заключении и спросил совета «по какой линии... продолжать жизненный путь». В конце сентября иеромонах ездил в Ленинград к митрополиту Алексию по вопросу подтверждения сана и устройства на приход в городе на Неве, но получил отказ. Митрополит сказал, что в Ленинграде мест нет, а для подтверждения сана нужно письменное свидетельство еп.Амвросия (Либина), рукополагавшего о.Матфея в 1930 г. Хотя Владыка Амвросий уже проживал в ссылке в Саратове, он вскоре прислал по почте свое свидетельство, и иеромонах в декабре 1936 г. вторично побывал в Ленинграде, где встретился с епископом Николаем (Ярушевичем). Сан о.Матфея был подтвержден, но устраиваться на приход ему посоветовали в Калининской епархии, что иеромонах и сделал, начав в феврале 1937 г. служить в церкви с.Хабоцкое Краснохолмского района.
О своих поездках в Ленинград о.Матфей рассказал еп.Григорию, рассказывал, в частности, о словах еп.Николая, что «прекращение поминовения в храмах имени митрополита Петра необходимо для блага Церкви». Власти в то время объявили о смерти Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (хотя он был расстрелян в 1937 г.), и о.Матфей сообщил о мнении части верующих, «что будто бы перестали поминать митр.Петра для того, чтобы подойти к соединению с обновленцами». Согласно показаниям еп.Григория, на допросе 28 апреля 1937 г. он ответил, «что это есть не что иное, как обывательские разговоры», а если митр.Петр умер в ссылке, то прекращение его поминовения «совершенно законно, равно как и законно возглашение митрополита Сергия Местоблюстителем патриаршего стола, т.к. других кандидатов в завещании Патриарха Тихона нет». При этом Владыка Григорий, вероятно, по-прежнему находился в оппозиции к митр.Сергию. В ходе указанного допроса епископ заявил: «Я лично — приверженец Тихоновской Церкви и ничего общего с обновленческой церковью не имел и не имею», умолчав об отношении к политике митр.Сергия. Отец Матфей же 26 апреля 1937 г. показал следователю:
Лебедев Григорий не признает митрополита Сергия и отошел от него, потому что митрополит Сергий в 1927 году написал к верующим воззвание о необходимости лояльного отношения Церкви к советской власти... Лебедев предупреждал нас об опасности соединения с обновленческой ориентацией, т.к. митрополит Сергий может пойти на сторону обновленческой церкви (правда, этим утверждениям полностью доверять нельзя).
Известно, что еп.Григорий посещал закрытый в 1936 г. собор св.Анны Кашинской, но служил, вероятно, у себя дома (при обыске у него нашли архиерейское облачение и 1250 свечей), не стремясь возвращаться к активной церковной деятельности. Весь круг общения Владыки в 1930-е гг. не превышал 20-30 человек, и он целиком посвятил себя богословским трудам. В марте 1937 г. епископ в письме к духовной дочери отмечал: «Я, милостию Божией, живу потихоньку. Относительно здоров. Время идет быстрейше, и делать не успеваешь, что надобно бы».
Труды Владыки прервались 16 апреля 1937 г. В этот день на квартире епископа был проведен обыск, а сам он арестован и отправлен в тюрьму г.Калинина «как руководитель контрреволюционной группы фашистско-монархической организации, которая ставила перед собой задачу восстановления фашистско-монархического строя в России при помощи интервенции фашистских стран». В этом обвинении не было ни слова правды. В соответствии с обычной практикой «большого террора» органы НКВД сфабриковали групповое дело бывших насельников Данилова монастыря. Следствие было начато арестом 9 января 1937 г. в г.Киржиче архимандрита Симеона (Холмогорова), который под давлением «сознался» в создании «подпольной Церкви истинно-православной веры» с тайными домовыми храмами и скитами, во главе которой будто бы стоял оппозиционный митр.Сергию бывший настоятель Данилова монастыря архиеп.Феодор (Поздеевский), отбывавший в это время ссылку в Коми АССР. Одна из «контрреволюционных групп» (тайных общин), возглавляемая бывшим наместником монастыря архим.Поликарпом (Соловьевым), якобы существовала в Кашине. Арестованный по этому делу иеромонах Исаакий (Вабиков) на допросе 14 июня 1937 г. сознался в проведении «нелегальных сборищ» (т.е. домашних богослужений) и назвал Владыку Григория в числе участников «организации», возглавляемой архиеп.Феодором и архим.Поликарпом.
Аресты по делу продолжались до 19 мая, всего было схвачено 50 человек — священнослужителей и мирян. Епископа Григория допрашивали трижды — 17, 28 апреля и 10 мая, и всякий раз он категорически отрицал какое-либо участие в «контрреволюционной церковной группе», ответив, в частности, на первом допросе: «Участником названной контрреволюционной организации я не был, и таковую совершенно не знаю, и по этому вопросу сказать ничего не могу». Ответ на последнем допросе был еще более краток: «Таковой к-р церковной группы я не знаю». Владыку не смутили даже, вероятно выбитые пытками «признательные показания» иеромон.Матфея, который заявил, что во время второй встречи еп.Григорий предложил ему участвовать в своей группе, сказав: «Гибнет православная вера, а вместе с ней погибнет и русский народ. Легально-синодальная церковь, и особенно обновленческая организация, вместе с властью разрушает религию».
В 1936 г., в день закрытия собора св.Анны Кашинской, в городе произошла крупная демонстрация верующих, разогнанная местными властями с помощью милиции и комсомольцев. При этом был избит обновленческий священник, а в январе 1937 г. обновленцев изгнали из Вознесенской церкви, которая перешла к Московской Патриархии. Следователь попытался обвинить еп.Григория в организации «захвата» этого храма, но встретил категорическое отрицание Владыки, заявившего: «Я ни Челюскину и ни Бобровой Елене каких-либо установок в вопросе отношения их к обновленцам не давал, и в частности о Вознесенской церкви разговора у нас не было». Не дал епископ никаких компрометирующих сведений и о других обвиняемых. Органы следствия пытались придать максимально возможные размеры «разоблаченной организации» и даже собрать обвинительные материал против Ленинградского митрополита Алексия. Так, в деле утверждалось, что Е.Боброва была «связником» — ездила в Ленинград и привозила от митрополита деньги. Однако этот факт доказать не удалось.
Из 50 обвиняемых 7 человек не признали свою вину, в том числе епископ Григорий и супруги Бобровы. Мужественно вела себя на допросах и арестованная вместе с Владыкой его келейница Н.Слепушкина, которая даже отказывалась подписывать протокол. 31 августа 1937 г. следствие было закончено и составлено фальсифицированное обвинительное заключение, в котором говорилось о разоблачении существовавшей «на территории Калининской и Ярославской областей антисоветской церковной монархической организации т.н. Истинно-Православной Церкви, ставившей целью свержение советской власти и установление монархического строя». Еп.Григорий был признан «руководителем контрреволюционной группы фашистско-монархической организации». 13 сентября Тройка Управления НКВД по Калининской области приговорила 49 из 50 обвиняемых к высшей мере наказания. Епископ Григорий вместе с другими мучениками был расстрелян в Калинине 17 сентября 1937 г. в час ночи.
Память о Владыке продолжала жить среди верующих жителей города св.Апостола Петра. Духовные дети сберегли произведения епископа, и уже в 1976-1980 гг. в официальном церковном издании «Богословские труды» были опубликованы его «Евангельские образы» («Благовестие святого Евангелиста Марка» и «Благовестие святого Евангелиста Луки»), а с 1981 г. проповеди Владыки стали печатать в «Журнале Московской Патриархии». В октябре этого же года он был канонизирован Русской Православной Церковью Заграницей. В 1990-е годы было опубликовано несколько книг духовных произведений епископа Григория. 16 июля 2005 г. Священный Синод Русской Православной Церкви причислил Владыку к лику святых.
