Один из самых известных петроградских пастырей 1920-х гг. родился 29 января/11 февраля 1889 г. в г.Кишиневе Бессарабской губернии, где его отец Михаил служил священником в церкви Георгия Победоносца. Мальчик рано потерял отца, и мать вторично вышла замуж. Отчимом Викторина, его брата Леонида и сестры Зинаиды стал А.П.Ростовский, секретарь Святейшего Синода в Петербурге, куда семья и переселилась. У Ростовских родилось трое детей, но Викторин был особенно привязан к Зинаиде, незрячей от рождения. В жизни Зинаиды произошло чудо, повлиявшее на всю дальнейшую жизнь Викторина: до семьи Добронравовых-Ростовских дошел слух о чудотворениях св.о.Иоанна Кронштадтского, и мать решила поехать в Кронштадт со своей больной дочкой, надеясь на чудо. Когда они приехали в город и подошли к Андреевскому собору, то увидели, что вся площадь около храма была запружена народом. Литургия кончилась, отворились двери собора, и вышел батюшка. Осмотрев всех вокруг, о.Иоанн сразу поманил пальцем к себе больную девочку, говоря: «А ну-ка, беленькая девочка (Зинаида была альбиноской), подойди ко мне». Когда она подошла, о.Иоанн положил руку на ее головку, благословил, помолился и сказал: «А ты будешь видеть, девочка». Уже по дороге домой Зинаида стала лучше видеть, впоследствии окончила успешно гимназию, увлеклась искусством и до конца своей долгой жизни (она умерла в возрасте 93 лет в 1988 г.) занималась живописью. Это чудо о.Иоанна настолько укрепило веру Викторина, что он захотел уйти в монастырь, но мать его не пустила.
8 июня 1910 г. юноша окончил Санкт-Петербургскую Духовную семинарию, но сан не принял, так как не был женат, а по настоянию матери 16 сентября 1910 г. поступил на экономическое отделение Петербургского Политехнического института, полный курс которого успешно окончил в 1915 г. Однако стремление к духовной жизни не покидало Викторина, и он все-таки решил поехать в Москву получить благословение на монашество от Московского митрополита; Владыка принял его милостиво, но в монашестве отказал, сказав: «Ты слишком красив и будешь соблазном для многих», а на священство благословил, велев жениться.
К этому периоду жизни о.Викторина относится его знакомство с будущей супругой Анной Константиновной Вороновой. Оба брата, Леонид и Викторин, были иподиаконами священномученика епископа Гдовского Вениамина (Казанского), который часто посещал дом семьи К.И.Воронова и в один из своих визитов привез туда Леонида и Викторина, познакомить их с «милыми барышнями». Будущая жена В.Добронравова — Анна Константиновна — была самой младшей из четырех сестер, в то время ей только исполнилось 18 лет. По словам о.Викторина, это знакомство определило его дальнейший путь: он решил сделать предложение Анне, а в случае отказа стать монахом. Знакомство, перешедшее в обоюдное глубокое чувство, продолжалось пять лет и закончилось счастливейшим браком. Анна выросла в благочестивой и ревностно-православной купеческой семье со старообрядческими традициями, дядя ее был старостой храма, хлебосольным хозяином, и его хорошо знали многие священники и иерархи. Анна же была светской, живой барышней, любившей все доступные ей развлечения, включая шведскую гимнастику и плавание. Викторин и его брат тоже увлекались спортом, музыкой, живописью (брали уроки рисования у Репина). В доме Добронравовых-Ростовских, так же как и в доме Вороновых, было много молодежи, и по праздникам и у тех, и у других царило веселье.
После свадьбы молодожены не отправились в традиционное свадебное путешествие, а совершили паломничество в Дивеево и Саров, к мощам преп.Серафима. Вскоре после этого, невзирая на протесты матери и жены, Викторин стал священником. Его матушка говорила о нем: «У меня батюшка небесный, а я земная». Пастырь к ней был внимателен и снисходителен, к себе же во всем очень строг: он даже не позволял себе носить цветные рясы, всегда только черные, подпоясывался простым ремнем, даже верхняя ряса была черная, ватная — для улицы.
Семья у батюшки была хорошая, его слово являлось законом. У Добронравовых родилось четверо детей, но трое умерли при жизни священника. Старшая дочь Ирина родилась 23 октября 1915 г. Она умерла совсем молодой в 1932 г. от туберкулеза. После ареста отца на нее легли все заботы о семье, девушка пошла работать, не имея права продолжить образование — как дочь осужденного священника, и ее хрупкое здоровье не выдержало. Младенец Николай, родившийся в июне 1917 г., скончался в 1922 г. Второй сын, Серафим, родившийся в 1921 г., погиб на фронте в 1942 г. Только младшая дочь Зоя, которая родилась в мае 1925 г., осталась жива и после окончания II мировой войны проживала в США, где преподавала в университете в должности профессора до начала 1990-х гг.
4 октября 1915 г. Викторин Добронравов был определен на вакансию диакона к церкви Преображения Господня (Спасо-Колтовской) на Петербургской стороне, и в тот же день рукоположен во диакона, а 21 декабря 1915 г. — во священника. В этом, ныне не существующем храме, о.Викторин служил три с половиной года и заслужил признание и любовь паствы. 31 января 1918 г. прихожане поднесли ему золотой наперсный крест, на ношение которого о.Викторин 29 мая 1919 г. получил благословение священномученика митрополита Петроградского Вениамина (Казанского). Следует отметить, что еще 11 апреля 1916 г. молодой священник был награжден набедренником «за отлично-усердную службу», 3 декабря 1916 г. — скуфьей, а 7 апреля 1918 г. — камилавкой.
Пока было возможно, о.Викторин активно занимался преподаванием Закона Божия. В 1916-1918 гг. он был законоучителем в местной церковно-приходской школе, Петроградском городском 22-м женском училище, городском 4-классном училище Петра I, Петроградском смешанном начальном училище, частной гимназии Федоровой, реальном училище Черняева и коммерческом училище на Крестовском острове[5]. Именно в это время сформировались те качества священника, которые позволили ему в дальнейшем быть замечательным духовником.
Уже вскоре после Октябрьской революции о.Викторин лично столкнулся с антирелигиозной политикой советских властей. 25 сентября 1918 г. он был арестован ЧК и заключен в Петропавловскую крепость, но в первый раз все обошлось благополучно, тюремное заключение продолжалось один месяц, постановлением ЧК от 25 октября того же года священник был освобожден без вынесения приговора. Чтобы в условиях нараставших материальных бедствий прокормить семью, о.Викторину пришлось, помимо службы в храме, дополнительно работать в различных советских учреждениях. Так, в 1918-1919 гг. он служил счетоводом в ревизионной комиссии при Госконтроле, участковым контролером в Военно-полевой инспекции военных строительств и конторщиком в организации «Стройсвирь», а в 1921-1922 гг. трудился в ремонтных мастерских.
25 февраля 1919 г. отец Викторин был назначен настоятелем церкви святителя Николая Чудотворца при Убежище престарелых сценических деятелей Русского театрального общества на Петровском острове. Здесь, в церковном доме при храме по адресу: Петровский пр., д.25, кв.3, батюшка поселился со своей семьей и прожил 11 лет. В начале 1920-х гг. Убежище было преобразовано в Дом ветеранов сцены имени Марии Гавриловны Савиной. Эта знаменитая русская актриса основала Убежище, много сделала и для устройства при нем церкви и была похоронена в склепе под алтарем храма. Муж Савиной, известный театральный деятель Анатолий Евграфович Молчанов, в качестве товарища председателя приходского совета деятельно помогал настоятелю вплоть до своей кончины в мае 1921 г. Молчанов также был погребен в склепе рядом с М.Г.Савиной. Сама двусветная, освященная в 1906 г. церковь вмещала около 600 человек и была украшена иконами, особо чтимыми актерами: святителя Димитрия Ростовского, мучеников Ардалиона и Порфирия, святого мученика Трифона.
Сохранились воспоминания духовных детей о.Викторина о первых годах службы батюшки в Никольской церкви:
Прот.Викторин был исключительным духовником... Он мыслил чисто по-православному. Слава его как духовника распространялась далеко... В прот.Викторине была особая духовная сила. Его слово было всегда со властью. Он строго настаивал на соблюдении постов, на причащении каждое воскресенье, призывал отказаться от вкушения мяса и как возможно чаще ходить в храм. Во время отречения последнего русского царя и революции прот.Викторин служил в Петербурге. Батюшка был большим почитателем иконы Божией Матери Державной. Он придавал большое значение явлению этой иконы в столь трудный для России период. Этим явлением Матерь Божия утешила верных и как бы сказала, что с отъятием «удерживающего». Она Сама приемлет скипетр и державу. Каждую пятницу вечером в храме, где он служил... совершалось молебное пение с акафистом перед Державной иконой Божией Матери. В доме о.Викторина находилась очень чтимая им икона Козельщанской Божией Матери. В день празднования этой иконы ее приносили в храм, и совершалось всенощное бдение.
В 1919 г. молодой священник был избран председателем приходского совета Никольской церкви, преобразованной в приходскую постановлением Петроградского Епархиального совета от 1 октября 1918 г. Несколько лет о.Викторин вел тяжелую борьбу за спасение церкви от закрытия как «домовой» и признание ее приходской. 11 августа 1919 г. настоятелю пришлось передать в городской подотдел записей актов гражданского состояния метрические книги храма, а 14 декабря того же года на общеприходском собрании был подписан договор с представителями властей о передаче церкви в бесплатное и бессрочное пользование верующим.
Под руководством о.Викторина приходской совет занимался церковной благотворительностью и активно участвовал в поддержке духовного просвещения в городе, постоянно отчисляя определенные суммы на нужды Богословско-благовестнических курсов IX благочиннического округа Петрограда. Сообщая об этом в отчете о деятельности совета за вторую половину 1921 г., о.В.Добронравов отмечал: «Духовно-просветительская деятельность в храме и приходе ведется настоятелем храма устройством бесед и паломничеством к святыням г.Петрограда». Показательным для характеристики тесных связей священника с представителями интеллигенции является тот факт, что он участвовал 26 июля 1920 г. в шествии с гробом старосты университетской церкви академика Б.А.Тураева от его квартиры на Васильевском острове до Лавры, где состоялись отпевание и погребение. Естественно, у настоятеля храма при Доме ветеранов сцены было много знакомых и духовных детей и в актерской среде. Председателем приходского совета о.Викторин состоял около трех лет — до начала мая 1922 г., когда по категорическому требованию районного церковного стола был вынужден оставить этот пост.
Постепенно над Никольской церковью стали «сгущаться тучи». 26 декабря 1921 г. настоятелю пришлось дать подписку, что он поставлен в известность заведующим церковным столом о запрещении устраивать беседы и другие собрания «помимо церковных служб» без разрешения властей, иначе последует «заслуженная кара по всем строгостям законов РСФСР». В этот же день заведующий столом заявил о.Викторину, что его церковь, «как домовая», намечена к закрытию. Стремясь предотвратить эту акцию, приходской совет обратился к городским властям, убеждая их, что Никольская церковь является единственным приходским храмом на всем Петровском и части Крестовского острова и обслуживает район с 16 фабриками, заводами и 5 тыс. постоянного населения, в основном, православного. В заявлении совета также подчеркивалось, что здание церкви изолировано от жилого помещения и лишь притвором сообщается с временным коридором этого помещения, закрытым глухими дверями, на месте которого можно сделать «капитальную переборку». 4 января 1922 г. межведомственная комиссия при отделе управления Петрогубисполкома, заслушав данное заявление, нашла возможным оставить церковь открытой «при условии полной изоляции от жилых помещений». Однако уже 28 января эта же комиссия решила, что храм «принадлежит к домовым церквям и подлежит закрытию на общих основаниях». Утром 15 февраля 1922 г. о.Викторин и два представителя прихожан расписались под извещением о немедленном закрытии храма, в котором говорилось: «...если одним из нас будет сделана попытка препятствовать провести указанное постановление властей в жизнь тем или иным путем, то несем за означенное всю ответственность по всем строгостям закона РСФСР». И в этот же день Никольская церковь была закрыта.
Однако ее настоятель и прихожане не прекратили борьбу. По их просьбе Петроградский комитет Русского театрального общества 17 февраля 1922 г. обратился в отдел управления Петрогубисполкома с заявлением «еще раз рассмотреть вопрос» и открыть «церковь — памятник русского актерства». Это ходатайство увенчалось успехом, и 25 февраля отдел управления издал соответствующее распоряжение. 4 марта и Межведомственная комиссия, в третий раз рассмотрев дело Никольской церкви, постановила оставить ее открытой. В тот же день, 4 марта, был составлен акт открытия, под которым расписался о.Викторин. Следует отметить, что это был очень редкий, по-своему уникальный случай, когда безусловно домовую по советским критериям церковь, подлежащую закрытию еще в 1918 г., оставили действующей вплоть до начала 1930-х гг. И немалая заслуга в этом принадлежала настоятелю храма.
Вскоре после открытия, в апреле 1922 г., в церковь пришли члены комиссии по изъятию ценностей и составили перечень всех серебряных вещей, наметив их к вывозу. Однако прихожане по призыву о.Викторина пожертвовали 12,5 фунтов серебра и 4 мая выкупили церковные святыни. В начале 1920-х гг. батюшка, желая получить высшее духовное образование, подал заявление о приеме на учебу в Петроградский Богословский институт, но вскоре началась обновленческая смута, и институт прекратил свое существование[11]. С самого начала раскола община Никольской церкви во главе с настоятелем активно боролась с обновленчеством. С августа 1922 г. она входила в так называемую Петроградскую автокефалию, а после ее разгрома ГПУ в начале 1923 г. сумела выстоять в тяжелейших условиях гонений до освобождения из-под ареста Патриарха Тихона. Лишь около десяти приходов в Петрограде в конце весны — начале лета 1923 г. не признавали обновленческое Епархиальное управление, и среди них была община Никольской церкви. 10 января 1924 г. о.Викторин так ответил в анкете на вопрос о принадлежности к церковным течениям: «Признавая себя сыном Православной Кафолической Церкви, считаю своим отцом и духовным руководителем Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Тихона». На другой вопрос этой анкеты, о «взгляде на отделение Церкви от государства», батюшка откровенно высказал свою позицию: «Желательна церковная свобода». Еще раньше в подобной анкете от 26 декабря 1921 г. протоиерей ответил примерно так же: «Независимость Церкви желательна и необходима».
Отец Викторин глубоко почитал святого праведного о.Иоанна Кронштадтского и был его последователем. Никольская церковь находилась вблизи Иоанновского монастыря, батюшка часто посещал храм-усыпальницу Кронштадтского пастыря и служил там молебны. Закрытие обители осенью 1923 г. стало для о.Викторина тяжелым ударом, и, по свидетельству монахини Викторины (Корнеевой), одну из самых своих запоминающихся проповедей батюшка произнес на «разгром Иоанновского монастыря». С этого времени многие сестры обители стали его духовными детьми. Среди них была и казначея монастыря, одна из ближайших духовных дочерей о.Иоанна Кронштадтского, на средства которой построили храм-усыпальницу святого, монахиня Иоанна (в миру Анна Яковлевна Лежоева). Не зная, кого выбрать своим духовником, матушка обратилась с этим вопросом к викарию Петроградской епархии епископу Гдовскому Димитрию (Любимову). Владыка ответил ей: «Лучшего, чем отец Викторин, не найдешь, ступай к нему». И монахиня Иоанна окормлялась у батюшки вплоть до его ареста в 1930 г.
Вокруг молодого и ревностного священника в начале 1920-х гг. образовалось своеобразное братство его духовных детей, в которое входило около 20 человек, в основном, представителей интеллигенции, но в их число влились, после закрытия Иоанновского монастыря, и некоторые молодые послушницы: ставшая псаломщицей в Никольском храме Марфа Богданова, Ольга Грум-Гржимайло и др. В Никольскую церковь ходили молиться члены православного братства прп.Серафима Саровского, которое собиралось в расположенной неподалеку квартире руководителя, Ивана Михайловича Андреевского. В молебне при основании братства в январе 1927 г. участвовал диакон Никольской церкви Кирилл Иванов, а через год этот молебен в день преп. Серафима служил сам о.Викторин. Один из братчиков, Эдуард Розенберг, перешел в его храме из лютеранства в Православие. По словам помощника о.Викторина диакона Кирилла: «Большое внимание уделял Добронравов воспитанию верующих. В своих проповедях он призывал к частому посещению храма, к соблюдению постов, к частой исповеди и причастию. Обращался к родителям с призывом, чтобы они чаще приводили в церковь детей и учили их Закону Божиему».
Сохранились воспоминания о том, как протекала жизнь в приходе Никольской церкви:
О.Викторин любил служить и говорил: «Как трудно начинать всенощную, чтобы ввести массу людей в молитвенное русло. Много прихожан вносят с собою мирские интересы со своих работ. А литургию начинать легче. Многие готовятся к причащению и приходят с покаянным чувством». В его церкви исповедь всегда была частная. Правило ко причащению все вычитывали дома, а в церкви стояли тихо, сосредоточась в своих грехах. Начиналась исповедь в 7 ч., так что литургия начиналась поздно и кончалась поздно. Домой прихожане приходили часа в 3, к обеду. Приход был небольшой, но его духовные чада были разбросаны по всему городу. Он был очень внимателен к каждой душе. Многих своих чад поднимал от гибели. Так, одну цветочницу поднял, и когда приходил с молебном к прихожанам, велел всем приглашать ее. Он даже сделал ее просфорницей. Так он следил за ней. Вообще очень много сил духовных он отдавал своим пасомым, и все его любили. Прихожанки составляли рисунки для облачения, а о.Викторин их благословлял. Рукодельничали и вышивали пелены, покрывало на плащаницу и священные облачения. Все было из простого холста, даже небеленого. На покрывале плащаницы были разбросаны лиловые с бархатным оттенком вышитые цветы, и получилось очень красиво — как парча, и батюшка был рад... Многие приносили от себя бархат для плащаницы. После Пасхи, чтобы не рассеивались прихожане духовно, о.Викторин устраивал паломничества, большей частью в Макарьевскую пустынь Новгородской губернии. Ехали по отдельности, чтобы не привлекать внимания, на станцию Любань. Там собирались в избе одного из духовных чад и поджидали батюшку. Потом ночевали и рано утром отправлялись в пустынь. С паломниками иногда ходил и диакон. У диакона был хороший тенор, он хорошо пел. Люди любили эти паломничества и так устраивали свои отпуска, чтобы быть свободными.
Некоторые представления о жизни общины дают и архивные документы. В сентябре 1924 г. церковь сильно пострадала от печально известного наводнения, но прихожане ее быстро восстановили. В этом же году в Никольском храме управляющий Ленинградской епархией епископ Венедикт (Плотников) рукоположил во священников двух иоаннитов, которых привез для посвящения настоятель Кронштадтского Андреевского собора священномученик о.Николай Симо (раскаявшиеся иоанниты еще в 1919 г. были приняты митрополитом Петроградским Вениамином в полное общение с Русской Православной Церковью). Отец Викторин 16 марта 1923 г. был зарегистрирован в качестве тылополченца, в 1924 г. возведен в сан протоиерея, а 16 сентября 1925 г. его снова, вопреки советским инструкциям, включили в состав приходского совета. Лишь через год, 29 октября 1926 г., по предписанию заведующего районным столом регистрации, настоятеля пришлось вывести из членов совета. Согласно отчету батюшки, в 1926 г. он совершил в храме 41 крещение, 14 венчаний и пять отпеваний. Прихожане очень высоко ценили своего пастыря, и 3 апреля 1927 г. на общем собрании единогласно постановили «выразить искреннюю благодарность нашему дорогому батюшке, отцу настоятелю Викторину Добронравову за неутомимый труд и заботу о своей пастве и за умелое воспитание своих духовных детей».
О.Викторин также был духовником некоторых известных священников Петроградской епархии. Так, в предсмертном дневнике гатчинского протоиерея Иоанна Смолина (скончавшегося 25 января 1927 г.), в записи от 17 сентября 1926 г., говорится: «Еще накануне соборования, в среду, перед вечерним богослужением, прибыл дорогой мой и возлюбленный о Господе духовник о.Викторин с иконою чудотворной Козельщанской Божией Матери. Совершив келлейное богослужение, мы долго беседовали с о.Викторином в игуменской, на другой день, в четверг (день соборования), утром в 8 часов о.Викторин пришел ко мне в келлию, и затем мы побеседовали по душам, и я посвятил его в некоторые из записей в сей тетради, относящихся до семейных моих отношений, в связи со сборами моими домой, в Вечность. Затем, в 9 часов утра, отправились в церковь. И здесь исповедовался как бы предсмертною исповедью, т.е. с повторением всех главнейших грехов, какие припомнил с детства и до сего. Литургию совершили втроем: о.Викторин, я и о.Владимир Дубровицкий с диаконом».
Сохранился и трогательный рассказ монахини Викторины (Корнеевой) о том, как о.В.Добронравов изменил жизнь ее и сестры — будущей схимонахини Афинагоры (Корнеевой): «Мы жили как большинство людей того времени. Всему нас учили, и Закону Божию, но жили мы не по-православному, постов не соблюдали, в церковь не ходили, раз в год говели, на Страстной неделе. Когда о.Викторин пришел к нам в дом и посмотрел на нашу жизнь, он все изменил. Мне было тогда 22 года. Когда мы к нему пришли, он сразу поставил нас так, что без его благословения мы ничего не делали. Дал молитвенное правило и как последователь о.Иоанна Кронштадтского велел причащаться каждое воскресенье, никогда поэтому не есть мяса и по возможности чаще ходить в церковь. Батюшка познакомил нас с матушкой Иоанной, и мы с ней всю жизнь были очень близки. Она была как духовная мать. О. Викторин определил нас на монашескую жизнь. Отслужил для нас специальный молебен у себя дома. Были только батюшка, мать Иоанна и мы с сестрой».
Вплоть до своего ареста о.Викторин поддерживал письменную связь с матерью, братьями и сестрами. Мать протоиерея еще в 1916 г. вторично овдовела, а в 1918 г. со всеми детьми, кроме о.Викторина, выехала в Румынию, в состав которой тогда входила Бессарабия. Брат батюшки Леонид скончался в 1926 г. в Париже, а остальные родственники еще долго жили в Кишиневе. В одном из случайно уцелевших писем о.Викторин осенью 1927 г. писал своей младшей сводной сестре Валерии:
Здравствуй, дорогая, родная моя сестра Валюша! С полной радостью принимаюсь ответить тебе на письмо, которое было получено в мое отсутствие. Из тона всего твоего письма, чувствую, что ты мало веруешь в Бога и больше воспринимаешь все само собой, ибо в противном случае ты никогда не написала бы, что «хлеб да кров — наша цель».
Деточка моя родная! Они — только средства! Цели у нас с тобою должны быть иные — Христовы... «жизнь будущего века», и ради этих целей, ради их достижения мы должны жить независимо от условий, создаваемых окружающей обстановкой. Это очень важно! Прочти со вниманием Новый Завет, в особенности Деяния св.апостолов, их послания, в частности, апостола Павла (2 Кор.11:18-28), и ты увидишь, что должно быть главенствующим в жизни человека-христианина...
Во время написания этого письма о.Викторин уже находился в числе активных участников зарождавшегося иосифлянского движения. Как только Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) совместно с членами Временного Священного Синода при нем обнародовал свою Декларацию 1927 г. о лояльности советской власти, о.Викторин сразу примкнул к ее противникам, «будучи недоволен не только политической установкой Декларации, но и каноническими нарушениями митрополита Сергия в части образования им Синода». Поведение Владыки Сергия он оценил следующим образом: «Митрополит Сергий издал Декларацию по требованию сов.власти, под диктовку Тучкова, и этим самым погрешил против Церкви... Митрополит Сергий... не написал, что в советской стране запрещено преподавание Закона Божия, закрыты богословские курсы и нет возможности подготовлять пастырей, закрываются монастыри и разгоняются их насельники, в общем, митрополит Сергий, прежде чем писать Декларацию с призывом лояльного отношения к сов.власти, должен был от этой власти потребовать прав Церкви. Этого он не сделал и до последнего времени».
В качестве представителя приходского духовенства о.Викторин в составе делегации от Ленинградской епархии, возглавляемой епископом Димитрием (Любимовым), 12 декабря 1927 г. побывал в Москве на приеме у Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Митрополиту Сергию было передано три послания с призывом изменить избранный курс церковной политики, и одно из них, от группы священников и мирян, вручил Владыке о.Викторин. В беседе с представителями Петроградской епархии митр.Сергий среди прочих доводов в пользу Декларации сказал, что за ним большинство церковных людей.
— Истина ведь не всегда там, где большинство, — заметил протоиерей Добронравов, — иначе не говорил бы Спаситель о «малом стаде». И не всегда глава Церкви оказывается на стороне истины. Достаточно вспомнить время преп. Максима Исповедника.
— Своей новой церковной политикой я спасаю Церковь, — веско возразил митрополит Сергий.
— Что Вы говорите, Владыко! — в один голос воскликнули все члены делегации.
— Церковь не нуждается в спасении, — добавил протоиерей Добронравов, — врата ада не одолеют ея, Вы сами, Владыко, нуждаетесь в спасении через Церковь».
Вскоре после возвращения делегации в Ленинград, 26 декабря 1927 г., в кафедральном соборе Воскресения Христова был зачитан акт об отделении от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, подписанный двумя епископами. 28 декабря аналогичный акт подписали шесть видных ленинградских протоиереев, в том числе о.Викторин. В феврале 1928 г. прот.В.Добронравов присутствовал на собрании иосифлянского духовенства северной столицы с участием еп.Димитрия (Любимова) и профессора М.Новоселова, на котором говорилось о разрешении Ленинградского митрополита Иосифа служить священникам, запрещенным митр.Сергием. Весной 1928 г. о.Викторин вошел, в числе других пяти протоиереев, в состав совета, ставшего своеобразным коллегиальным руководящим органом иосифлян при Владыке Димитрии (Любимове). Прот.В.Добронравову было доверено, наряду с о.Николаем Прозоровым, испытывать переходивших к иосифлянам священников.
В мае 1929 г. батюшка принимал участие в многолюдных похоронах своего друга, одного из руководителей и «идеологов» иосифлян протоиерея Феодора Андреева, на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры. После смерти о.Феодора о.Викторин в какой-то степени заменил его. Батюшка поддерживал контакты с истинно-православным духовенством из других епархий, в частности, принимал у себя тверского иеромонаха Фотия (Солодова). Через него протоиерей послал канонический разбор причин отхода от митрополита Сергия священнику Ласкееву из Тверской епархии, но не сумел уговорить того присоединиться к Владыке Иосифу. По свидетельству настоятеля собора Воскресения Христова прот.Василия Верюжского, архиепископ Димитрий очень уважал о.Викторина.
В 1928-1929 гг. община батюшки продолжала жить активной духовной жизнью. Вместе со своим настоятелем прихожане совершали паломничества в Кикеринский монастырь, Макариевскую пустынь, храмы в Красном Селе, д.Ратчино и особенно часто в Феодоровский Государев собор Царского Села.
Агентов ОГПУ очень встревожило, что прихожане о.В.Добронравова «устраивали паломничества по пригородным и сельским церквам, где распространяли контрреволюционные брошюры и листовки в защиту истинного православия». В одной из листовок к неверующим, сочиненной членом приходского совета Никольской церкви Виктором Барабановым, говорилось:
Я по молодости увлекался столь приманчивыми фразами коммунаров... Очень долгое время меня мучила совесть, что я свое драгоценное имя «христианин» променял на лживое пустословие приверженцев диавола в лице предтечи антихриста, которые главной своей задачей поставили борьбу с религией и насаждение атеизма и безбожия... Сколько кощунства, всякого рода издевательств, грубых и тонких насмешек над самыми дорогими чувствами верующих, явных и скрытых подкопов под нашу веру встретишь во всех родах и видах современной советской литературы!
После богослужения духовные дети о.Викторина часто собирались у него на квартире за чаепитием, «где певчие пели стихи, велись беседы, а Мейер Иван декламировал свои стихи». Позднее свидетели на допросах объясняли поступки о.Викторина желанием «сколотить крепкое ядро ревнителей за истинное Православие», что, вероятно, было недалеко от истины. Эта деятельность и стала в дальнейшем основным обвинением протоиерея со стороны ОГПУ.
В конце 1929 г. начались массовые репрессии против иосифлян. 29 ноября был арестован архиепископ Димитрий, а с ним еще более 40 священнослужителей и мирян. В обвинительном заключении по их делу от 22 июня 1930 г. среди прочего говорилось: «Церковь святого Николая во главе с протоиереем Викторином Добронравовым, видным деятелем организации, группировала в своем приходе преимущественно интеллигенцию, антисоветски настроенный слой населения. Архиепископ Дмитрий весьма уважал и ценил Добронравова как хорошего работника — пропагандиста и организатора прихода и нередко советовался с ним, считаясь с его мнением».
Чувствовалось, что о.Викторину недолго оставалось быть на свободе. Тяжелым ударом для него стало закрытие Никольского храма 26 февраля 1930 г. После этого он перешел служить в другую иосифлянскую церковь города — св.Пантелеймона на Пискаревке, где оставался до конца апреля 1930 г., а затем служил келейно на квартирах духовных детей. Об этом времени бывшие прихожане батюшки вспоминали так:
Хотя церковь и не была в центре города, стали опасаться за батюшку все больше и больше и с его благословения решили усилить молитву. Каждый прихожанин должен был читать «Живый в помощи...» в одно время — в 11 часов вечера. Кроме того, мать Иоанна поехала за молитвой к шамординской схимонахине Антонии, которая в то время уже была смертельно больна раком. Та ее успокоила и сказала, что пока батюшке ничего не грозит в смысле расстрела. Она сказала о том, какой батюшка замечательный духовник, и как будто назвала его «смиренномудрым»... В 30-м году церковь, где служил о.Викторин, закрыли. Но он еще успел отслужить литургию и освятить воду, которую потом долго хранили. Даже в 40-м году, когда церквей уже не было, тем более иосифлянских, эту воду давали умирающим в Муроме в утешение. После закрытия своей церкви о.Викторин сказал: «Моя песенка спета. Служение по домам не может продолжаться долго».
Последнее лето, что батюшка о.Викторин был на свободе, обычного паломничества собрать не удалось, и батюшка решил отслужить ночное моление с литургией дома. В это же лето он сам поехал один в Саров и Дивеево. Поехал туда больным, но исцелился на источнике преп.Серафима. У него начиналась гангрена на ноге. Из Сарова вернулся здоровым. Своим духовным детям говорил: «Ездите по монастырям, пока они еще есть, набирайтесь молитвенного духа монастырского». Так его духовные чада и проводили летние отпуска в монастырях... Перед арестом о.Викторин решил раздать своим верным людям антиминс и св.сосуды. Он считал это более надежным для их сохранения. Матушке Антонине он дал малую чашу, казначее большую, а двум сестрам дал антиминс и сказал, как спрятать. Велел сделать доску поглубже, как пенал, и чтобы крышка задвигалась. Вложить туда антиминс и задвинуть, а потом зашпаклевать и написать на ней икону «Спаса Златые Власы», и чтобы никто об этом не знал. Милостью Божией удалось все сохранить до Мурома... После этого о.Викторин попросил написать ему кипарисовый наперсный крест, иконописный. Это он приготовил себе для тюрьмы, т.к. у него был от прихожан крест из чистого золота, который он всегда носил, и во время паломничеств он далеко был виден. Его предчувствия сбылись.
Существует и свидетельство проживающих в Петербурге дочерей протоиерея Феодора Андреева Анны и Марии:
О.Викторина Добронравова мы помним хорошо. Он был очень известен. Высокого роста, с темно-каштановыми волосами и одухотворенным лицом, он был очень красив. Несмотря на молодость (33 года), держался степенно. О.Викторин открыто придерживался крайне критического отношения к церковной политике митрополита Сергия. Он несколько лет был настоятелем церкви св.Николая... Здесь же он и жил со своей семьей в церковном доме. Прихожане любили и глубоко чтили своего батюшку, и, когда после закрытия церкви о.Викторина перевели на Ржевку, многие из них стали туда ездить.
Уход о.В.Добронравова из Пантелеимоновской церкви был связан с тем, что ее «двадцатка», вопреки мнению настоятеля прот.Николая Ушакова, в апреле 1930 г. провела перерегистрацию прихода без оговорок некоторых спорных пунктов в договоре о приеме в свое пользование храма. По этому вопросу о.Викторин вместе с двумя другими протоиереями даже ездил в Моденский монастырь (близ г.Устюжна) к отбывавшему там ссылку Владыке Иосифу. На допросе 18 января 1931 г. батюшка так говорил об этой поездке: «К митрополиту Иосифу в Устюжну я ездил совместно с Ушаковым и Вознесенским один раз. Ездил я к нему за указаниями как быть в дальнейшем в деле перерегистрации двадцаток. Я был против того, чтобы двадцатки регистрацию проводили без оговорок изданного на этот счет советской властью узаконения. Я и другое со мной духовенство поэтому и прекратили в ней служение».
В вопросе о регистрации приходов о.Викторин занимал даже более радикальную, чем Владыка Иосиф, позицию. Сам митрополит 23 октября 1930 г. показал на допросе:
Добронравов, Вознесенский и Ушаков приезжали по поводу своего отхода и непризнания регистрации. В своих разговорах они хотели меня убедить осудить перерегистрацию «двадцаток», но я был против их предложения и говорил, что раз эту регистрацию требует гражданская власть, то ее нужно производить... Получили упрек за излишнюю «ревность не по разуму» и совет — не упорствовать в своем самочинии, останавливать своих духовных чад от распространения слухов о храме Воскресения, который будто бы нельзя посещать, как зарегистрированный, и самим не удаляться от него и служащих в нем.
Вторую же просьбу о.Викторина и единомысленных с ним протоиереев митр.Иосиф удовлетворил. После ареста архиеп.Димитрия роль практического руководителя движения перешла к еп.Сергию (Дружинину), не обладавшему достаточным авторитетом. Многие распоряжения епископа оспаривались ленинградскими истинно-православными священниками, и Владыка Сергий стал настойчиво просить о.Викторина быть его помощником, но батюшка не соглашался, опасаясь провокации со стороны ГПУ. В беседе с митрополитом приехавшие из Ленинграда протоиереи выразили недовольство действиями еп.Сергия, превысившего, по их мнению, свою власть. Под их влиянием Владыка Иосиф послал епископу «десять заповедей», отчасти урезавших его права в управлении. Из разногласия по поводу перерегистрации приходов не следует делать выводы о каком-то серьезном конфликте о.Викторина с митрополитом Иосифом. Владыка переписывался с батюшкой, уважая его душевную стойкость и пламенную веру. На допросе 9 октября 1930 г. митрополит говорил: «В письме на имя священника Викторина Добронравова, носящем характер зашифрованности мысли, я писал, что та борьба, которую ведет сов. власть с Истинной Православной Церковью, есть борьба не с нами, а с Ним, Богом, Которого никто не победит, и наше поражение, ссылка, заточение в тюрьму и т.п. не может быть Его, Бога, поражением. Смерть мучеников за Церковь есть победа над насилием, а не поражение».
Владыка Иосиф был арестован в ссылке 9 сентября 1930 г. по делу «Всесоюзная организация "Истинно-Православная Церковь"», и в это же время новая волна гонений обрушилась на ленинградских иосифлян. Их аресты продолжались с 22 августа 1930 г. по 22 апреля 1931 г., пик пришелся на конец декабря. Одним из первых 19 сентября арестовали о.Викторина, недавно вернувшегося из Сарова и Дивеева. За батюшкой приходили домой, но не застали его и вызвали повесткой в ГПУ, где и схватили. Всего по делу «контрреволюционной монархической организации истинно-православных» проходило 89 человек, следствие велось девять месяцев, обвинительное заключение было составлено 30 мая 1931 г. на 76 человек, в том числе 50 священнослужителей. Всех арестованных поместили в Дом предварительного заключения на ул. Воинова (Шпалерной).
О.Викторина допрашивали семь раз с 19 сентября 1930 г. по 12 мая 1931 г. Держался он достойно, отвечал кратко и жестко, виновным себя не признал. В то же время батюшка не скрывал своих убеждений и смело говорил о негативном отношении к антицерковной политике советской власти и позиции митрополита Сергия. Ответы же на конкретные вопросы следователя, как правило, были уклончивыми: «О том, чтобы я встречался с Новоселовым, не помню, но отрицать того, чтобы я с ним встречался, не могу»; «Что именно я получал от Егунова, т.е. какие документы он мне передавал, я не помню» и т.д. Лишь на «дополнительном» допросе 2 апреля 1931 г. о.Викторин сознался, что свои документы хранил у прихожанки, бывшей послушницы Иоанновского монастыря Ольги Грум-Гржимайло. Однако на ее судьбу это не повлияло, О.Грум-Гржимайло осуждена не была и после Великой Отечественной войны, проживая в Ленинграде, служила псаломщицей в Николо-Богоявленском соборе[31].
Сохранились несколько открыток батюшки родным из Дома предварительного заключения с обратным адресом: Ленинград, ул.Воинова, ДПЗ № 25,1 корпус, камера № 207. Одна из них, от 14 мая 1931 г., была адресована детям:
Поздравляю тебя, дорогая моя деточка, Зоинька родная, с днем твоего рождения и с днем твоих именин. Да наградит тебя в жизни Господь всем необходимым — здоровьем, радостью и благополучием.
Мамочку, Иринушку и Симушку поздравляю с дорогой новорожденной и именинницей и прошу их беречь и заботиться о нашей дорогой малюточке — папиной «богомолочке». Позавчера, во вторник, меня несказанно порадовала мамочка своим посещением. Я даже потом и не верил — так был рад и счастлив. Мамочка выглядит молодцом — на вид. Берегите ее, не раздражайте ее — слушайтесь, чтобы неприятности от ваших шалостей не причинили бы ей расстройства.
Я здоров. Целую тебя, дорогая деточка, Зоинька, много, много. Благословляю. Да хранит тебя Господь на многие долгие годы в полном здоровье и благополучии. Мамочку, Ириночку, Симушку и всех также целую. Господь с вами. Любящий вас папа.
К этому времени о.Викторин уже девять месяцев сидел в одиночке и только в мае 1931 г. ему было разрешено свидание с женой. Следующее свидание с родными состоялось только осенью, перед этапом, но видел их мученик через две решетки. На эту встречу матушка взяла с собой старшую дочь Ирину. Она через год после этого умерла от туберкулеза, и сбылось предсказание о.Викторина, что Ирина будет Христова невеста. 8 октября 1931 г. Коллегия ОГПУ на своем судебном заседании по делу истинно-православных вынесла В.Добронравову наряду с о.Никифором Стрельниковым самый суровый приговор — «заключить в концлагерь сроком на десять лет». В составленном после канонизации священномученика Зарубежной Русской Православной Церковью его житии говорится об отправлении осужденных иосифлян в лагерь: «Матушка Афинагора пишет, что они изучали запасные пути Выборгского района, когда узнали, что о.Викторина и других заключенных будут сажать в вагоны на запасных путях. Этап заключенных задержался, и в 11. вечера матушка ушла. Позднее она узнала, что задержка отправки была из-за одного заключенного, который бросился в Неву. Сестра матушки дождалась о.Викторина, и когда заключенных повели, получила благословение от батюшки и потом обо всем рассказала».
Сначала о.В.Добронравов был отправлен в Сибирь — в Мариинский лагерь, где находился на общих работах. В одном из писем оттуда, 5 февраля 1932 г., он писал жене:
Береги, родная моя Нюрочка, свое здоровье. Я беседовал с нашими врачами о твоем состоянии, и они меня изрядно успокоили. Но главный мой успокоитель — ты знаешь Кто?! На Него я возлагаю все упование, ожидая от Него милостей и щедрот. В дни твоего рождения и твоего Ангела я буду усиленно просить у Господа благодатной помощи и радости тебе, дорогая моя радость и награда мне, грешному... Молитвенными делами занимаюсь среди дел, вспоминая в эти моменты и тебя с детками, и родителей, и сестер, и братьев, и всех близких моему сердцу и дорогих мне по заповеди Спасителя. Почаще, родные мои, становитесь и вы перед дорогими образами и по завету Спасителя «непрестанно молитеся» — возносите к Нему и ваши молитвенные гласы, — что приятно и полезно душе и сердцу верующего, ибо это благо в очах Божиих. Во сне, недавно, я видел в облаках трех прекрасных, в белоснежных одеждах, ангелов и сразу же — в ослепительной белизне и как бы в серебряном излучении — Матерь Божию. Несколько же дней назад, также во сне, видел на чистой большой стене икону Воскресения Христова, как изображает ее художник Нестеров. Икона в дубовом киоте, а по краям ея в подсвечниках горят ярким, но спокойным светом белые восковые свечи. Дома я почти не видел снов. Здесь же и в ДПЗ ночь не проходила, чтобы мне что не приснилось.
Вскоре о.Викторина перевели в Карелию — в Беломоро-Балтийский лагерь. Здесь он сначала участвовал в строительстве канала, а после окончания фельдшерских курсов работал фельдшером, что, возможно, сохранило ему жизнь. В общей сложности батюшка находился в заключении шесть лет и три месяца и, освободившись досрочно «по зачетам» 7 декабря 1936 г., 24 декабря приехал на ст. Оксочи Окуловского района Боровичского округа Ленинградской (ныне Новгородской) области. В этом месте еще в 1925-1926 гг. он провел два лета с семьей, снимая дачу на хуторе «Гнездышко» Оксочского сельсовета у его владелицы, бывшей помещицы, Ольги Михайловны Полиектовой. Летом 1930 г., незадолго до ареста о.Викторина, его семья вновь отдыхала в Оксочах. Здесь, среди соснового бора, находился Областной интернат имени Ушинского, для дефектных детей где, отбыв срок в Соловецком лагере, с начала 1930-х гг. стал работать главным врачом И.М.Андреевский. Он пригласил к себе весной 1935 г. высланную из Ленинграда на 101-й км жену о.Викторина и устроил ее на работу в интернат медсестрой. Вместе с Анной Константиновной на хуторе «Гнездышко» у гостеприимной О.М.Полиектовой поселились ее дети Серафим и Зоя, а также сестра Вера Константиновна Воронова, которая стала вести хозяйство.
По рекомендации И.М.Андреевского о.Викторин 1 января 1937 г. был зачислен на работу в интернат им. Ушинского лекарским помощником (фельдшером). В этом же заведении работала медсестрой Полиектова и врачом — также проживавший на хуторе «Гнездышко» бывший помещик Д.Волков. Всего лишь семь с половиной месяцев прожил протоиерей на свободе среди родных и близких ему людей. Круг общения его в то время был невелик. Жена о.Викторина «очень его оберегала. Она даже не допускала к нему близких, потому что считала, что кто-то из духовных чад его предал». Впрочем, по свидетельству И.М.Андреевского, известно, что батюшка проводил тайные богослужения, на которых присутствовали члены семьи и некоторые приезжавшие из Ленинграда духовные дети.
Все изменилось в конце лета 1937 г. С началом «большого террора» работники НКВД приступили к массовой фабрикации дел «контрреволюционных организаций», и в первую очередь их внимание привлекли священнослужители, тем более уже подвергавшиеся ранее арестам. О. Викторин был арестован по месту проживания на хуторе «Гнездышко» уже 6 августа. В постановлении об избрании ему меры пресечения Окуловского районного отделения НКВД говорилось о необходимости содержать священника под стражей в Боровичской тюрьме, так как он «является активным участником контрреволюционной фашистской группы церковников, систематически ведет среди населения контрреволюционную агитацию, направленную на свержение соввласти». Это обвинение было абсолютно голословно. При аресте у батюшки изъяли личные письма, документы и «фото» Серафима Саровского, но они ничего не дали следствию и были уничтожены, как не представлявшие интереса.
Лишь 15 августа «нашелся» свидетель — священник церкви с.Висленев остров отец Алексий, который, вероятно, под угрозой ареста, написал заявление о том, что на территории Окуловского района среди духовенства якобы имеется контрреволюционная организация, в которую входят 12 человек, и попросил вызвать его на допрос. 22 августа этот свидетель дал подробные показания об антисоветской деятельности всех священников района и, в частности, об о.Викторине сказал: «Участник контрреволюционной группы духовенства Добронравов Викторин Михайлович являлся руководителем контрреволюционной организации "Истинно-Православная Церковь", за что был осужден на 10 лет лишения свободы. По возвращении из концлагеря Добронравов Викторин приехал на ст.Оксочи и сразу же установил контрреволюционную связь с участниками контрреволюционной группы: Курженковым Федором, Филицыным Иваном и Иномистовым Иосифом. Кроме того, Добронравов, работая в детском доме им. Ушинского, неоднократно высказывал свои контрреволюционные взгляды, говоря, что "сейчас жизнь становится невозможной, а лучшей жизни при этой власти не ожидай".
На основании этих показаний работники районного отделения НКВД в сентябре-октябре 1937 г. арестовали всех известных им священнослужителей (кроме отца Алексия) и церковных активистов. В общей сложности в Боровичскую тюрьму был помещен 31 человек, из всех арестованных стали «выбивать» признания в антисоветской деятельности. О.Викторина допрашивали четыре раза, больше чем любого другого, проходящего по данному делу, но сломить батюшку мучителям не удалось. На первом допросе 7 августа, сообщив краткие биографические сведения, он сказал, что «никаких связей по контрреволюционной работе» у него нет. 12 августа протоиерей на вопрос о частоте встреч со священником Оксочской церкви Феодором Курженковым ответил, что за семь месяцев встречался с ним всего три раза, и никаких контрреволюционных разговоров не имел. Третий допрос состоялся 15 сентября. Согласно его протоколу, о.Викторина четырежды спрашивали о его контрреволюционной деятельности и агитации и каждый раз получали одинаковый лаконичный ответ: «Контрреволюционной работы я не вел». Так же категорично протоиерей отверг и возможность каких-либо контрреволюционных разговоров с И.М. Андреевским, сказав, что знает последнего с 1929 г. как человека, посещавшего его храм в Ленинграде (хотя еще в декабре 1927 г. вместе с Иваном Михайловичем входил в делегацию, ездившую к митр.Сергию). К августу 1937 г. Андреевский был уже уволен с должности главврача интерната, «как не имевший документов», переехал жить в Новгород, и стойкость на допросах о.Викторина, вероятно, спасла ему жизнь.
Поняв, что сломить Добронравова им не удастся, органы следствия попытались получить показания на него у свидетелей и других обвиняемых. Церковь на ст.Оксочи, как и все другие в районе, находилась в юрисдикции митр.Сергия (Страгородского), ее священники вместе с о.Викторином не служили, хотя знали его с 1925-1926 гг., и их личные отношения были хорошими. Отцы Феодор Курженков и Иосиф Иномистов на допросах свою вину не признали и ничего об о.Добронравове не сказали. «Сломить» удалось лишь священника Иоанна Филицына, который 12 октября 1937 г. показал: «Мне известно, что кроме указанных мною лиц, как участников нашей контрреволюционной группы, к нашей группе еще примыкал и Добронравов Викторин Михайлович, бывший священник, был судим за контрреволюционную деятельность. Добронравов, вернувшись из лагеря в начале 1937 г., сразу установил с нами связь и вошел в нашу контрреволюционную группу. Причем непосредственную связь Добронравов имел с участником нашей контрреволюционной группы Курженковым Федором, последний неоднократно посещал Добронравова». Однако и Филицын не смог назвать никаких фактов контрреволюционной деятельности о.Викторина «среди населения».
Стремясь получить хоть какие-нибудь «улики», органы следствия с 12 августа по 30 октября допросили о Добронравове пять работников интерната им. Ушинского: двух медсестер, заведующего воспитательной частью, фельдшера и заведующего учебной частью. Первые четыре допроса ничего не дали, свидетели о «контрреволюционной деятельности» о.Викторина не знали и только сообщили, что священник Ф.Курженков ходил к Добронравову за книгами, а тот его при встречах «очень тепло приветствовал». Лишь заведующий учебной частью интерната Обходимое 30 октября показал, что четыре священника и церковный староста якобы образовали в Оксочском сельсовете контрреволюционную группу и собирались в церковной сторожке, при этом Курженков совместно с Добронравовым «обрабатывали работников детдома в антисоветском религиозном духе», в результате чего несколько служащих были вовлечены в церковный хор; Добронравов же «в очень осторожной форме вел контрреволюционную агитацию», заявив как-то раз, «что жить стало тяжело, все куда-то пропало, улучшения жизни не заметно» и т.д.
Получив два «доказательства», органы следствия предъявили их 15 ноября на последнем допросе о.Викторину, но опять ничего не добились. На процитированные показания Филицына батюшка ответил: «Хотя я и встречался с Курженковым Федором, но в контрреволюционную группу я, Добронравов, не входил», а по поводу утверждений заведующего учебной частью сказал: «Обходимова Алексея я лично знаю, имел с ним разговор по службе, но контрреволюционных взглядов я никогда Обходимову не высказывал». Больше ничего следователям добиться не удалось.
Из 31 арестованного по делу один умер во время следствия, 24 признали вину, а шесть, в том числе о.Викторин, ее категорически отвергли. Наконец, 4 декабря в Ленинграде было составлено обвинительное заключение на 30 человек, утвержденное 7 декабря 1937 г. В нем говорилось: «Следствием по делу установлено, что на территории Окуловского района Ленинградской области существовала контрреволюционная организация, в которую входили контрреволюционно настроенное духовенство и церковный актив. Руководителями контрреволюционной организации являлись: благочинный Васильев М.А., священники Орлов А.А., Стеклов А.А., Изюмов Н.Н. и Кульман А.К. Контрреволюционная организация ставила перед собой следующие задачи: 1) обработка населения в контрреволюционном духе с целью подготовить население к свержению советской власти; 2) свержение советской власти и восстановление капиталистического строя...». Протоиерей В.Добронравов лично обвинялся в том, «что в начале 1937 г. был вовлечен попом Курженковым в контрреволюционную организацию, существовавшую в Окуловском р-не Лен. области. Вел антисоветскую пропаганду и агитацию среди работников детского дома им.Ушинского. Распространял провокационные измышления». 15 декабря 1937 г. Особая Тройка Управления НКВД по Ленинградской области постановила приговорить о.Викторина и еще 24 человек к высшей мере наказания, а пять обвиняемых — к 10 годам лагерей. Через две недели, 28 декабря, протоиерея Викторина Добронравова и других осужденных расстреляли по месту заключения в тюрьме г.Боровичи.
Всех их реабилитировали 25 декабря 1963 г., хотя сфабрикованность дела была очевидной еще во время его проверки в 1957 г. Так, один из немногих выживших в лагерях «подельников» о.Викторина В.В.Быстрицкий писал 12 января 1957 г. в своем заявлении новгородскому областному прокурору: «Все дело было сфабриковано следователем... и подписано мною в результате грубого насилия (физического)». Быстрицкий также сообщил, что с материалами следствия подсудимым знакомиться не разрешали, а доносы и агентурные сводки были даны по заданию самого следствия или начальника районного отделения НКВД. Из свидетелей, дававших в 1937 г. показания об отце В.Добронравове, к тому времени в живых осталась только О.М.Полиектова, которая 25 октября 1957 г., как и раньше, показала, что об антисоветской деятельности протоиерея ей ничего не известно: «Я действительно никогда не слышала, чтобы Добронравов В.М. говорил что-нибудь против советской власти... Непосредственно по работе в детдоме я Добронравова В.М. могу охарактеризовать только с положительной стороны».
Семья о.Викторина после его ареста переехала в Новгород по приглашению работавшего там врачом психиатрической больницы И.М.Андреевского. Там матушка с дочерью Зоей жила до начала немецкой оккупации. Затем при содействии Андреевского, за которого Анна Константиновна со временем вышла замуж, они выехали в Германию, а потом — в США. Скончалась матушка в штате Коннектикут в 1984 г. в семье своей дочери Зои Трифунович в возрасте 92 лет.
Родным о.Викторина в декабре 1937 г., по действовавшему в то время правилу, сообщили о его приговоре к 10 годам лагерей без права переписки. Поэтому в дальнейшем появилась красочная легенда о том, что батюшку растерзали волки в одном из лагерей во время заключения в Коми АССР, и он закончил свою жизнь подобно священномученику Игнатию Богоносцу, в день памяти которого родился. В изданном в Сиднее житии эта легенда даже приводится в двух вариантах. Однако там же опубликован и пересказ сна духовной дочери священномученика монахини Викторины, который она видела в ночь на 15/28 декабря. Во сне о.Викторин отслужил в храме литургию, а затем вместе с другими священниками ушел «через какие-то вновь открывшиеся врата в глубину», и в храме остался только свет. Монахиня решила, что это мог быть день кончины батюшки. Теперь известно, что ее догадка оказалась верной, о.Викторина расстреляли именно в ночь на 28 декабря. В Санкт-Петербурге еще в 1990-е гг. жили духовные дети батюшки, свято хранившие память о нем. «Этим людям очень хотелось бы, чтобы этот российский Богоносец был бы и здесь, на земле, прославлен, как прославлен он на небе». Зарубежной Русской Православной Церковью о.Викторин был канонизирован 25 октября 1991 г., а в апреле 2004 г. он был причислен к лику святых Московским Патриархатом. Новомучениче отче Викторине, моли Бога о нас...
