Движение непоминающих как борьба за церковную свободу смогло относительно легально развиваться недолго, менее двух лет.
В литературе порой можно встретить утверждение, что «после того, как вожди раскола, начиная с апреля 1929 года, ушли с церковной арены, иосифлянство резко пошло на угасание».[1] Однако широко распространённое утверждение, что движение постепенно угасло само, является неверным. Несомненно, главной причиной его гибели стали широкомасштабные репрессии.
Так, документы ЦГА СПб свидетельствуют, что из 22 иосифлянских храмов Ленинграда лишь семь перешли под управление митр.Сергия, а 16 были закрыты. Да и переход в основном был вынужденным, под угрозой ликвидации.
Несколько приходов епархии присоединились к иосифлянам осенью 1928. Нижний храм церкви Воскресения Христова (Малоколоменской Михаила Архангела) стал иосифлянским 31 октября 1929, хотя настоятелем её был авторитетный сергианец прот.Михаил Чельцов.*[2] Иосифлянская община продолжала существовать, несмотря на репрессии (в декабре 1930 был арестован диакон, в июне 1931 регент). Её доходы быстро росли — с 13 тыс.рублей в 1930 до 26 тыс. за январь-октябрь 1931. В марте 1932 церковь была закрыта и снесена; причём при закрытии были разогнаны сопротивлявшиеся прихожане.[3] Интересно, что ещё 23 ноября 1929 группа иосифлян Василеостровского района написала заявление в Леноблисполком о передаче им части храмов Смоленского кладбища, но им было отказано.
* Прот.Михаил Чельцов 4 раза арестовывался, а в 1922 приговорён к расстрелу в первый раз. Расстрелян по постановлению Тройки ПП ОГПУ в Ленинградском военном округе от 2 января 1931 г. (АУФСБ РФ СПб, ф.арх.-след.дел, д.П-28774, П-42182,П-66675).
Тяжёлой потерей для иосифлян стала кончина 23 мая 1929 ленинградского протоиерея Феодора Андреева. Арестованный в октябре 1928, он несколько месяцев провёл в тюрьме и в конце концов был освобождён в тяжелейшем состоянии. Тюремные врачи дали следующее заключение: «Расширение сердца, крайнее истощение, бледный, ревматизм, аритмия, комбинированный порок сердца, инвалид...»[5]
Похороны этого замечательного проповедника и борца за свободу Церкви приняли демонстративный характер. «Со времён похорон Достоевского Петербург не видел такого скопления народа», — писал профессор А.И.Бриллиантов своему другу. Гроб о.Феодора несли на руках от собора Воскресения Христова, где его отпевали, до Александро-Невской Лавры.[6]
Вдова протоиерея Наталия Николаевна после смерти мужа продолжала участвовать в деятельности иосифлян. Она дважды ездила к Митр.Иосифу в Моденский монастырь, переписывалась с тверским протоиереем о.Александром Левковским. Она была арестована 21 сентября 1930. Были конфискованы библиотека и рукописи о.Феодора, пропала и его диссертация.[7]
Первые аресты ленинградских иосифлян начались в конце 1929 — начале 1930, с 23 ноября по 25 февраля было арестовано более 50 человек, священнослужителей и мирян.[8]
Одним из поводов к арестам послужило то обстоятельство, что после принятия правительственного постановления о введении патентов на продажу свечей и просфор в храмах во многих иосифлянских церквах его первоначально отказались выполнять. Правда, в ответ на запрос Архиеп.Димитрия — какой тактики следует придерживаться в отношении новых указов — Митр.Иосиф предложил в письме: «...священники должны внушать церковным советам и доводить до их сознания, что от патентов отказываться не следует, но что это мероприятие власти противно духу Православия, как приравнивание Церкви к лавочке».[9] Вл.Димитрий указал на необходимость руководствоваться советом Митр.Иосифа и пытаться удержаться в рамках легальности.
Однако 29 ноября 1929 Архиеп.Димитрий был арестован по обвинению в том, что он «состоял фактическим руководителем церковной группы “Защита истинного православия”, совместно с руководящим ядром этой группы вёл контрреволюционную агитацию, направленную к подрыву и свержению Советской власти. Принимал духовенство и руководил этой группой по СССР».[10]
Настоятель кафедрального собора Воскресения Христова прот.Василий Верюжский был арестован 3 декабря 1929 по обвинению в том, что «состоял в группе защиты истинного православия, распространял контрреволюционную литературу, направленную на подрыв и свержение Советской власти. Принимал приезжающее из различных мест СССР духовенство, исповедовал и давал инструкции по борьбе с Советской властью».[11] Во время ночного обыска в соборе было задержано девять монахинь и мирянок, на престоле под парчой обнаружено воззвание Ярославской группы архиереев и акафисты, в камине алтаря — разорванное письмо Митр.Антония (Храповицкого), а в ризнице — послание Митр.Кирилла (Смирнова).[12]
Одним из первых 23 ноября был арестован о.Сергий Тихомиров, затем его брат, прот.Александр. В тюрьму попали также секретарь Архиеп.Димитрия схимон.Анастасия (Куликова), мон.Кира, иеромон.Гавриил (Владимиров), протоиереи о.Иоанн Никитин и о.Николай Загоровский, священники о.Пётр Белавский, о.Сергий Алексеев, о.Василий Вертоский, о.Николай Прозоров (в 1928 исполнявший обязанности секретаря Вл.Димитрия), многие другие монашествующие и священники, а также несколько десятков мирян. В протоколе допроса о.Сергия Тихомирова значится: «До перехода в иосифлянство я был благочинный, и как благочинный должен был распространить выпущенную митрополитом Сергием декларацию. Получив эту декларацию от еп.Ярушевича, я её дома прочитал и нашёл, что этой декларацией митрополит Сергий душой и телом сливается с антихристовой властью... Соввласть стремится уничтожить церковь, она гонит, разрушает и всячески искореняет религию, а я как истинно-православный стою на защите православной церкви и после того, как была выпущена декларация, я увидел, что для спасения истинного православия надо избрать путь такой, который бы противодействовал намерениям митр.Сергия церковь подчинить антихристовой безбожной власти, и я вместе с другими присоединился к группе духовенства, впоследствии названным “иосифлянами”... По своей пастырской обязанности я говорил всем верующим, чтобы они вышедшие в свет воззвания и послания, направленные против декларации и распоряжений митр.Сергия, всячески размножали, переписывали и перепечатывали».[13] В протоколе допроса Архиеп.Димитрия: «Мы считаем, что своей декларацией митрополит Сергий подчинил церковь антихристовой власти. Мы не можем сочувствовать политике Соввласти за гонения, преследования и разрушения православной церкви». Согласно показаниям свидетелей, Владыка в своей приёмной неоднократно заявлял: «Терпеть долго не придётся, народ полон злобы, Соввласть долго не продержится. Бог не допустит издевательства. Найдутся люди, которые пойдут во имя Христа на все жертвы. Нам нужно объединиться, усиливать приходы, работать над ними и в нужную минуту сказать своё слово».[14]
Следствие велось более полугода, обвинительное заключение составлено 22 июня 1930 на 44 человека (в том числе 23 священнослужителя). В нём говорится, что руководящий «церковно-административный центр организации» находился в храме Воскресения Христова. В качестве «периферийных ячеек» особенно выделялись 19 приходов Ленинграда и области: «Церковь Святого Николая во главе с прот.В.Добронравовым, видным деятелем организации, группировала в своём приходе преимущественно интеллигенцию, антисоветски настроенный слой населения. Архиеп.Дмитрий весьма уважал и ценил Добронравова как хорошего работника — пропагандиста и организатора прихода и нередко советовался с ним, считаясь с его мнением... Церковь в Пискарёвке во главе с Н.Прозоровым, видным деятелем в организации и близким советником архиеп.Дмитрия. Уединённое положение этой церкви позволяло использовать её для некоторых секретных дел, как тайное посвящение в епископы Максима Жижиленко... Церковь в Тайцах во главе со священником Петром Белавским, близким к архиеп.Дмитрию. Кафедра архиеп.Дмитрия в летнее время. Здесь происходили тайные посвящения приезжающих» и т.д.[15]
По постановлению КОГПУ от 3 августа 1930 о.Николай Прозоров и о.Сергий Тихомиров приговорены к высшей мере наказания и 21 августа расстреляны. У о.Сергия Тихомирова при обыске изъяты антисоветские «Деяния Собора в Сремских Карловцах». Восемь священнослужителей, в том числе о.Василий Верюжский, о.Иоанн Никитин, о.Александр Тихомиров, иеромон.Гавриил (Владимиров) и мирянин М.А.Коптев были приговорены к 10 годам лагерей, 20 человек — к 3-5 годам лагерей, а остальные — к 3 годам ссылки в Казахстан или Северный край.[16]
Архиеп.Димитрий был переведен в Москву, в Бутырскую тюрьму, по делу Всесоюзного центра «Истинное православие». 3 сентября 1931 он был приговорён к высшей мере наказания с заменой 10 годами лагерей. Скончался Архиеп.Димитрий в Ярославской тюрьме особого назначения 27 мая 1935.
После ареста Архиеп.Димитрия роль практического руководителя движения перешла к Еп.Сергию (Дружинину). Еп.Сергий в 1931 на допросе (в изложении следователя) дал об этом следующие показания: «Митр.Иосиф идейно и организационно руководил церковниками “иосифлян” и был вдохновителем всей кр.деятельности. Все указания Иосифа выполнялись неуклонно, и без согласования с ним не предпринималось самостоятельных действий».[17] Необходимость постоянных указаний Митр.Иосифа вызывалась недостаточным авторитетом Еп.Сергия, многие распоряжения которого оспаривались ленинградскими истинно-православными священниками. Так, к митрополиту в Моденский монастырь ездили священники о.Викторин Добронравов, Николай Ушаков и Алексий Вознесенский для беседы о Еп.Сергии (Дружинине), превысившем свою власть. Они также пытались склонить Владыку к непризнанию регистрации приходов в соответствии с новым законом 1929. Митр.Иосиф высказался за регистрацию, но просьбы относительно Еп.Сергия удовлетворил. В протоколе допроса Митр.Иосифа от 9 октября 1930 записано: «После ареста архиепископа Дмитрия Любимова к управлению по моему благословению вступил Сергий Дружинин, но на него вскоре стали поступать жалобы на его взбалмошный характер, и я в десяти заповедях на имя епископа Сергия предложил ему ограничить свои права в управлении».[18]
С 1928 в Ленинграде жил Еп.Василий (Докторов), отстраненный митр.Сергием от управления Каргопольской епархией. Затем он был вновь назначен на эту кафедру Митр.Иосифом. В протоколе допроса Еп.Василия (1931) сказано: «В бытность епископа Димитрия Любимова я находился на проверке; не доверяли мне работу по Каргопольской епархии... После ареста Димитрия я поехал к митрополиту Иосифу, и последний благословил меня на управление».[19] Еп.Василий совершал тайные монашеские постриги, в том числе иоаннитов. «Первое время немалое смущение в рядах нашей организации было то, что епископ Димитрий Любимов благоволил иоаннитам. Священник Ф.Андреев был особенно против того, чтобы иоанниты приходили причащаться, отталкивая их от чаши, считая их неправославными за то, что они, иоанниты, Иоанна Кронштадтского считают за бога. Епископ Димитрий Любимов отрицал возводимое на иоаннитов такое обвинение и говорил, что они являются стойкими борцами за истинное православие, ведут праведную жизнь и так же, как и мы, ненавидят советскую власть, и отталкивать их от себя не следует... Доверяясь всецело епископу Димитрию Любимову и наблюдая за тем, что иоанниты своей преданностью церкви, своей горячей верой в бога помогают нам вести борьбу с врагами церкви Христовой, распространяют через своих книгоношей не только религиозно-нравственные брошюры и книги, но и брошюры в защиту нашей организации. Я считал и считаю, что из их среды могут быть стойкие православию пастыри, и обращающихся ко мне с просьбой посвятить их в иеромонахи посвящал тайно у себя на квартире» (протокол допроса Еп.Василия (Докторова).[20]
Иосифлянские архиереи в 1930 тайно хиротонисали во епископов архимандритов Клавдия (Савинского), Никона (Катанского), Алексия (Терешихина) и, возможно, Макария (Реутова).[21] Еп.Клавдий возглавлял монашествующих епархии, исповедовал их и также совершал тайные постриги послушниц и мирянок (всего 34).[22]
На должности настоятеля центрального иосифлянского храма о.Василия Верюжского сменил духовник Митр.Иосифа прот.Александр Советов (в 1925-1927 настоятель Софийского собора в Новгороде).
Акция по ликвидации отделившихся от митр.Сергия церквей началась 26 февраля 1930. Первым был закрыт храм Свт.Николая Чудотворца на Петровском острове, настоятель которого прот.Викторин Добронравов, входивший в 1927 в ленинградскую делегацию к Заместителю Местоблюстителя, принадлежал к наиболее радикальной группе и считал, что необходимо переходить к тайным службам. Вскоре были закрыты также церкви Божией Матери «Утоли моя Печали» на Выборгском шоссе, Пресв.Троицы быв.Творожковского подворья, Прп.Серафима Саровского на ул.Трефолева и Вмч.Пантелеймона Целителя на Пискарёвском пр. В мае 1930 был расторгнут договор с иосифлянской общиной верхнего храма церкви Грузинской иконы Божией Матери, его передали сергианской двадцатке нижнего храма.[23]
18 ноября 1930 был закрыт знаменитый собор Воскресения Христова (Спас-на-Крови) и передан Обществу политкаторжан и ссыльнопоселенцев.[24] Следует отметить, что в дальнейшем почти все иосифлянские храмы были уничтожены. Планировали снести и собор Воскресения Христова, но сделать это оказалось сложно из-за местонахождения храма на самом берегу канала, а когда к 1941 проект сноса был полностью разработан, осуществить его помешала война.
Осенью 1930 ОГПУ провело операцию по разгрому единоверцев. Настоятель их главного храма в Ленинграде (Свт.Николая Чудотворца на ул.Марата) священник Алексий Шеляпин был арестован 22 августа и отправлен на 5 лет в лагеря.[25] При его аресте была изъята замурованная в храме церковная серебряная утварь, что легло в основу сфабрикованного всесоюзного дела единоверцев. В конце 1930 в храме Свт.Николая иосифлянскую «двадцатку» заменили сергианской. А в 1931-1932 все единоверческие церкви Ленинграда были закрыты и, кроме одной — Николаевской, снесены.
За 1928 — первую половину 1930 в Ленинграде было арестовано и осуждено по различным делам 130 представителей ИПЦ — священников и мирян. В 1931 здесь прошёл второй массовый процесс «контрреволюционной монархической церковной организации “Истинно-православных”».
Аресты продолжались с 19 сентября 1930 по 22 апреля 1931, пик их пришёлся на конец декабря. Кроме епископов Сергия (Дружинина) и Василия (Докторова), арестованных 7 декабря, в камеры Дома предварительного заключения были отправлены архимандриты Димитрий (Пляшкевич), Иона (Шибакин), Макарий (Трофимов), протоиереи Никифор Стрельников, Феодор Романюк, Михаил Рождественский, Филофей Поляков, Димитрий Кратиров, Алексий Кибардин, Викторин Добронравов, Иоанн Быстряков и Николай Васильев, священники Василий Пронин, Иоанн Экало, Георгий Преображенский, протодиакон Михаил Яковлев, диакон Кирилл Иванов и другие, всего 89 человек.[26]
Следствие велось более полугода, обвинительное заключение было составлено 30 мая 1931 на 76 человек, в том числе 50 священнослужителей. Постановлением КОГПУ от 8 октября 1931 о.Викторин Добронравов и о.Никифор Стрельников приговорены к 10 годам, а епископы Василий (Докторов) и Сергий (Дружинин) — к 5 годам лагерей.[27]
Параллельно было организовано ещё одно дело. По нему в основном проходили иосифляне и непоминающие Кронштадта и Ораниенбаума, среди которых большинство составляли иоанниты. Как уже отмечалось, значительная часть ленинградских истинно-православных выступала против объединения с иоаннитами, считая их сектантами. Митр.Иосиф также писал архиеп. Гдовскому, что включение иоаннитов может дискредитировать движение, но Вл.Димитрий придерживался иной точки зрения.* Аресты продолжались с 5 октября 1930 по 3 января 1931. Обвинительное заключение составлено на 86 человек (в том числе 16 священнослужителей), из них 53 были иоаннитами. Следует назвать настоятелей кронштадтских соборов: Владимирского — прот.Памфила Населенко и Андреевского — прот.Николая Симо, ораниенбаумских священников о.Иоанна Разумихина, о.Филиппа Чичева; архим.Иакова (Аржановского) — бывшего духовника Св.Иоанна Кронштадтского, а также монашествующих Александро-Невской Лавры, иеромонахов Григория (Германа), Игнатия (Гриценко), иеродиакона Варлаама (Макаровского). Кроме того, по делу проходили тайный диакон Сергий Конопадский и регент Лев Аркадьев из Малоколоменского храма Михаила Архангела, 19 мирян из актива церквей Ораниенбаума, семь церковных активистов Лавры, пять — храма Свт.Николая на Петровском острове, четыре — церкви Сретения Господня на Выборгской стороне и др. Они были обвинены в контрреволюционной агитации, распространении антисоветской литературы, сборе денег для высланного духовенства. Постановлением КОГПУ от 13 апреля 1931 прот.Николай Симо приговорён к 10 годам лагерей, прот.Панфил Населенко и иеромон.Григорий (Герман) — к 5 годам.[28] В это же время, согласно приказу по Управлению помощника коменданта Кронштадтской крепости, были закрыты Владимирский (16 февраля) и Андреевский (4 апреля) соборы.[29]
* Впрочем, многие раскаявшиеся иоанниты ещё в 1919 были приняты митр. Петроградским Вениамином в полное общение с Православной Церковью, а Патр.Тихон утвердил их общину в Ораниенбауме, дав ей название Свято-Троицкая, и лично рукоположил её члена Алексия Вяткина в 1923 во священника (АУФСБ РФ СПб, ф.арх.-след.дел, д.П-77463, т.3, л. 25, 29.)
Однако в 1930 автокефалия иосифлян не распалась, как считают многие исследователи. Хотя в 1931-1932 в Ленинграде и в пригородах у них сохранилось лишь действующих 15 церквей, активная деятельность сторонников Митр.Иосифа не прекратилась, а её антиправительственная окраска даже усилилась. Роль центрального храма перешла к церкви Св.Моисея на Пороховых. В докладных записках, сводках инспекторов по вопросам культа, сотрудников ОГПУ за 1932 указывалось: «...В церкви Моисея “истинно православными” церковниками производятся сборы денег и продуктов в пользу репрессированного за контрреволюционную деятельность духовенства и монашества... Церковь Моисея была и есть место, где устраиваются пострижения фанатически настроенных верующих в тайное монашество».[30]
В условиях тоталитарного режима 1930-х иосифлянское движение являлось уникальной формой полулегальной оппозиции в стране. Характерным примером служат переговоры в ноябре 1929 Архиеп.Димитрия с посланцем южнороссийских иосифлян, священником Алексием Шишкиным. Кубанские общины «твёрдо решили выступить против закона о регистрации,* как закона, сужающего церковную деятельность до минимума — требоисправления».[31] О.Алексий старался убедить Владыку в связи с предстоящей регистрацией полностью перейти в подполье (согласно показаниям на допросе священника Сергия Бутузова от 6.03.1930). Однако Архиеп.Димитрий, поддерживаемый большинством ленинградских иосифлян, с ним не согласился.
* Имелся в виду принятый ВЦИК и СНК РСФСР 8 апреля 1929 закон «О религиозных объединениях», полностью запрещавший литературную, ремесленную, общественную, благотворительную и т.п. деятельность религиозных объединений.
Считается, что в 1933 с легальной деятельностью непоминающих было покончено.[32] Действительно, в этом году в Москве оказался закрыт их последний храм.
В одну ночь с 17 на 18 февраля 1932 в ленинградских тюрьмах оказалась большая часть остававшихся на свободе монашествующих и послушников, а также связанных с монастырями представителей приходского духовенства и мирян — всего около 500 человек.[33]
Арестованных оказалось так много, что их разбили на несколько дел группами по 50-70 человек. По одному из них, объединявшему около 60 подследственных, проходили почти исключительно противники митр.Сергия: 14 монахов Александро-Невской Лавры, 15 — из подворий Валаамского монастыря и Киево-Печерской Лавры, 13 инокинь упраздненного Ленинградского Иоанновского монастыря, 12 насельниц Воскресенского Новодевичьего монастыря, три монахини из Вырицы и несколько мирян.[34]
Первыми были арестованы проживающие на территории Лавры насельницы бывшего Иоанновского монастыря, образовавшие иосифлянскую общину. В показаниях на допросе мон.Сергии (Васильевой), практически исполнявшей обязанности арестованной игуменьи, значится: «При насаждении существующих порядков, определяемых преимуществом большинства над меньшинством, я первое время держалась кое-как в той окружавшей меня среде, с которой приходилось иметь дело в сов.учреждениях, но, вместе с тем, постепенно нарастала непримиримость к этой чужой для меня среде, вследствие чего я стала искать выхода. В сов.действительности привлекательности не нашла, а приспосабливаться к ней не в моём характере и поэтому оказалось единственной для меня возможностью приблизиться к церковной жизни. Перестав вовсе служить в сов.учреждениях, я летом 1930 г. приняла монашество — постригал архим.Алексий в Николо-Фёдоровской церкви... Появилось же у меня желание уйти в монастырь примерно в 1927 г. Это как раз совпало с таким историческим моментом, когда старый дореволюционный мир получил своеобразную пощёчину в виде “Декларации” м.Сергия, — тогда у старорежимного мира последняя крепость — Церковь — была поставлена под растерзание. Особенно после пострига я являюсь последовательницей антисергиевского церковного течения и всецело приняла ту платформу, которую называют “иосифлянской церковной ориентацией”. Когда ещё не было наше течение разгромлено, я посещала церковь Воскресения-на-Крови, где ещё не утрачен дореволюционный церковный уклад. После разгрома я осталась верной иосифовцам и примкнула к тем людям, которые группировались вокруг священника Сергия Баташева. Всего нас монахинь — 19 чел.»[35]
Также по делу проходили иосифлянские насельники Александро-Невской Лавры: игум.Гедеон (Авивов), иеромон.Симеон (фон Сиверс) и другие.
Почти во всех протоколах допросов значится: «Признаю только духовную власть в лице Истинно-Православной тихоновской Церкви»).[36]
Монахи, жившие при бывшей часовне Валаамского монастыря, были преклонного возраста, многие из них — инвалиды: архим.Евгений (Матвеев), монахи Илиан (Науменко), Игнатий (Васильев), иеродиак.Парфений (Прядко) и другие. Они также не признавали митр.Сергия, и ещё 6 июля 1931 на них поступило в ОГПУ донесение от заведующего Василеостровским районным административным отделом: «Довожу до В/сведения, что проживающими монахами в общежитии при часовне Валаамского монастыря по 16 лин. д. № 81 ведётся “апелляционная” работа через верующих и прихожан.., прошу принять соответствующие меры».[37] В протоколе допроса иеродиак.Парфения сказано: «После революции, видя крушение славной старой России, а вместе и религии, мы с монахом Германом решили уехать обратно за границу...* Я прошу выслать сов.правительство нас за границу как негодный и враждебный элемент для сов.государства».[38]
* Валаамский монастырь в 1918 отошёл к Финляндии.
Четвёртую группу составили насельницы Воскресенского Новодевичьего монастыря. В этой обители существовала парадоксальная ситуация. Почти все монахини были иосифлянками, однако храмы принадлежали сергианам, а значительную часть помещений до 1937 занимало Епархиальное управление сергиан. Подворье Киево-Печерской Лавры в 1928-1929 было иосифлянским, но после арестов перешло к митр.Сергию, и пять монахов из него, проходивших по указанному делу, были сергианами. Наконец, три монахини, арестованные в Вырице, были сторонницами Митр.Иосифа, приехавшими из Москвы. В материалах следственного дела указано, что эти инокини имели обширные связи, например, с Сибирью, откуда пришла копия дела разгромленной «контрреволюционной организации церковников». В ходе следствия один человек скончался, пять были приговорены постановлением КОГПУ от 22 марта 1932 к 3 годам концлагеря, шесть — освобождены с запретом проживать в Ленинградской области на 3 года, остальные высланы в Казахстан и Среднюю Азию на 3 года.[39]
По другому делу были осуждены 50 монахинь и послушниц Иоанновского монастыря, оставшиеся после закрытия обители (ноябрь 1923) жить в её здании на набережной р.Карповки. Большая часть их стала иосифлянами. Одновременно с ними был арестован тайный священник ИПЦ о.Иоанн Житяев. Он был приговорён к 5 годам лагерей, а почти все монахини — к 3 годам ссылки в Казахстан.[40]
По третьему из группы подобных дел проходили главным образом сергиане: архим.Лев (Егоров), иеромонахи Варлаам (Сацердотский), Сергий (Ляпунов) и другие, но в их числе были и Архиеп.Гавриил (Воеводин), иеромон.Вениамин (Эссен), близкий к Еп.Стефану (Беху). По четвёртому — братия Макарьевской пустыни: около 40 человек во главе со схиеп.Макарием (Васильевым), в том числе иноки из подворья пустыни в Любани, а также пять послушниц из сестричества при Серафимовском подворье в Петергофе во главе с игум.Варсонофием (Верёвкиным) и четыре монахини-иосифлянки из Успенского подворья в п.Вырица. Постановлением КОГПУ от 22 марта 1932 они были приговорены к различным срокам лишения свободы: схиеп.Макарий, его келейник иеродиак.Вукол (Николаев), ключарь Макарьевской пустыни иеромон.Афиноген (Агапов) — к 3 годам лагерей, вырицкие монахини — к 3 годам ссылки в Казахстан и т.д.[41]
Все три храма Макарьевской пустыни и церковь при её подворье в Любани фактически перестали действовать уже во второй половине февраля, Президиум Леноблисполкома 10 мая утвердил решение об их закрытии.[42] Иосифлянский Свято-Троицкий Зеленецкий монастырь был ликвидирован к марту 1930, монахи в течение нескольких последующих лет арестованы. Храмы обители были закрыты согласно постановлению Президиума Леноблисполкома от 19 июля 1932.
19 февраля того же года была арестована жившая в Гатчине схимон.Мария (Лелянова). Она была инвалидом, не могла передвигаться, но обладала редчайшим даром утешения скорбящих, её посещали многочисленные паломники. Митрополиты Вениамин (Казанский) и Иосиф (Петровых) подарили ей свои фотографии с надписями, часто матушку Марию навещал и Архиеп.Димитрий. Очевидцы ареста описали картину насилия над неспособной ни к каким физическим движениям схимонахиней: «Бедную страдалицу двое чекистов с постели до грузовика волокли по полу и по земле за вывернутые руки... Раскачав её многострадальное неподвижное скованное тело, чекисты бросили его в грузовик и увезли. Брата её увезли в другом автомобиле, в так называемом “чёрном вороне”. Сострадательные почитатели матушки Марии стали приносить ей в тюрьму скромные передачи. Их принимали в течение месяца. А затем, однажды, передачи не приняли и кратко сообщили: “Умерла в госпитале”. Тело выдано не было». Действительно, постановлением КОГПУ от 22 марта схимонахиня была приговорена к высылке из Ленинградской области на 3 года, однако через несколько дней после вынесения приговора умерла.[43]
При завершении уничтожения монашества в Ленинграде 18 апреля 1932 были арестованы ещё 129 человек: насельники и насельницы Очаковского, Воронцовского, Творожковского подворий, Александро-Невской Лавры и т.д. Около половины из них составляли иосифляне, в их числе тайный епископ Никон (Катанский) и игум.Вероника (Романенко). 15 арестованных были освобождены, а остальные 114 постановлением КОГПУ от 16 июня 1932 приговорены к 3-5 годам заключения в лагерь или к 3 годам ссылки в Казахстан.[44]
Как уже отмечалось, параллельно с репрессиями шло закрытие иосифлянских храмов. К концу 1932 из пяти отделившихся от митр.Сергия церквей Александро-Невской Лавры две — Сошествия Св.Духа и Благовещения Пресвятой Богородицы — в конце 1928—1929 заняли сергиане, а остальные три — Тихвинской Божией Матери, Благ.кн.Феодора Ярославича и Прп.Исидора Пелусиота — были закрыты в 1931.
Президиум Ленсовета 21 ноября 1932 вынес решение ликвидировать важнейшие иосифлянские церкви — Моисеевскую и Сретенскую. Их прихожане боролись за сохранение храмов,[45] но 25 января 1933 была закрыта Моисеевская церковь, а 11 февраля — Сретенская, вскоре они были снесены. Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы (быв.подворья Старо-Афонского мужского скита), которая до октября 1932 фактически управлялась иосифлянскими монахами этого подворья, была закрыта 31 марта 1933 года.[46] Та же участь постигла и пригородные храмы. Ещё 3 февраля 1932 перестал существовать храм Прп.муч.Андрея Критского в п.Володарского.[47]
Аресты духовенства и руководства приходских советов решили судьбу церквей в п.Стрельна. Спасо-Преображенский храм был закрыт 4 декабря 1932, а Успенская кладбищенская церковь 21 февраля 1933 передана сергианской двадцатке.
В августе 1933 были опечатаны двери храма Св.Александра Невского в Красном Селе, а 29 января 1934, несмотря на активное сопротивление и протесты прихожан, был закрыт последний пригородный храм истинно-православных — собор Феодоровской иконы Божией Матери в Детском Селе.[48]
Ленинградское ОГПУ осенью 1932 приступило к организации четвёртого массового дела «контрреволюционной монархической церковной организации “Истинно-православных”». Оно стало самым большим — 146 подследственных. Аресты проходили в сентябре-ноябре, всего было арестовано 139 человек, а осуждено 130. В Доме предварительного заключения оказались протопресвитер Александр Флеров, иеромонахи Серафим (Иванов), Филарет (Карзанов), Митрофан (Михайлов), монахини Сусанна (Кузнецова), Мария (Платошина), протоиереи Алексий Западалов, Александр Советов, Василий Словцов, вновь Филофей Поляков, священники Алексий Согласнов, Михаил Власов, диакон Михаил Кедров, много тайных монахов, в том числе Феодор (Зудкин) и Василий (Киселёв), часть инокинь бывшего Иоанновского монастыря, десятки мирян.[49]
По этому делу проходило и 18 монахов Старо-Афонского подворья во главе с архим.Макарием (Реутовым). Ещё в 1929 их община при церкви Благовещения Пресвятой Богородицы подверглась разгрому, иноки были изгнаны в п.Славянка под Ленинградом, где они строили себе тайный молитвенный дом, одновременно продолжая скрытно ездить в город, служить в своём бывшем храме и даже оставаться ночевать при нём. В феврале 1932 восемь человек из братии были приговорены. После этого остальные покинули Славянку и расселились по разным квартирам в Ленинграде. С сентября 1932 они вели переговоры с послом Греции о возможности их перехода в греческое подданство и возвращения здания подворья. В протоколе допроса архим.Макария значится: «Все возглавляемые мною игумены, иеромонахи и монахи являются сторонниками Истинно-Православной Церкви».[50]
В следственных документах указано, что после разгрома ленинградских иосифлян в конце 1930 — начале 1931 и арестов Владык Сергия и Василия уцелевшие истинно-православные смогли в 1931 возобновить отношения с Митр.Иосифом. По его совету было решено временно не воссоздавать единое централизованное руководство епархии. Его функции практически выполняло несколько авторитетных священнослужителей: протопресв. Александр Флеров, митрофорный прот.Алексий Западалов и духовник Митр.Иосифа прот.Александр Советов. Главную роль играл о.Александр Флеров, возглавлявший церковный актив Сретенского храма (47 человек из него прошло по делу 1932).
Бывший настоятель церквей Смоленского кладбища о.Алексий Западалов лишь в конце 1929 присоединился к иосифлянам и сразу стал видной фигурой, возглавив группу священников и актив Моисеевской церкви на Пороховых. В 1931 тайный архим.Макарий (Реутов) ездил с докладом от него к Митр.Иосифу и был арестован на обратном пути. Затем в конце 1931 Митр.Иосифа посетил священник Филофей Поляков, считавшийся заместителем о.Алексия, и был возведен митрополитом в сан протоиерея.
В 1932 о.Алексий Западалов принял участие в организации иосифлянского Епархиального совета с целью добиться от властей его легализации. Он написал соответствующий проект и возглавил сбор подписей под ним среди верующих. Правда, многие иосифляне отказывались подписывать проект, опасаясь арестов. 8 августа 1932 о.Алексий составил также прошение во ВЦИК о возвращении собора Воскресения Христова. Его намеревались передать через земляка И.Сталина, знавшего его лично, П.Цигарелли. В последний раз к Митр.Иосифу от о.Алексия Западалова ездила в мае 1932 мон.Анастасия. Прот.Александр Советов возглавлял общину Свято-Троицкой церкви в Лесном.[51]
В 1932 часть ленинградских иосифлян уже перешла на нелегальное положение. По делу проходят члены нескольких тайных общин, которые возглавляли иеромонахи Серафим (Иванов), Митрофан (Михайлов), Филарет (Карзанов) и др. Из них наибольшей радикальностью отличались последователи о.Митрофана. Они были принципиальными противниками регистрации церквей, не желая принять «печать антихриста», отказывались от службы в армии и т.д. Сам иеромон.Митрофан заявлял: «У Советской власти нет главы, она, эта глава, сокрыта, т.к. антихрист ещё не народился... Предтеча антихриста есть Ленин...»[52]
Постановлением КОГПУ от 8 декабря 1932 протопресв.Александр Флеров, иеромонахи Серафим (Иванов), Филарет (Карзанов), Митрофан (Михайлов) и диак.Михаил Кедров были приговорены к высшей мере наказания с заменой 10 годами лагерей, остальные — к различным срокам заключения и ссылки (от 10 до 3 лет). По этому делу допрашивали Митр.Иосифа, его показания фигурировали в обвинительном заключении.[53] С этого времени в Ленинграде почти не осталось легального истинно-православного духовенства. Практически не существовало больше и иосифлянского епархиального руководства.
Осенью 1932 провокатор выдал почти весь клир служившего в Ленинграде Еп.Стефана (Беха), почитаемого верующими и считавшегося старцем-прозорливцем. Сам Владыка, осуждённый ещё в 1929, был вновь арестован 15 сентября 1932 в республике Коми и 21 апреля 1933 приговорён к высшей мере наказания с заменой 10 годами лагерей; 26 апреля Еп.Стефан скончался.[54]
Довершая ликвидацию иосифлян, при проведении паспортизации населения совещание районных инспекторов по делам культов 16 марта 1933, по указанию ОГПУ, постановило «не выдавать паспорта служителям культа иосифлянского вероисповедания»,[55] что означало автоматическое выселение из Ленинграда. Подобное происходило и в других крупных городах СССР.
В сентябре-октябре 1933 в Ленинграде были арестованы 26 человек и разгромлены три тайные домовые церкви. Были арестованы возглавлявший несколько нелегальных иосифлянских общин старец о.Алексий Колесов, приехавший из Киева о.Павел Гайдай, диак.Филимон Юдин, бывшая казначея Иоанновского монастыря мон.Иоанна (Лежоева), несколько тайных монахов, миряне, в том числе председатель и секретарь приходского совета Свято-Троицкой церкви в Лесном. Почти все арестованные постановлением Тройки ПП ОГПУ в ЛВО от 23 декабря 1933 были приговорены к 3-5 годам лагерей (правда, некоторые — условно).[56]
Подводя итог целой серии крупномасштабных операций ОГПУ против иосифлян, следует отметить, что она делится на несколько этапов. В марте-ноябре 1929 прошли первые аресты в Ленинграде, Москве и Ярославле (примерно 200 человек). Второй этап пришёлся на осень 1929 — апрель 1930 и коснулся Центрально-Чернозёмной области, Кубани, Северного Кавказа, частично Украины. Третий, самый значительный, этап продолжался с апреля 1930 по февраль 1931. Повторные аресты проходили в Ленинграде, Москве, на юге России, на Украине и в Белоруссии и т.д. И наконец, создание 11-томного дела «Всесоюзного центра церковно-монархической организации “Истинное Православие”», о котором рассказывалось ранее. Всего за март 1929 — февраль 1931 по делам иосифлян было арестовано свыше четырёх тысяч человек, в том числе примерно 1600 священнослужителей. Последние крупные процессы над легально служившими истинно-православными состоялись в Ленинграде, Москве и Воронеже в 1932-1933.[57]
Поставленные перед невозможностью служить легально, иосифляне в ряде районов страны уже в 1929 стали уходить в катакомбы, в 1930-1933 это происходило повсеместно. Однако, две формы существования — открытое и подпольное — действовали до сер.1940-х.
К 1928 катакомбники существовали уже 10 лет. Первые тайные православные общины появились в советской республике уже вскоре после Октябрьской революции — в 1918, вслед за выходом январского воззвания Патр.Тихона, предавшего анафеме гонителей Церкви. Крестьянское повстанчество в России, ярко проявившее себя в годы гражданской войны, возникло во многом на религиозной почве. Появление обновленцев и захват ими церковной власти послужил причиной возникновения тайных храмов. Тайное служение благословил известный оптинский старец мон.Нектарий (Тихонов), а создателем нелегальных приходов и монастырей выступила влиятельная «даниловская»* группа архиереев, возглавляемая архиеп. Волоколамским Феодором (Поздеевским). Эта группа стала оппозицией пошедшему на компромиссы Патр.Тихону и создала в 1923 так называемый параллельный Синод ввиду недостаточной эффективности патриаршего Синода.[58] С «даниловцами» был связан и сыгравший чрезвычайно важную роль в создании Катакомбной Церкви архиеп. Уфимский Андрей (Ухтомский), который совершал вместе с другими архиереями в 1920-е хиротонии тайных епископов. Именно Вл.Андрей ввёл термин истинно-православные христиане (ИПХ)»[59]
* Наименование по нахождению в Свято-Даниловском монастыре.
Движение ИПХ окончательно оформилось к 1927. Вскоре после опубликования Декларации митр.Сергия по всей стране начался переход на нелегальное положение сотен приходов и монастырей. Помимо иосифлянского, в СССР возникли «даниловское», «мечевское» и украинское направления непоминающих. Уже упоминавшаяся «даниловская» группа включала более десяти архиереев. «Мечевцы» получили своё название по фамилии влиятельного московского протоиерея Сергия Мечева. К ним относились еп. Серпуховский Арсений (Жадановский), еп. Дмитровский Серафим (Звездинский), еп. Ковровский Афанасий (Сахаров) и другие. В украинскую группу входили в основном иерархи, проживавшие в Киевской и ближайших епархиях, возглавлял их схиархп. Таврический Антоний (Абашидзе). Кроме того, существовали непоминающие архиереи, стоявшие вне этих направлений. Так, значительное число священнослужителей являлись андреевцами или кирилловцами, то есть шли за Архиеп.Андреем (Ухтомским) и митр. Казанским Кириллом (Смирновым).[60] Большинство непоминающих, не порывая молитвенного общения, старались обособиться от митр.Сергия и находиться в стороне от церковной жизни, оставаясь в рамках легальности. Эти архиереи, уходя от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, в сущности уходили за штат, в архивах почти нет сведений, чтобы они рукополагали священников или епископов. Иную тактику выбрали андреевцы и даниловцы. С 9 марта по 8 августа 1928 они при участии иосифлян провели тайный «Кочующий Собор». Участники его заседаний неоднократно из осторожности переезжали из одного города в другой. Всего таких городов было четыре — Сызрань, Елец, Вышний Волочёк и ещё один, неизвестный. Название Собора — «Кочующий» — дал в шутку Архиеп.Димитрий. Из семи участников «рабочей группы» Собора двое представляли иосифлян — епископы Марк (Новосёлов) и Алексий (Буй). Каноны, выработанные на заседаниях, по некоторым сведениям, подписали лично или через представителей 72 архиерея различных течений непоминающих. В итоговом определении Собор объявил сторонников митр.Сергия еретиками, безблагодатными и предал их анафеме. Сергианство, наряду с обновленчеством, было признано тяжелейшей экклезиологической ересью, разрушающей все догматическое понимание «Церкви Христовой».[61] Таким образом происходило идеологическое оформление движения ИПХ.
В Ленинградской губернии катакомбников возглавляли Еп.Стефан (Бех) и схиеп.Макарий (Васильев). В 1925 они не признали избрание Местоблюстителем Митр.Петра, продолжая своё основное служение тайно.[62] Но не все катакомбники отвергали Митр.Петра.
Иосифляне, как уже отмечалось, старались удержаться в рамках легальности — подавляющая часть первоначально проходила обязательную для священнослужителей регистрацию у районных инспекторов по делам культов, приходские общины избирали двадцатки, которые заключали договоры на пользование храмами и т.д.
Многие катакомбники отрекались от выполнения всех положений советских законов о религиозных организациях, рассматривая себя вне государственных форм. «С самого начала на всех уровнях: от епископов до малограмотных старух... утвердился взгляд на сов.власть как на власть антихриста, а на Ленина как на сущего антихриста».[63] Красная пятиконечная звезда была понята как физическая печать антихриста. Среди же иосифлян только часть придерживалась подобных взглядов.
Невозможность участия катакомбников в любых советских общественных организациях объяснялась желанием не поклоняться антихристу. Отказ от регистрации, советского паспорта, участия в выборах диктовались теми же соображениями. Важными пунктами в идеологии ИПХ были запреты на членство в колхозах, службу в Советской армии и нежелательность любой государственной службы. Колхозы понимались как «антихристовы учреждения», образующие новую форму жизни крестьян, поклонившихся дьяволу. Многие деревенские катакомбники, не желая участвовать в «грехах безбожников», отказывались даже от радио и электричества.
Среди ИПХ монархизм доминировал, хотя он и заключался «преимущественно в оплакивании рухнувшего дореволюционного порядка и опасении появления “лжецарей”».[64]
Ещё одним краеугольным камнем идеологии катакомбников было абсолютное отрицание Московской Патриархии и всех с ней каким-либо образом сообщающихся. В мистическом видении она трактовалась как «вавилонская блудница, сидящая на красном звере». Катакомбная же Церковь — как «жена, бегущая в пустыню от дракона». С 1928 установилась форма возгласа «О еже избавити люди своя от горькия мучительства безбожныя власти».[65]
Разногласия некоторых иосифлян с катакомбниками нередко приводили к конфликтам. Так, в Башкирии существовали отдельные иосифлянские и андреевские (сторонников Архиеп.Андрея) приходы, между которыми существовали натянутые отношения. Даже в Ленинграде в 1929 был один андреевский приход, ему принадлежала часть церкви Алексея Человека Божия на Геслеровском проспекте (закрыта 10 декабря 1932). В наблюдательных документах Леноблисполкома этот храм называется «автокефальным», в отличие от иосифлянских. Всего в Ленинградской области в январе 1929 официально числились в списках действовавших семь автокефальных храмов с 26 священнослужителями и, кроме того, четыре общины без церквей.[66]
Известно также, что в 1928 Еп.Димитрий принял часть непоминающих приходов в Новгородской епархии, окормляемых схиеп.Макарием (Васильевым), вопреки воле последнего и т.п. Ещё в разгар иосифлянского движения Еп.Стефан (Бех) и схиеп.Макарий (Васильев) предупреждали, что всё закончится разгромом, так как через легально существующие приходы внедрится много агентов ОГПУ. С 1928 они не рекомендовали своим духовным чадам посещать открытые храмы иосифлян.[67]
Какой-то особой границы между иосифлянами и катакомбниками не существовало. Многие из них были лично близки, находились в молитвенном общении. А, например, еп. Шлиссельбургского Григория (Лебедева) считали своим как иосифляне, так и катакомбники.
Несмотря на все репрессии, окончательно запретить открытую деятельность иосифлян не удалось. Слишком массовой поддержкой они обладали в Ленинграде. Власти, видя, что в других регионах наиболее стойкая часть сторонников Митр.Иосифа после исчезновения легальных возможностей деятельности переходила на катакомбный путь, видимо, опасались повторения этого в Ленинграде.
Все 1930-е действовал маленький деревянный иосифлянский храм Пресв.Троицы на окраине города в Лесном. Судьба этой церкви много раз висела на волоске. В многочисленных доносах тех лет говорится о пребывании в храме «высланных попов», «лишенок монашек», «беспаспортных тёмных личностей» и т.д.[68] Постепенно сокращалась численность членов его клира, насчитывавшего осенью 1933 пять человек.* Был снят с учёта инспектора по делам культов, «как белогвардейский офицер» в прошлом, настоятель Троицкой церкви, последний легально служивший крупный иосифлянский деятель прот.Александр Советов, прежде неоднократно находившийся под арестом.[69] После 1937 в храме остался лишь один священнослужитель, настоятель иеромон.Павел (Лигор). Несмотря на массовые аресты членов двадцатки (приходского совета) храма Пресв.Троицы в 1939-1940: М.С.Паращука, В.А.Проворова, А.Ф.Семёновой, М.С.Юскиной и других, — многие катакомбники считали данный приход провокацией.[70]
* Вообще в марте-апреле 1935 в Ленинграде было проведено массовое выселение «чуждого населения», так называемый «Кировский поток». Всего из 429 православных священнослужителей города и пригородов было выслано 198 человек (ЦГА СПб, ф.7384, оп.33, д.112, л. 2-3, 5-34).
Кроме Троицкой церкви в Ленинграде, легально действовал иосифлянский храм Благовещения в Подмосковье (вблизи ст.Мичуринец). В нём служили прот.Николай Дулов, освобождённый к середине 1930-х, и о.Иосиф. Храм был закрыт только в начале 1941.
Подавляющая часть иосифлян в тот период посещала тайные службы. По воспоминаниям очевидца И.М.Андреева (Андреевского), в Ленинграде в 1937-1941 их проводилось очень много — в зданиях морского техникума, школы подводного плавания и водного транспорта, помещениях ряда больниц, на квартирах горожан, в том числе некоторых академиков, профессоров Военно-Медащинской академии и университета. Интенсивно тайные службы иосифлян шли в ближних и дальних пригородах Ленинграда: Шувалове, Озерках, Коломягах, д.Юкки, на ст.Поповка, в Колпине, Саблине, Елизаветине, Волосове, Ораниенбауме, Мартышкине, Стрельне, Гатчине (на квартире почитательниц матушки Марии (Леляновой) и т.д. Совершались они и в Новгородском округе: в Чудове, Малой Вишере, Окуловке, на ст.Оксочи (в детской колонии им.Ушинского).[71]
В Москве катакомбных иосифлянских служб было значительно меньше, и многие москвичи окормлялись в Ленинграде, хотя службы проводились и в столице. Сохранились воспоминания их активной участницы: «Возвратившись в Москву [в конце 1937]... я узнала очень скоро о существовании и здесь тайных Иосифлянских церквей, т.е. не о церквах, а о богослужениях в тайных комнатах, где собирались иногда по 20-25 человек. Служение шло шёпотом, со строгим контролем молящихся, ввиду возможности предательства. Приходили обычно на рассвете по условному знаку. Большею частью осторожно стучали в водосточную трубу у окна, где кто-нибудь стоял, прислушиваясь. Один старый монах священник о.Александр Гомановский самоотверженно ездил всюду, куда его звали, и даже в больницах умудрял его Господь приобщать больных. Сидя около них, как посетитель, он исповедовал и затем, как бы подавая лекарство или питьё, приобщал. До прихода немцев в Можайск в 1941 г. я жила тихо в этом городе и ездила на тайные богослужения в Москву».[72]
В бывшей Центрально-Чернозёмной области отделившиеся от митр.Сергия храмы, за редчайшими исключениями, были закрыты к 1935. В этом году в Воронежской епархии была арестована ещё одна группа «буевцев» во главе с иеромонахом Иеронимом и монахиней Трифеной из Покровского монастыря. Почти все они погибли в лагерях. Уцелевшие последователи Еп.Алексия (Буя) стали служить исключительно тайно. Так, в Мичуринске (Козлове) действовала катакомбная церковь, которую обслуживал живший нелегально архим.Александр (Филиппенко), приезжими тайными священниками периодически совершались службы на квартирах в Воронеже.
В 1937-1938 в Воронежской епархии прошли аресты иосифлян. Так, в сентябре 1937 по делу «контрреволюционной террористической повстанческой организации на территории Воронежской области» было арестовано 102 человека. Свящ.Павел Смирнский и иеромон.Антоний из бывшего Толгского монастыря, как и многие другие, были расстреляны.[73]
Однако и в этих условиях создавались новые обители. Например, «Комсомольская правда» осенью 1937 сообщала, что в Воронежской области «женская молодёжь недавно основала “тайный монастырь” — в монахини ушли сразу 15 девушек из двух соседних колхозных сёл».[74]
Далеко не всегда иосифляне без сопротивления позволяли громить свои храмы. В 1930-1932 нередко случалось, что они давали и вооруженный отпор сотрудникам ОГПУ и НКВД: в Липецкой, Тамбовской, Воронежской областях, на Дону и Кубани, в Башкирии, Сибири, а также в Серпухове.[75]
Второй пик репрессий против иосифлян пришёлся на годы «большого террора» 1937-1938, когда были арестованы скрывавшиеся священнослужители и уничтожены находившиеся в заключении руководители иосифлян. Так, в 1938 в Арзамасе были арестованы члены тайной иосифлянской общины (во главе со священником Иоанном Ходоровским) по обвинению в агитации против Советской власти и колхозного строя, распространении антисоветских листовок при помощи странствующих проповедниц. О.Иоанн и несколько монахинь-странниц были расстреляны.[76]
6 августа 1937 был арестован прот.Викторин Добронравов, который после освобождения (с конца 1936) работал лекпомом в детдоме им.Ушинского на ст.Оксочи и служил тайно. По обвинению в участии в «контрреволюционной организации церковников, антисоветской пропаганде и агитации» он был приговорён к высшей мере наказания и 28 декабря расстрелян.[77]
Еп.Григорий (Лебедев) 16 апреля 1937 был арестован по обвинению в том, что «являлся руководителем контрреволюционной группы фашистско-монархической организации в г.Кашине, у себя на квартире систематически проводил нелегальные сборища, на которых обсуждались а/с вопросы, занимался вербовкой новых членов в фашистско-монархическую организацию». Постановлением Тройки УНКВД Калининской области Еп.Григорий был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян 17 сентября.[78]
Еп.Сергий (Дружинин) в 1935, после почти пятилетнего пребывания в Ярославской тюрьме, был выслан на 3 года в Марийскую АССР. Он поселился в одном из приволжских сёл, служил тайно, население чтило его как святого старца. 7 сентября 1937 Еп.Сергий был вновь арестован по обвинению в том, что он «организовал контрреволюционную группу из числа верующих, через которых вёл активную борьбу с Советской властью за восстановление монархического строя». Многие из арестованных «по делу Дружинина», в том числе и сам Владыка, были расстреляны 17 сентября в Йошкар-Оле. В архивно-следственных материалах сохранилась фотография* епископа Нарвского с его автографом: «Дарю вам образ лика моего и в час досуга золотого вы посмотрите на него и помолитесь за меня. Болящий Е.Сергий».[79]
* К сожалению, во многих изданиях (Русские православные иерархи. Исповедники и мученики: Фотоальбом. Раrіs: YMCA-PRESS. 1986; Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве Высшей Церковной власти 1917-1943. М., 1994) вместо фотографии Еп.Сергия (Дружинина) ошибочно даётся снимок 1929 года Архиеп.Димитрия.
Митр.Иосиф с осени 1931 жил в ссылке под Чимкентом Казахской ССР. В доме, где жил Владыка, был устроен небольшой алтарь, и он ежедневно служил литургию. Митрополит постоянно поддерживал отношения с другими ссыльными антисергианами и принимал посланцев из разных районов страны.
Митр.Иосиф написал известное письмо* к митр.Сергию, в котором детально разобрал каноническую необоснованность претензий Заместителя Патриаршего Местоблюстителя на управление всей Русской Церковью: «Достигнув возраста, являющегося, по слову Св.Псалмопевца, начальным пределом земной человеческой жизни, стоя, так сказать, в преддверии могилы, сознаю свой долг разъяснить своим собратьям-архипастырям, пастырям и верующему народу, почему я считаю узурпатором церковной власти и отказываюсь повиноваться административно-церковным распоряжениям вашим и учреждённого вами Синода. Между тем у меня нет непосредственной возможности довести своё исповедание до слуха Церкви, и потому я вынужден это сделать, обращая его к вам, дерзновенно утверждающему себя первым епископом страны... с молчаливого попустительства части собратий-епископов, повинных теперь вместе с вами в разрушении канонического благополучия Православной Русской Церкви... Только отказавшись от своего домысла о тождественности полномочий Местоблюстителя и его Заместителя, обратившись под руководство патриаршего указа от 7(20) ноября 1920г.** и призвавши к тому же единомысленных с вами архипастырей, возможете вы возвратить Русской Церкви Её каноническое благополучие...»[80]
* Предположительно, от 28 июля 1933.
** О самоуправлении епархий при невозможности связаться с церковным центром.
Митр.Иосиф совершал тайные службы в некоторых нелегальных общинах иосифлян, существовавших в разных населённых пунктах Казахстана. По свидетельству очевидцев, одна из таких подпольных церквей действовала в 1936-1937 в Алма-Ате: «Архим.Арсений был рукоположен Митрополитом и имел счастье содержать его материально... У него была глубоко под землей церковь, и он и Митрополит Иосиф служили в ней. Митрополит и освятил её, секретно, изредка приезжая в Алма-Ату... 23 сентября 1937 г. было арестовано везде, в окрестностях Алма-Аты по Казахстану всё духовенство потаённых Иосифлянских церквей, отбывавших вольную ссылку за непризнание советских церквей... Подземная церковь о.Арсения была открыта. По неосторожности он однажды открыл её тайну одному с виду почтенному и пожилому человеку, который оказался чекистом...»[81] В 1937 Митр.Иосиф жил в Чимкенте вместе с Митр.Кириллом, взгляды которого к тому времени претерпели заметную эволюцию. Первоначально Митр.Кирилл занимал среди других непоминающих чуть ли не самую мягкую позицию по отношению к митр.Сергию. Однако в ссылке он сблизился с иосифлянами и в письме к иеромонаху Леониду от 8 марта 1937 уже писал об «обновленческой природе Сергианства», а также подчёркивал: «С митрополитом Иосифом я нахожусь в братском общении, благодарно оценивая то, что с его именно благословения был высказан от Петроградской епархии первый протест против затеи м.Сергия и дано было всем предостережение в грядущей опасности».[82] Митрополиты Кирилл и Иосиф, а также Еп.Евгений (Кобранов) были арестованы 7 июля 1937 по обвинению в участии в «подпольной организации церковников». 19 ноября они были приговорены к высшей мере наказания и на следующий день расстреляны.*[83]
* Через 40 лет Московская Патриархия возобновила установленное Патр.Тихоном ежегодное молитвенное поминовение (7 февраля по новому стилю) новомучеников и исповедников Российских, среди которых теперь возносится и имя Митр.Иосифа.
Осенью 1937 в Казахстане было арестовано ещё несколько ленинградских иосифлян. Так, живший в Алма-Ате ссыльный протоиерей Никифор Стрельников (бывший ключарь собора Воскресения Христова) был арестован 26 октября по обвинению в участии в «антисоветской монархической террористической повстанческой организации церковников» и 16 ноября 1937 расстрелян.[84]
К 1938 Русская Православная Церковь была фактически разгромлена. Однако с уничтожением большей части духовенства не отпала потребность людей в религиозной вере. О ситуации в стране можно судить по результатам переписи 1937, включавшей вопрос о религии. Из 97521 тыс. ответивших на него — 55278 тыс. (56,7%) заявили о своей вере в Бога.[85] Учитывая то обстоятельство, что многие люди вообще уклонялись от прямого ответа на этот вопрос, можно с уверенностью сказать, что в СССР тотального атеизма не было. Эти данные подтверждаются и другими источниками.[86]
Уцелел ряд тайных иосифлянских общин, с 1939 они начали особенно оберегаться, и попасть в них стало трудно.[87] В Ленинградской области перед войной паству окормляли тайные епископы Модест (Васильков), Роман (Руперт) и Иоанн (Ложков). Наряду с иосифлянами на территории области в этот период действовала и Катакомбная Церковь. Катакомбников окормлял схиеп.Макарий (Васильев), освободившийся в середине 1930-х и поселившийся на территории Новгородского округа. «По его собственным словам, в течение более 10 лет он не ночевал подряд двух ночей в одной и той же квартире. С большими предосторожностями и постоянной опаской и оглядкой он скитался из селения в селение, из одного города в другой. Работал у крестьян в колхозах в качестве пастуха. Он имел многочисленных духовных чад — мирских, тайных монахов и тайных священников. Шутя говорил, что у него была своя духовная семинария и академия, он тайно готовил людей к принятию священного сана».[88]
Кроме схиеп.Макария (Васильева), вблизи Макарьевской пустыни во второй половине 1930-х поселились освободившиеся ключарь обители архим.Афиноген (Агапов) и несколько монахов, почти все они принадлежали к катакомбникам.
Деятельность иосифлян на Северном Кавказе и в Ставрополье накануне войны отражена в докладной записке уполномоченного Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) по Орджоникидзевскому краю председателю КПК (18 июня 1941): «В Будённовском районе, являвшемся за последнее время центром контрреволюционного тихоновско-имяславского церковного подполья, функционировало 4 церкви, в одной из которых вскрыт и ликвидирован подпольный монастырь. На территории Орджоникидзевского края с центром в г.Будённовске действовал контрреволюционный тихоновско-имяславский церковно-повстанческий центр, ликвидированный во второй половине 1940 года. В ряде районов края этими церковниками были организованы глубоко законспирированные кельи и молитвенные дома, обитаемые, в большинстве своём, беглыми монашескими элементами, беглыми попами и особенно ревностными фанатиками-верующими. Некоторые из них действуют до настоящего времени. Церковники в Будённовском районе развернули свою контрреволюционную клеветническую деятельность, направленную к подрыву колхозного строительства и оборонного могущества СССР. Участники контрреволюционного подполья Лапшин и Никитин в беседах с верующими о подрывной работе внутри колхозов заявили: «Колхозникам нужно разъяснить, что они находятся и закрепостились навечно в руках антихриста. Нужно внушить колхознику порвать это дело и бежать из колхоза».[89]
Таким образом, к началу Великой Отечественной войны иосифляне были вынуждены почти полностью уйти в подполье, постепенно сливаясь с катакомбниками. Численность представителей Истинно-Православной Церкви сократилась, но она была ещё достаточно велика...