К 1933 практически все иосифлянские храмы в Москве и Ленинграде частично перешли под управление митр.Сергия и, как правило, вынужденно, под угрозой ликвидации, а большая часть была закрыта, т.е. легальная деятельность непоминающих была запрещена властями. Но окончательно уничтожить оппозиционное духовенство не удалось, так как наиболее стойкая часть сторонников митр.Иосифа избрала катакомбный путь служения ИПЦ, продолжая проводить нелегальные службы, тайные рукоположения в священство и пострижения в монашество.
Заметим, что до 1933 массовых репрессий против священнослужителей, кроме иосифлян, не было. Но уже с середины 1932 началось повсеместное закрытие храмов. Результатом развернувшейся в стране паспортизации населения стало массовое выселение из центральных городов страны остававшегося на свободе духовенства: в первую очередь, на основании секретного указания Не выдавать паспортов служителям культов иосифлянского вероисповедания, это коснулось иосифлян, во вторую очередь, — сергиевских клириков, отношение властей к которым ужесточилось: При выдаче справок и получении паспортов особенно крепко подходить к Сергиевской ориентации и мягче к обновленцам.[1]
Количество арестованных священнослужителей в 1933 — более 8700 человек — казалось бы, незначительно отличается от числа осуждённых в 1932, но очевидно, что число истинно-православных составляет не больше половины. В последующие два года гонения на духовенство РПЦ стали ослабевать, и число арестованных священнослужителей за два года, в период 1934-1935, составило не более 5300 человек, что в 1,6 раз было меньше, чем в 1933. Можно предположить, что процент истинно-православных клириков среди арестованных в эти годы сокращался, так как большая их часть находилась на нелегальном положении, скрываясь на квартирах верных прихожан, о чём постоянно доносили «добровольные помощники» чекистов. Выявление и арест пастырей и активных членов общин ИПХ были теперь крайне затруднены. В годовом отчёте органов НКВД,[2] например, сообщалось, что полная ликвидация этого института тайного священства и монашества потребует ещё значительных усилий со стороны наших органов в силу гибкости и подвижности этой агентуры.[3]
«Вскрытие и ликвидация» органами НКВД филиалов ИПЦ, а также «контрреволюционных монархических организаций» в период 1934-1935 продолжались, но обвинения, которые теперь предъявлялись руководителям «организаций», отличались от прежних. Показательным в этом отношении является инспирированное чекистами групповое дело «Партии Возрождения России» (ПВР), члены которой были арестованы в 1933.
По делу ПВР было арестовано свыше 200 человек, причём после первых же допросов обвиняемых дело духовенства и активистов-верующих было выделено следствием в отдельное производство. Одним из арестованных, чрезвычайно активно сотрудничавшим с чекистами, в качестве руководителя филиала ПВР был назван архиеп.Феодор (ПОЗДЕЕВСКИЙ) «Свидетелем» была дана развёрнутая характеристика архиерея, которого он сам, якобы, «завербовал» в ПВР: Архиепископ ФЕОДОР (ПОЗДЕЕВСКИЙ), 58 лет, открытый монархист, весьма популярный в среде духовенства, как стойкий и убеждённый человек, почти не выходящий из тюрем за свои убеждения, антисергиевец <...> мы не раз говорили, что ФЕОДОР — один из выдвинувшихся людей, пригодных на руководящую роль в монархическом деле.[4]
Чекистами была вначале предпринята попытка привлечь к делу ПВР и архиеп.Димитрия (ДОБРОСЕРДОВА), тем более что тем же «свидетелем» была дана исчерпывающая характеристика и этому архиерею: Архиепископ Димитрий (ДОБРОСЕРДОВ), 68 лет, монархист, черносотенец, управлявший разными епархиями: Козловской, Костромской, Пятигорской, где всюду сохранил связи. Было соблазнительно, используя связи архиеп.Димитрия, расширить сферу деятельности «организации», но доказать наличие взаимосвязи этих двух архиереев, очевидно, не удалось, поэтому архиеп.Димитрий не подвергся аресту.
В списке представленных следствию этим «свидетелем» участников ПВР, по его словам, «завербованных» им лично, числился 71 человек, среди которых были священнослужители, профессора, преподаватели, учёные, бывшие члены партии кадетов и их родственники, бывшие офицеры. Заметим, что по многим групповым делам церковников постоянно привлекалась в качестве идейных вдохновителей духовенства научная интеллигенция, так как, по мнению чекистов, именно эта к/р часть интеллигенции, связанная бесчисленными нитями со старым, монархическим строем, избрала Церковь в качестве оплота в борьбе с соц.революцией и соввластью.
О главном «добровольном помощнике» ГПУ в деле духовенства по ПВР позже сообщит из ссылки один из осуждённых профессоров, взявший на себя роль руководителя «Национального Центра ПВР»: Х. — мой ученик по Моск.университету, которого я <...> считал и остерегался, как провокатора и агента ОГПУ <...> Х. я не гнал от себя, т.к. он, будучи связан с митр.Сергием и церковными кругами, начиная от «тихоновцев» и кончая баптистами, был хорошо информирован о всех церковных делах и в этом отношении был для меня полезен.
Приговор о десятилетней высылке в Казахстан стал для этого профессора полной и ошеломляющей неожиданностью, ведь он практически «научно» обосновал и оформил идейную платформу ПВР, её методы борьбы и связи с заграницей, а посему, надеялся на снисхождение.
Факт конфискации библиотеки, о котором ему сообщила жена, настолько возмутил его своей «несправедливостью», что он, обратясь за помощью к знакомому прокурору, подробно описал весь ход следствия. Профессор рассказывал, что на первых допросах его следователь сам формулировал мои контр-револ. убеждения в таком стиле, от которых я пришёл бы в ужас на воле, и заставил меня их подписать, заявляя, что убеждения у нас не наказуемы. И в случае, если я не подпишу его формулировку, то он за меня сам подпишется. После «признания» своей вины профессору пришлось, по требованию следователя, признать себя участником контр-революц. организации, причём, чем серьёзнее будут возведенные на себя самого преступления, тем значит, будет рассматриваться чистосердечное осознание и искреннее — раскаяние.
Профессор всецело отдал себя во власть следователя и сделался, по его признанию, и режиссером и первым трагическим актёром в инсценировке процесса националистов, превращённых волею ОГПУ в национал-фашистов. В письме он уверял знакомого прокурора, что платформу Партии националистов я же сам состряпал при любезном содействии начальника СПО ОГПУ РАДЗИВИЛОВСКОГО, собственноручно подписавшего моё «развёрнутое показание». В дальнейшем выдуманный чекистами «Национальный центр ПВР» был связан через ученика профессора по университету Х. с его будто бы организацией.
После подобного признания неудивительно узнать, что в области церковной политики в программе ПВР появилось написанное под диктовку следствия показание профессора, так называемого руководителя «Национального Центра ПВР», о том, что нами намечалось полное восстановление господствующего положения Православной Церкви во главе с Патриархом, восстановление юридических прав Церкви, возвращение ей прежнего имущества, реставрация закрытых церквей и монастырей, а о роли архиеп.Феодора (ПОЗДЕЕВСКОГО) профессор высказался ещё определённее, утверждая, что он по нашему плану являлся духовным главой нашего «Союза», с одной стороны, а с другой — организатором подчинённых ему в порядке духовной иерархии троек среди духовенства московских церквей и на периферии, а равно троек среди сохранившегося кое-где монашества.
Структура организации, по предложенной версии чекистов, строилась по чрезвычайно конспиративному методу «троек», чтобы каждый член организации знал строго ограниченное количество соучастников, в большинстве случаев — одного по восходящей линии одного-двух — по нисходящей.
Для следствия была принципиальна навязанная обвиняемым постоянная связь руководителей ПВР с городами Пятигорском, как центром терского казачества, и Киевом, где можно было связаться с доверенными лицами митр.Антония (ХРАПОВИЦКОГО), главы РПЦЗ. Особое внимание руководители ПВР должны были уделить, по логике следствия, Кавказскому региону, так как от прибывающих в Москву ходоков было известно о крайне контрреволюционных настроениях жителей Северного Кавказа, особенно, среди терского казачества. Так, в одном из «признательных» показаний отмечалось, что поток ходоков из других городов был массовый, и нам, членам к-р группы, необходимо было обрабатывать политически эту массу, идущую с Северного Кавказа, из Севкрая и др.мест.
Непопулярность монархических идей в народе также нашла своё отражение в материалах следствия: в «признаниях» руководителя уже приводится новая задача организации — твёрдая буржуазная республиканская власть националистов с привлечением представительства различных классов населения, разделяющих программу националистов.
В материалах следствия по делу ПВР её члены обвинялись в довершение ко всему и в намерении физического уничтожения основного ядра коммунистической партии, для чего, якобы, ими предусматривалась организация индивидуальных террористических актов. Похоже, эти «признания» были явно инициированы следствием.
Важно отметить, что в этом деле, в связи с изменением внешнеполитической обстановки, появились новые обвинения, а сама ПВР была представлена уже как к/р националистическая фашистская организация, ставившая своей задачей подготовку свержения Советской власти и установление фашистской диктатуры при помощи иностранной военной интервенции. Для обоснования этого обвинения «добровольный помощник» чекистов Х. дал «признательные» показания, что он взял на себя разработку унионального вопроса, считая, что, в случае принятия русскими унии, Папа добьётся интервенции у западноевропейских держав.
Отметим, что по делу ПВР, кроме выделенного в особое производство дела церковников, были привлечены к следствию члены общества «Старая Москва», группа музейных работников, много бывших членов «Союза Русского Народа», участники теософского общества — и по каждой категории арестованных групповое дело было выделено в отдельное производство.
К июлю 1933 следствие по делу ПВР было закончено. 26 июля 1933 все обвиняемые были приговорены к 5-10 годам концлагеря или ссылки. А следственное дело ПВР стало служить «образцом» для «Обвинительных заключений» по будущим групповым делам церковников.