Я русский, люблю русский народ и желаю ему полного процветания, я хочу, чтобы он был сильный и богатый и всегда помнил Небесного Подателя земного богатства и был ему благодарен.
<...> В Совете рабочих и солдатских депутатов проповедуют равенство и любовь, и там же стоят 50 солдат со штыками наголо. Если уж проповедовать любовь и равенство, то уж с голыми руками, без штыков, по крайней мере, со священным Писанием на устах. Со штыками в руках и пустыми головами — вот каков русский социалист.
Но всё-таки... они подвижники. Ведь они так свято верят в свои новые догматы о царстве небесном на земле, так верят, что они своими штыками устроят этот рай, что завтра могут сделаться мучениками своей идеи.
Они — святые люди! Это лишь дьявольское наваждение в том, что они в ослеплении губят и разоряют свою родину. Эти несчастные люди обмануты на каждом шагу, и Бог знает, кто в этом виноват, они или мы, оставившие их одних, без церковного попечения.[1]
Церковная жизнь есть осуществление самого глубокого, самого народного социализма, — это истинный социализм духа. По своей сущности православный приход более социалистичен, чем сам социализм.
Большевизм — это болезнь духа, социализм брюха, это истинное служение мамоне. А жизнь во Св.Церкви — социализм духа, истинное христианство <...> Таковы и доселе наши старообрядцы, они — истинные социалисты в своей внутренней жизни, в организации своей приходской общины. И если мы, православные, будем устраивать приход на этих же началах, то от нынешнего, злого, безбожного социализма и следа не останется, он прямо растает, растворится в приходских общинах.[2]
<...> Прошу насильно никого не вносить в приходские списки, — насильно нельзя загонять в Церковь Христову. Напротив, нужно сказать всем, что оглашенные и сомневающиеся должны уйти из ограды Церкви Христовой <...> пусть все прихожане дадут в храме Божием, пред Крестом и Евангелием, торжественное обещание во всём друг другу помогать и друг друга поддерживать по Заповеди Христовой.
<...> Пусть каждый приход, каждое село и каждая деревня составляют свои церковно-народные советы под руководством пастырей, чтобы вся жизнь наша была основана на общем разуме и общем совете, и чтобы нашим разумом руководил сам Господь, основавший свою Святую Церковь... Умоляю всех, кому дороги заповеди, умоляю всех, у кого есть совесть, делайте немедленно то, о чём я пишу, иначе вся Уфимская губерния весною будет полна горя и слёз, будет полна преступлениями и злобою.[3]
Письмо это я адресую только верующим большевикам, к тем русским людям, которые запутались в социалистических тенетах и задыхаются в партийной ненависти, и не знают, как выбраться на верный путь жизни.
Добра нельзя достигнуть злом <...> Прежде всего все раскаявшиеся большевики должны прямо и честно сознаться в своих ошибках и честно призвать к покаянию своих сообщников. Я глубоко уверен, многие эти большевики в душе горько раскаиваются в том, что они натворили над своим Отечеством.
<...> Братие! Призываю вас на подвиг добрый, святой; призываю вас на труд мирный и прекрасный, если вы, действительно, любите народ русский, — идите в церковно-народные Советы и трудитесь, сколько есть силы! Идите и будем вместе делать святое дело![4]
Во многих местах озлобление большинства населения к меньшинству дошло до таких размеров, что даже верующие христиане в исступлении обагряют руки свои братской кровию. Поэтому умоляю всех, кому дорого имя Христово, содействовать умиротворению нашего края. Я считаю преступлением, когда меньшинство издевается над большинством, но ещё преступнее, когда большинство, празднуя победу свою, мстит меньшинству. Этого верующий человек делать не может.[5]
Ныне не время классовой борьбы (будь она проклята во веки веков), а время святого самоотверженного строительства государственной жизни. Ничего нельзя выстроить на началах борьбы и злобы — эти начала сами в себе носят разложение. Нет! Только любовь и взаимные уступки могут быть надёжным фундаментом общественного строя.[6]
Оказывается, мы жили до 1917 года среди величайших самообманов, которыми жили и на которых долго успокаивались русские люди <...> Русский народ сознательно царелюбив и сознательно «богоносец». Таково мнение нашего гениального Достоевского.
<...> Увы! В марте 1917 года русский народ не шелохнулся в защиту этой царской власти <...> русский «богоносец» ещё более удивил всех, когда обнаружилось, что всерелигиозность русского человека вполне бессознательная, что христианство коснулось души русского народа очень слабо, что идеализация народа нашего, как какого-то аскета — решительно ни на чём не основана <...>
О, да — огромные толпы народа спасли наши храмы и монастыри от окончательного разграбления <...> но ведь весь народ в это самое время отбирал земли монастырей, весь народ грабил монастырские хозяйственные принадлежности, весь народ, «богоносец», уводил монастырских лошадей, делил их между собою <...>
В защиту русского народа пытаются говорить, что его сбили с толку евреи, что народ обманут своими вождями. Плохое извинение. Хорош же народ и хороша его религиозная христианская настроенность, что любой проходимец, пролетарий всех стран, может его «сбить с толку». Одно из двух: или этого самого «толку» у русского народа мало, или, его религиозность слишком слаба.
<...> Конечно, вся истина, вся здоровая общественность, вся подлинная свобода-все эти прекрасные начала заключаются в настоящей христианской церковности, в восстановлении древнерусской общественности на христианских началах <...> я глубоко уверен, что наш русский социализм брюха и расцвёл так быстро только потому, что не было здорового, умного, святого церковного социализма духа.[7]
Братие, покаемся! <...> Теперь везде тысячи беженцев, тысячи голодных, бесприютных. Всем нужно помочь, всех одеть и согреть. Поэтому я прошу, я требую, чтобы все постящиеся телесно, постились и духовно. Прошу всякий дом христианский, всякую семью внести в свою приходскую кассу не менее пяти рублей для неимущих <...> А церковно-приходские Советы должны собрать эти деньги и немедленно пустить в дело взаимопомощи.[8]
<...> И вот русский народ остался вполне разбитым: он разбит немцами на войне и разбит духовно, потерявши всё, во что он верил и что любил.
Для народа русского наступила страшная година, когда он потерял веру во всё святое: веру в служителей Церкви, веру в правду на земле, веру в свои силы.
Народ переживает духовную катастрофу и месяцы страшного народного гнева: народ всё разрушал и разорял, жёг и уничтожал. Русские большевики — это воплощение народного негодования и справедливого гнева.
<...> Несчастный народ хотел быть хозяином своей жизни, хозяином своего счастья, — и оказался глубоко и нагло обманутым и обокраденным.
Теперь, братья-русские люди, нарождается новая великая русская сила: настоящие русские Советы и настоящая русская народная власть. Это церковно-приходские советы — подлинно русские и подлинно народные ... никакая тля, никакая нечистая сила, никакой проходимец всех стран ни за что не проникнет в эти приходские-народные Советы.
Народ русский через церковно-приходские Советы становится настоящим хозяином своей жизни.
<...> Братцы-большевики православные! Подумайте и согласитесь, что я говорю правду <...> Спасение русского народа в его духовном оздоровлении, а это оздоровление возможно только при церковно-приходских советах. Если будут эти приходские советы, то не нужно и следить, какая власть будет стоять над нами: царская или иная, лишь бы только она не мешала народной жизни, не вмешивалась бы в церковно-народное самоуправление. Народ, при всяких условиях должен быть хозяином своей жизни — вот что главное.[9]
Москва 11 ноября дня 1921 г.
| 1. | Фамилия, имя, отчество | Уфимский Епископ Андрей |
| 2. | Где содержится (тюрьма, кор. кам. лагерь; Ч.К. и т.д.) | Бутырская тюрьма, 3 кор., 18 камера |
| 3. | Возраст, национальность, подданство | 48 лет, русский, Российский подданный |
| 7. | Грамотен или нет, где учился и кончил курс | Кончил курс в Московской Дух. Академии |
| 12. | Чем занимался перед арестом | служение слову Божию |
| 13. | Занимал ли какую-либо должность по выборам, какую и где | Избран с 1918 г. старообрядческим епископом для единоверцев с.Сатки Уфимской еп. |
| 17. | Когда арестован по настоящему делу | 28 февр. 1921 г. |
| 18. | Где арестован | В г.Омске. |
| 19. | Когда доставлен в Москву | 5 ноябр. 1921 г. |
| 20. | По ордеру какого учреждения арестован | Омской Губ. ЧК |
| 21. | Повод к аресту | Церковная Проповедь |
| 25. | В чём обвинение | Предъявлено обвинение в организации Крестьянского Союза, до очевидности, ни на чём не основанное. |
Моё преступление состоит в том, что я в церкви проповедь сказал, что слово крестьянин происходит от слова христианин, а слово литургия филологически значит рес-публика. Поэтому я продолжаю считать мой 3-месячный арест досадным недоразумением. — Я считаю нужным сказать, что я просил у Сибирского Револ. Комитета утверждения Устава Союза Ревнителей Свободы религиозной пропаганды без различия исповеданий. Сиб.Рев.Ком оказал мне исключительное доверие и утвердил мне этот прекрасный Союз для деятельности по всей Сибири, а не только по гор.Омску, как я просил. Я стоял в январе-феврале 1921 г. на точке зрения Влад<имира> Дм<итриевича> Бонч-Бруевича, который в сентябре с.г. начал устраивать инославные религиозные коммуны (Прошу устроить мне свидание с Бонч-Бруевичем, Пречист. бульвар, Наркомзем); на той же точке зрения стоит и Уфимский Губ-Исп-Ком, который весной 1920 г. утвердил Устав Союза Приходских Советов. — В этих двух Союзах можно прекрасно трудиться в создании религиозных коммун на почве этического социализма. Но Ом-Губ-ЧК моим арестом всё разрушила; впрочем, представитель этой ЧК лично мне 16 апр. сказал, что я ни в чём не «виноват», что он «завтра меня освободит»... В Омской тюремной больнице, заразившись цынгою на почве постоянного недоедания, я всё-таки написал новый православный катехизис (вместо Филаретовского), выясняющий принципы христианского социализма. Прошу Красный Крест принять эту брошюрку и издать её или в пользу голодающих, или для усиления собственного фонда. А мне прошу помочь — чем возможно. Моё освобождение — это элементарное требование справедливости.
Андрей, Епископ Уфимский[10]
22 февраля 1922 епископ Андрей был освобождён и вернулся в Омск. 24 февраля 1923 вновь арестован в Омске, привезен для следствия в Москву и помещён в Бутырскую тюрьму. В марте 1923 приговорён к 3 годам ссылки в Среднюю Азию. Перед отправкой в ссылку епископ Андрей, очевидно, на короткое время был освобождён, зашёл 3 мая в ПКК и оставил Е.П.ПЕШКОВОЙ записку:
Дорогая Екатерина Павловна, приходил от всей души поблагодарить Вас за любовь и внимание Ваше ко всем страждущим и ко мне грешному. Простите, что не могу ожидать Вас. Грешный богомолец Андрей, епископ Томский и Уфимский. — 1923, мая 3.[11]
Обращаюсь к Вам с просьбой об освобождении архиепископа Андрея УХТОМСКОГО, находящегося давно уже в заключении при ГПУ в Ташкенте. Слышно, что ему не Предъявлено никакого обвинения.
Я думаю, что Власть оценит его заслуги перед родиной, когда он один среди русских архиереев в царское время с церковной кафедры и в прессе восставал против Распутина и против «Союза Русского Народа».[12] Тогда он один из архиереев отстаивал национальные интересы загнанных народностей — чуваш<ей>, черемис<ов>, вотяков и т.д. Он был и есть любимец низшего, бедного, загнанного люда. Казань и Уфа, где он служил, в самых бедных слоях населения помнят его добрую, ласковую, отзывчивую душу; беженцы Западного Края одеты были только им.
Помогите ему. Прошу я за него, как духовный сын его, хорошо знающий всю его трудовую, скромную, подвижническую жизнь. Я знаю по опыту своему, как тяжело жить в заключении и, особенно, такому живому человеку, каков арх.Андрей.
Транквиллин Аполлинарьевич Земляницкий.
14/VII. 24 г. Самара <...>[13]
По Постановлению Коллегии ГПУ от 1923 г. 24 февраля Епископ Андрей УХТОМСКИЙ был выслан в Туркестан в г.Ташкент на 3 года. По приезде в Ташкент 24 мая 1923 г. он пробыл на свободе 1,5 недели, а потом был арестован, под арестом пробыл 1м. + 1 неделю и выслан в г.Теджен Туркменской волости, в Теджене он был после 3-х месячного пребывания на свободе опять арестован и направлен вторично в г.Ташкент. В Ташкенте он содержался под арестом с 5/XІ-1923 по 14/XI-1924. 14 ноября 1924 г. он телеграммой от Моск. ГПУ был затребован в Москву, куда и прибыл 17 ноября с.г. и был с вокзала направлен в ГПУ. Ташкентское ГПУ и Туркменский Прокурор на вопрос, за что арестован Еп.Андрей УХТОМСКИЙ, отвечали, что обвинений ему политических нет, но под стражею содержится по «особым соображениям». Прошу Вас выяснить дальнейшую судьбу Еп.Андрея УХТОМСКОГО. Неделю тому назад родная сестра Еп.Андрея М.А.ДМИТРИЕВА обращалась к т.Смидовичу, и он ей ответил, что Еп.Андрей освобождён, а между тем вот уже пять дней, как он сидит в Москве в ГПУ.
Приёмная дочь Епископа Андрея А. Романова»[14]
<22 ноября 1924>
<...> Ваш арест в своё время наполнил сердца верующих тревожною скорбью в тягчайший период истории Русской Церкви, оставшейся без какого бы то ни было руководства. Год тому назад вы были освобождены. Вы сознались в своих ошибках против Соввласти. И верующие напряженно стали ждать от вас, главы Церкви, активной деятельности по определённой программе и без повторения ошибок. «Живая церковь» разлагает совесть народную, возбуждая раздражение масс на религиозной почве. Сотни пастырей по явно ложным доносам, по явной клевете арестованы, остались верны своему долгу и томятся в ссылках и тюрьмах. Что же сделали вы, Ваше Святейшество, для оздоровления церковной жизни? Общий голос епископов и мирян: за год не сделано ничего.
Вы окружаете себя архиереями, неизвестными даже для их собственной паствы; вы по-прежнему не знаете никакой программы устроения церковно-общественной жизни; и по-прежнему вся ваша деятельность выливается в торжественное богослужение. Но, Ваше Святейшество, те розы, которыми усыпают ваш путь московские богомольцы, не могут считаться признаком торжества Православия и нисколько не успокаивают народной совести по всему пространству вашей обширной Патриархии. Для этого нужны иные пути, твёрдые и ясные. Эти пути имеются. Создание Церковного Собора в России, обязательное введение выборного начала и уничтожение в церковной жизни «назначенства», в параллель с гражданской Федерацией деление России на автономные епархии и епископаты, введение в жизнь декрета Наркомюста о нормальном уставе религиозных общин, радикальное уничтожение всяких намёков на глупый русский клерикализм — вот что необходимо для русского народа и лучших представителей Соввласти.[15]
Вопрос: Вы выпускаете какие-нибудь письма принципиального идеологического характера?
Ответ: Да, мною выпущены четыре серии писем такого характера. Каждая серия состоит из 10 писем. Содержание серий следующее:
1) Письма о нравственном значении догматов; 2) Письма о старообрядчестве; 3) Письма о церковно-общественной жизни; 4) Письма о церковном обновлении.
Вопрос: Сколько вы имеете разделяющие ваши убеждения церковных общин и где именно?
Ответ: В городе Уфе у меня 4 общины зарегистрированы. Затем есть общины близ Уфы, около десяти. И есть община в селе Абдушня Самарской губернии. Последняя недавно выразила желание присоединиться ко мне и меня лично ещё не знает.[16]
<...> В последнее время по всему Союзу начали распространяться в большом количестве экземпляров переписанные на машинке и писаные от руки письма «О церковной общественности» еп.Андрея Ухтомского. В этих письмах УХТОМСКИЙ говорит о необходимости возвращения для Святой Руси к тем общественным порядкам, которые были заведены дедами и прадедами. Что ломать эти порядки — безумно: что новая общественность и государственность, завезенная из Германии, для русского народа гибельна. Безбожная власть иного и не могла создать, по его мнению. Русский народ сам должен спасти себя. Для этой цели он должен объединиться без различия классов и сословий вокруг церковно-приходских советов.[17]
<...> Я сам признаю коммунизм идеалом божественной жизни. Коммунизм я оправдываю идеологически историей христианства. Эта мысль заключается как основная в моих письмах о защите Христовой Церкви. Но обоснование коммунизма на безбожии — это для меня представляется самою яркою ошибкою, которая совершенно очевидна в нашей повседневной жизни, когда верующие совслужащие потихоньку от власти бегают в церковь, потихоньку крестят своих детей, потихоньку соввласть обкрадывают и всячески потихоньку её обманывают. Это великая ложь нашего времени, не обличённая ещё литературой.[18]
<...> Какие же выводы мы можем сделать из всех радостей митрополита Сергия? Вот какие. Да, он, бесспорно, человек учёный и даже неглупый; и тем он опаснее.
Канонически его пребывание у церковной власти вполне не может быть оправдано.
Нравственно как руководитель духовенства он тоже вполне неприемлем как человек вполне беспринципный.
И последний вывод, ответ на вопрос: где правда?
Этот последний вывод такой: правда там, где нет митрополита Сергия, где нет ничего подобного обновленческому предательству.[19]
Возлюбленная во Христе паства моя уфимская! Сегодня исполнился год, как я разлучился с вами. Такова воля Божья! И сегодня вся душа моя в Уфе: ныне весь день я провожу среди тех, кому я отдал уже 14 лет своей жизни. Братия мои! Дорогие мои! Вот я и радуюсь сегодня, что несмотря ни на какие преграды (по преимуществу со стороны лжедуховных лиц), — жизнь церковная, истинная, неподдельная около Уфы постепенно укрепляется и в сердцах, и в умах православных христиан. Это потому, что мы в Уфе строим церковную жизнь на подлинно церковных, святых началах без всякого политиканства или интриг, или человекоугодничества. Наша жизнь ещё полна всяких грехов, но наша цель, наши идеалы безукоризненны и святы. И вот, братия, моя к вам просьба: исполняйте заповедь Христову и любите друг друга и служите друг другу делом, а не словом. Лучшая христианская политика — не заниматься политикой, а только неустанно строить церковную жизнь по великим образцам, указанным в Св.Писании. Запомните это правило и исполняйте его: и оно даст вам и мир, и радость, и победу над злом. Святые Апостолы только своим терпением покорили мир Христу, и мы терпением должны строить свою церковную жизнь. А если кому Бог велит при этом пострадать, то по слову ап. Петра — прославляйте Бога за такую участь (1 Петр. 4:16).
Господь да хранит вас. Прошу ваших святых молитв.
1928 г. мая 30.
еп.Андрей, архиепископ Уфимский».[20]
<...> Церковь есть церковно настроенное общество; это живое тело, чувствующий организм, а не одни только архиереи, которые выдумали даже слово: епископат — и уверяют, что епископат-де и есть вместилище и хранилище всякой истины. Нет. Церковь есть общество людей, ищущих Истины; это общество чистых совестью и объединённых любовью к Единому Безгрешному <...>
Итак, во всех моих писаниях во время революции я стремился доказать церковным людям, что Церковь есть такое бытие, которое не нуждается ни в каких внешних административных подпорках. Церковь есть Столп истины! Она нуждается только во внутреннем очищении своей жизни: а это очищение производится не иначе как в процессе внутренней жизни и никогда не производится по приказанию начальства.[21]
<...> Я ни одного раза не молился о своём освобождении или о чём-либо, касающемся своего благополучия. Я боялся такой молитвы, как своей, и только говорил: «Да будет воля Твоя». В 90-м псалме сказано: «С ним есмь в скорби». Я и знаю, что около меня скорбящего — всегда Господь; а около моего веселия... Господь далеко не всегда! — Поэтому боюсь молиться о чём-либо, кроме исполнения на мне воли Божьей.[22]
<...> Сущность моих взглядов об устройстве христианской жизни в следующем: первичной ячейкой приходской жизни является община, состоящая из верующих христиан. Эту общину в количественном отношении я считаю столь слабой, что её деятельность не может не только конкурировать с органами советской власти, но и сколько-нибудь на них влиять. Если государственная власть поможет такой общине сорганизоваться, то она может ей во многих отношениях помочь.
Община располагает молитвенным домом, имеет кооператив, ведает благотворительностью, заботится об образовании и, главным образом, о воспитании детей, ведёт культурно-просветительскую работу и имеет свой дисциплинарный суд.
Эти общины объединяются в союз общин, свободно самоопределяющихся в церковном отношении. Союз общин объединяет и руководит общинами. Эти взгляды я изложил в письменной форме и знакомил с ними, как письменно, так и устно, тех, кто хотели познакомиться со мной и узнать, в чём заключаются мои церковные преступления.[23]
16/29 марта 1936
<...> Вот уже два года, как я в тюрьме, — а всё ещё торгуемся с тобой о переписке, чтобы она была аккуратна. Я жду твоих писем, а ты ждёшь меня, — и оба дождаться не можем. И оба беспокоимся... Очень умно!
Но я жду писем от тебя, потому что у меня новостей никаких не может быть. Даже воробей перестал летать на моё окно. Единственный мой собеседник — комар, который ухитрился прожить со мною всю зиму. — Итак, я могу только отвечать <...>
Зато ты пишешь, что тебе «грустно озлобленное (моё) отношение к брату»... И прибавляешь: «Не хочешь знать о нас и не надо». Откуда ты взяла это «озлобленное отношение» моё? Когда Христос взял палку и палкою выгнал из храма мерзких торгашей, — то разве это было «озлобленное отношение» Его? Нет!! Это-то и была Его любовь и к храму, и к торгашам. И здесь ни о каком отношении речи быть не может... Поверь, что и у меня к брату есть только ревность о его душевном устроении (скажи это твоей внучке), а не другое чувство. — Я его любил когда-то — почти до влюбленности. Я знаю его душу и безгранично жалею его и его природные способности (ведь он несравненно умнее и образованнее меня), но быть таким жалким эгоистом, таким мелким трусишкою, каким он теперь стал, — это хуже всякого торгашества! Ты пишешь: «Не хочет знать нас и не надо». — Нет, — надо!! Надо!! Грошей мне его не надо и помощи его мне без любви не нужно. Но мне именно и нужна его любовь, а вместо неё я вижу его грубый, чёрствый эгоизм. Мне это больно до последней степени, — а ты пишешь о моём «озлобленном отношении». Так ты меня ценишь и понимаешь?! <...>
Да не хорони ты меня заживо! Меня хоронила Екатерина Петр., хоронила Лидия, хоронили многие. И все «любя»... Все они поголовно советовали мне «быть осторожнее»... Т.е. если бы я залез под койку и вылезал оттуда для того, чтобы кушать и отправлять другие естественные потребности, то это и был бы верх счастья и удовольствия для их любящих сердец... Так бы эти любящие сердца меня и похоронили, если бы не нашлись истинно христианские сердца, которые предпочли мои страдания моей смерти заживо <...>
Что касается задержки твоего приезда ко мне, — ты об этом не беспокойся! Я писал тебе (кажется, во втором майском), что я всё-таки в тюрьме тоскую, — а пока жду тебя, — мне полегче. Если же мне уж некого и ожидать, то тогда тяжелее... Вот и не торопись! А пока непременно записывай, что нужно сказать мне, чтобы чего не забыть. Да и тебя мне жаль, что будешь трясти на меня последние свои деньжонки... Не тряси, если нечего трясти <...>
Любящий тебя всем сердцем, грешный брат Христоном.[24]
