Недавно мы праздновали праздник Пресвятой Девы, вхождение Ее во храм и, как Святая Церковь учит нас, вхождение это совершено для того, чтобы Ей во храме «воспитатися честно». Это вхождение во храм, это приобщение к иной жизни, чем наша жизнь здесь, на земле, к жизни премирной, было когда-то совершено Божией Матерью, и каждый из нас — каждый, кто, живя в этом мире, верит во Христа, — был в свое время введен во храм именно для того же, для чего вошла и Пресвятая Дева, — чтобы в нем «воспитатися честно», чтобы оставить эту жизнь и приобщиться к премирной, выйти из временного, войти в вечное.
Когда мы говорим о богослужении и участвуем в нем, мы забываем о двух его сторонах: мы думаем, что мы пришли в храм для того, чтобы днесь, ныне вспомнить то или иное событие из жизни Господа, из жизни Богородицы или святых. А между тем Святая Церковь говорит нам о том, что наше богослужение, наше празднование не есть только воспоминание, но самое действительное, подлинное, возможное только через богослужение участие в этих событиях. И не только мы принимаем участие в них, но богослужение имеет величайшее значение и для всего мира, для всей Вселенной.
Кроме того, в каждом церковном празднике, например в только что бывшем праздновании Введения во храм Пресвятой Богородицы, участвуют и иные члены Тела Христова: «горняя сликовствует земным». Вот эти два момента: момент неоторванности богослужения от Вселенной, от всего мира, и затем совокупление наше с миром горним — это есть те два основания, на которых возможно для нас здесь, в мире дольнем, приобщение к премирности, к вечности. Когда мы в богослужении, в своих песнопениях обращаемся не только к верующим, не только к людям, но и ко всей Вселенной, то, по церковному пониманию, это не есть одни лишь слова, но подлинный смысл общения в Боге.
Когда первый человек согрешил, он тем самым внес грех в мир, в творение Божие, которое настолько преисполнено было красоты и добра, что Сам Творец любовался им. Внеся грех в мир, он сам связал себя с миром и теперь постоянно связывается тем, что вновь и вновь грешит. Поэтому Святая Церковь напоминает, что человек связан с миром, с этой природой, которую он заразил и продолжает заражать грехом.
В тот момент, когда совершается погребение Спасителя и мы стоим перед Его гробом, когда не место словесным украшениям, ибо дело идет о плаче над Самим Господом, мы забываем, что живем вовсе не в те времена, когда погребали Господа Иосиф с Никодимом и, участвуя всей душой в богослужении, духовно совершаем с ними это погребение. Тогда с особенной силой звучат слова тропаря первой статии службы погребения: «О горы, и холми, и человеков множества! Восплачитеся и вся рыдайте со Мною, Бога вашего Матерью». Так Церковь от лица Божией Матери или, вернее, Божия Матерь голосом Церкви призывает природу и людей восплакать о Ее Сыне и Боге, лежащем во гробе.
В Великую Субботу, богослужение которой совмещает в себе и гроб, и уже Воскресение, когда мы предстоим еще пред гробом Христа и вместе с тем слышим евангельское повествование о том, что не нашли жены-мироносицы тела Господа во гробе, Церковь с великим дерзновением взывает, обращаясь сначала к ангелам, а затем к небесам и водам, к солнцу, луне и звездам небесным, к огню, студу и зною, к росе и инею и, наконец, к сынам человеческим: «Господа пойте и превозносите Его во веки». И все это не в украшение, не в стиль, не в то или иное выражение отвлеченных понятий, ибо пред гробом Спасителя уста безмолвствуют, ибо в этой самой службе вместо Херувимской песни мы поем: «Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет». Нет, это есть верование Церкви. Церковь верует, что человек неразрывно связан с творением Божиим: если он радуется и ликует, если он очищается, то вместе с ним тем же ритмом духовным живет и ликует вся тварь.
Богослужение не имеет характера исключительно человеческого, относящегося к людям только, — оно совершается для всего мира и во всем мире находит себе отклик. Это сторона величайшей важности. Когда входишь в храм, то прежде всего чувствуешь себя частью вещной природы — ты самая совершенная из всех тварей, венец творения, но ты неразрывно связан со всей остальной тварью, и, совершая богослужение, ты совершаешь его именно как часть, как венец Божьего творения.
В день Богоявления, когда во всем мире Иорданским освящением «вод освящается естество», освящаются и все пьющие крещенскую воду: верующие и неверующие, люди и животные. Есть одно примечательное место в богослужении дня Богоявления, которое для маловерующего человека может явиться величайшим соблазном. Это тропарь, который обращен к Иоанну Крестителю и поется в конце часов.
Святая Церковь сознает, что предстоит Крещение Господа, которое ныне в Церкви совершается вновь, предстоит великое освящение Иорданское, а не частное освящение воды в храме. Кого же звать для совершения торжества? Конечно, того, кто прежде совершал это, кто крестил Господа.
Руку твою, прикоснувшуюся пречистому верху Владычню, с неюже и перстом Того нам показал еси, воздежи о нас к Нему, Крестителю, яко дерзновение имея много, ибо болий пророк всех, от Него свидетельствован еси. Очи же твои паки Всесвятаго Духа видевшия, яко в виде голубине сошедша, воздвигни к Нему, Крестителю, и милостива нам соделай, и приди, стани с нами, запечатали пение и предначинаяй торжество.[1]
Если веровать в это всем сердцем, а Церковь не имеет в своем богослужебном опыте ничего из того, что присуще миру временному, — но [содержит] лишь то, что вечно, что действенно, что свято, — если веровать вместе с Церковью во все это, то с каким величайшим трепетом и благоговением надо подходить к богослужению!
В другом месте, в день Сретения Господня, мы просим о том, чтобы дщерь Фануилева, т.е. Анна Пророчица, пришла к нам на торжество: «О дщи Фануилева. Прииди, стани с нами...» Недавний праздник в честь Григория Декаполита говорит в одном из тропарей своего канона о том же в отношении памяти святых:
Днесь с нами собор постников и преподобных веселится, патриархов и пророков в памяти твоей, блаженне, спразднуют нам апостоли и мученицы, с ними же поминай чтущих тя верно, досточудне.[2]
Вот эта связь наша с миром горним, это сликовствование небесных и земных дает ту величайшую силу, которая заключается в молитве богослужебной.
И для нас, кто подходит к молитве с этих двух сторон, кто верует, что мы, с одной стороны, участвуем в богослужении как часть видимого мира, и не одни, а со всей природой, и, с другой стороны, что и мир ангельский, и сонм святых совокупляются в праздновании с нами, — для тех понятно, сколь дерзновенна Церковь; ей не свойственно говорить: «Давайте вспомним, как это было — как родился Христос, как был крещен, как преобразился, распят, предан и погребен был Господь». Правда, иногда говорится и так: «Днесь, собравшися, воспоим то-то и то-то», или: «Днесь восхвалим того или иного святого», — поется в некоторых стихирах, канонах, тропарях, но по преимуществу Церковь говорит иное: «Днесь благоволения Божия предображение...», «Днесь Дева вводится во храм». Или: «Ныне вся исполнишася света, небо же и земля и преисподняя: да празднует убо вся тварь востание Христово, в немже утверждается» (Пасхальный канон).
Днесь, а не когда-то тогда, нет, в это время, в эту минуту, когда совершается богослужение. Это дерзновение Церковь имеет потому, что в самой себе она есть не временная, а вечная, она вне мира, выше его, она премирна. Церковь дерзновенна потому, что не мы только совершаем богослужение, мы, собравшиеся здесь, являемся (как люди) высшей частью видимого мира, но мы веруем и надеемся, что силы небесные с нами невидимо служат, мы веруем и уповаем, что через богослужение мы в XX веке имеем возможность соприкоснуться в молитвенном озарении с давно бывшими событиями, соприкоснуться и участвовать в них как в вечности.
Вот эта-то связь с миром горним и миром видимым и есть то величайшее, что делает богослужение не воспоминанием, не простым переживанием (может быть, и очень хорошим, но временным и индивидуальным), а вечностью, что объединяет всех и вся, мир видимый и невидимый; и здесь, в Церкви, те люди, которые не жили тогда, когда совершались те великие события, теперь участвуют в них, приобщаются к ним как к вечности. Это общение, осуществляемое в той или иной мере, зависит от того, проходил ли человек «честно» свое воспитание. Мы должны воспитываться здесь, воспитывать свой слух, зрение, обоняние, осязание, вкус в условиях премирности, привременности. Об этих условиях я и поговорю с вами в будущий раз.
Святая Церковь учит нас тому, чтобы мы, живя здесь в мире, приготовляли себя к вечности; будучи здесь еще, в жизни временной, приобщались к жизни вечной. И вот это приготовление к жизни вечной для нас, верующих, совершается прежде всего в храме, совершается в богослужении, ибо в богослужении мы, оставляя временное, приобщаемся к вечности, оставляя все то, чем мы живем в мире, приобщаемся к тому, что существовало от века, затем дано было во времени и теперь дается нам опять во времени, но как вечное.
Мы праздновали недавно праздник нашего храма, и полезно разобраться в особенностях того, как мы здесь совершаем (а начали совершать при Батюшке) свое приготовление к вечности.
Когда начинаешь думать о том, что главное в жизни христианина, то, возможно, самым правильным было бы ответить словами песнопения, прославляющего святых угодников Божиих за то, что они, будучи в мире, пожили «привременно и премирно», т.е., находясь в нем, были выше его. Они не только в минуты богослужения, но и во все минуты своей жизни приобщались к вечности, к Богу, хотя вместе с тем и жили во времени, вроде бы ничем не отличаясь от окружающих по своим занятиям, внешнему отношению к другим людям. В деле спасения есть два пути — путь иноческий и путь жизни в миру. Путь иноческий, путь жизни в монастыре, обычно так и рассматривается как ведущий к полному отречению от мира, изымающий человека из мира и поставляющий его в совсем другие, благоприятные условия в отношении молитвы, покаяния и послушания.
Путь же спасения в миру представляется для многих путем лукавым. У нас распространено мнение: да, вот есть там спасающиеся за стеной монастырской, а мы-то уж как-нибудь. Там монахи совершают свои подвиги и дела, а мы должны помнить только день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему (Исх.20:9-10). В воскресные дни приходской храм собирает верующих, это и есть то единственное делание, которое должно здесь, в приходе, совершаться и заменять для мирян делание монаха. В другое время в церковь можно и не ходить... Зачастую так и смотрели, так и смотрят. Кто-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь ходил в праздничные дни в храм — и этим все ограничивалось; остальные шесть дней труда были отданы мирским делам.
А между тем, хотя верующие люди и были отделены от иноческой жизни, в их среде всегда сохранялось понимание, что там, в монастыре, в богослужении, покаянии и послушании заключается дело спасения, и не только монахов, но и мирян. Им при проявлении стойкости в исполнении заповедей Божиих предстояло, по слову Господа Своим ученикам: Я избрал вас от мира (Ин.15:19), стать избранными от мира.
И народ стекался в те монастыри, где духовная жизнь расцветала. Многие шли в Оптину пустынь, в Зосимову, Глинскую и в другие обители. Там не только иноков, но и мирян окормляли великие старцы-подвижники. Вы знаете на примере оптинских старцев, как все они, начиная с самых первых — Моисея, Антония, Макария, Иосифа, Леонида, не говоря уже о последних — старцах Амвросии и Анатолии, — служили не только инокам, но и мирянам, всем тем, кто хотел в условиях своей жизни приобщиться к монастырскому деланию.
И все-таки оставалась некая пропасть между миром и монастырем, куда можно было прийти лишь на несколько дней и даже часов, получить благодатный толчок, зарядиться духовно. А между тем жизнь показывала, что некоторые люди стремятся не только на время приобщаться к богослужению, в котором заключено вечное.
Мы знаем, что в наше время богослужение в приходских храмах в значительной степени искажено: одна праздничная служба, одно богослужение похоже на другое, то, что в нем затрудняет и не развлекает, выпускается, взамен же вставляются совершенно неподходящие концертные песнопения. Это делает богослужение не приготовлением к вечности, а частью мирской жизни, от которой должен бежать христианин, в отношении которой он должен стать «премирным».
Я уж не говорю о богослужении будничном, которое должно совершаться каждый день. И не потому, что всем следует приходить ежедневно, но все должны знать, что в это время совершается богослужение в том храме, где я молюсь и куда, когда могу, приду. Здесь богослужение как вечность остается.
Батюшка понимал, что надо дать верующим богослужение настоящее, подлинное, не суррогат, не имитацию, богослужение вечное, заключающееся к богослужебном православном опыте. Без него немыслимо и христианское делание. И прежде всего здесь должна быть взята за основу не практика какого-либо приходского храма или даже монастыря, а уставное богослужение по тем церковным книгам, по которым оно должно совершаться. И вот Батюшка сделал то, что прежде всего вызывает у многих смущение и осуждение: богослужение начинает совершаться изо дня в день, и вечером, и утром — при изумлении одних, смущении других и, может быть, насмешках третьих; начинается подлинное приобщение к вечности через богослужение.
И этому последовало начало подлинной духовной жизни, которая, казалось, не могла быть в миру. Батюшка начинает свою работу духовника и старца, исходя не из теории, не из духовной традиции, к которой, как и сам он не раз говорил, он не был приобщен, а из глубочайшего знания человеческой души и сердца, а также той обстановки, в которую мы все поставлены.
Когда много лет спустя после начала своей деятельности встретился Батюшка с отцом Анатолием Оптинским, то оказалось, что они совершают не только одно дело, но и в духе одном — так вывел Батюшка свой корабль. Все, кто знал их обоих, могут только изумляться тому, насколько разительно было сходство этих душ в их проявлении, их творческом христианском начале. Батюшка в итоге своей творческой пастырской деятельности, имевшей в основе многолетний подвижнический труд, пришел к тому же, туда, куда вела великая, давно осуществлявшаяся традиция оптинского старчества.
Многих соблазняло, что в приходском храме началось такое делание: «Что это у вас там делается, совсем не похожее на то, что есть в других приходских храмах?» От многих приходилось слышать: «Ведь у вас приходской храм, а вы и служите каждый день, и народ принимаете». Многие священники смущались и смущаются частым причащением Святых Тайн, а между тем именно в этом и заключал Батюшка подлинное духовное развитие человека. Церковь есть Тело Христово, и понятны слова Василия Великого, что из всех церковных собраний самое великое есть то, на котором причащаются Святых Тайн. Батюшкина практика такова: у каждого должна быть своя мера — кто должен приобщаться раз в месяц, кто раз в неделю, кто несколько раз в неделю, а кто, может быть, и каждый день, — ибо Батюшка в этом был не теоретик, а великий практик и каждому определял то, что ему потребно.
Вот что пишет Василий Великий о мере причащения — не подвижнику, не иноку, а просто благочестивой женщине Кесарии:
Хорошо и преполезно каждый день приобщаться и принимать Святое Тело и Кровь Христову, потому что сам Христос ясно говорит: Ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь имать живот вечный (Ин.6:54). Ибо кто сомневается, что непрестанно быть причастником жизни не иное что значит, как жить множайше. Мы причащаемся четыре раза каждую седмицу: в день Господень, в среду, в пяток и субботу, также и в иные дни, если бывает память какого святого.
Вот практика не только первых времен, когда христиане приобщались почти ежедневно, но и IV века, и говорит это один из самых строгих отцов Церкви. Для себя и своей паствы Василий Великий берет меру — четыре раза в неделю.
В этом отношении, как и в отношении многого другого, Батюшка занимал особую позицию. Его задачей, часто говорил он с улыбкой, было «устроить мирской монастырь». Он указывал, что вовсе не только для иноков есть путь спасения, этот путь должен стать достоянием многих. Мыслящим иначе было странно видеть, как радостно совершал Батюшка таинство брака — ведь он ввел у себя так много от монастыря.
Надо в мире жить премирно, пользоваться им, по словам апостола, как бы не пользуясь. Батюшкиной задачей было, чтобы каждый в меру своих сил, в меру своего того или иного семейного или служебного положения приобщался к вечности, к той великой школе, которая заключается в богослужении. В частом принятии Святых Тайн он подлинно вводил всех в Церковь Христову, в Тело Христово. Многие противопоставили ему какие-то свои правила относительно того, что нужно приобщаться только раз, или четыре раза в год, или же через сорок дней. Но Батюшка отлично понимал значение таинства причащения и каждому из нас давал ту меру, что была ему нужна.
Индивидуальная мера предусматривалась им и для церковной молитвы. Батюшка говорил: «Ходите в храм, сколько можете». Но вместе с тем матерям, которые бросали своих детей и уходили в церковь, он запрещал это делать: «Ты помнишь, как в монастыре бывает, тебя пошлют на кухню, идет литургия, а ты не можешь на ней присутствовать, потому что по окончании ее придет братия в трапезу и ей должен быть готов обед. Оставайся дома, а я за тебя буду молиться, и все верующие вознесут за тебя свои молитвы».
Это не значит, что можно не ходить в храм: я знаю, что надо бы быть в храме, но из-за того дела, которое является моей обязанностью, из послушания совершаю эту работу не только в будни, но, может быть, и в праздники. Батюшка говорил нам о том, что каждое наше дело есть послушание, данное нам от Бога, и на это наше послушание Батюшка благословлял нас с любовью и ласкою.
Батюшка учил нас не временному, а вечному и своей жизнью показал, что он был для нас всем. У него получал утешение и наставление и инок, и тот, кто едва дошел до Церкви, стоит у ее порога, во многом еще не разбирается, не понимает ничего, а Батюшка уже его душу знал. Эта всеобъемлемость поражает, когда мы думаем о Батюшке и о его деле. Этот храм, такой тесный и маленький, явился тем храмом, где свободно дышится, есть простор для души. Каждый из нас, на какой бы высоте духовной жизни он ни стоял, берет по своей мере из того, что совершалось в этом храме, ибо всё здесь — премирно, привременно и ничто не тянет к «миру».
И вот, братья и сестры, мы должны помнить ту обязанность, которую Батюшка возложил на нас. Давайте помнить, что он дал нам новою форму духовной жизни, дал нам, мирянам, возможность через богослужение приобщиться к тому истинному, подлинному христианскому опыту, который давался только в иноческой обстановке, куда не всегда можно было проникнуть, к чему нельзя было приобщить всех. Батюшка давал возможность приобщаться к нему всем приходившим под его окормление. Он вмещал всех — и уже восшедших, и восходящих, и только желающих войти.
Да не смущаются сердца тех, кто находится в том или ином устроении. Помните, что жизнь и делание, которое мы делали и делаем здесь, не есть нечто надуманное, но дело великого опыта, великого понимания человеческой души. Вот почему нам так легко стоять в этом храме, хотя мы и ощущаем свои грехи и недостатки. Мы имеем духовную почву под ногами, и ее дал нам Батюшка, он поставил нас в благоприятные для духовного роста условия, открыл нам то, что было закрыто от нас монастырскими стенами. Он сделал это по своей великой любви, он сказал: «И вы все можете это иметь, я приобщаю вас к радости духовной жизни».
[1] Минеи месячные. Январь. 5-й день. Навечерие Богоявления. Стихира 9-го часа.
[2] Минеи месячные. Ноябрь. 20-й день. Канон утрени. Песнь 9.