Екатерина Скадовская
Весной и летом 1929 г. к епископу часто приезжали люди из разных городов страны, он получал много писем. У него просили ответа недоумевающие из Харькова, Николаева, Херсона, Чернигова, Киева и других мест. Он стал для многих наиболее авторитетным архиереем из числа тех, кто находился на свободе. «Гости» останавливались обычно у Анны Терентьевны Киселевой. На ее имя, а также на имя Ксении Ластовской обычно приходили письма и посылки.
Искал его совета знакомый еще со времен служения в Крыму протоиерей Григорий Синицкий, служивший в Александро-Невской церкви города Николаева, ревностный борец с обновленчеством, сподвижник архиепископа Одесского и Херсонского Прокопия (Титова). По благословению Патриарха Тихона и архиепископа Прокопия о.Григорию было поручено принимать покаяние примкнувшего к обновленчеству местного духовенства. Когда вышла июльская декларация, протоиерей Григорий был в заключении. По освобождении он письменно обратился к архиепископу Прокопию, который в это время вместе с епископом Амвросием (Полянским) находился в ссылке, прося его наставлений и разъяснений. Святитель Прокопий ответил, что «молитвенного общения порывать не надо, ибо, как ни прискорбно случившееся, нужно надеяться, что митрополит Сергий реабилитирует себя... но распоряжений, противных совести, не исполнять и, по мере сил, противодействовать им...»[1]. Следуя этому совету, о.Григорий как мог успокаивал паству.
Вместе с тем разворачивающиеся события все больше волновали его душу. Он пишет письмо Экзарху Украины митрополиту Михаилу, где рассуждает относительно легализации Церкви:
В течение последнего времени так много говорят о легализации Ц[ерк]ви, так много волнуют этим православное население и столько вносят этим тягот и осложнений в многотрудную и без того жизнь Ц[ерк]ви. Но разве существование нашей Ц[ерк]ви юридически не легально, разве был декрет, объявлявший Ц[ерко]вь вне закона? Если же действительное существование Ц[ерк]ви Православн[ой] полно скорби и всяких утеснений, то не естественно ли это положение ее в государстве антихристианском...
Откуда такое безудержное стремление к получению прав и льгот житейских; от кого так настойчиво ждут их, у кого так раболепно просят их? <...>
Мы видим, что сейчас происходит какой-то торг членов Ц[ерк]ви с правительством, где духовенство ради некоторых внешних привилегий путем разных уступок готово продать самое ценное достоинство Ц[еркв]и как носительницы истины, готово приспосабливать истину Христову к условиям современного материалистического строя[2].
Протоиерей Григорий отказался исполнять предписание, полученное из канцелярии Экзарха Украины в мае 1928 г., о распространении декларации митрополита Михаила. Когда был смещен со своей кафедры ссыльный архиепископ Херсонский и Николаевский Прокопий, а Херсонская и Николаевская епархия были присоединены к Одесской епархии, на которую был назначен архиепископ Анатолий (Грисюк), отрицательное отношение к новому курсу высшего церковного управления у о.Григория еще более усилилось. Надо отметить попутно, что к разделениям из-за новых документов митрополита Сергия прибавились разделения, вызванные протестом против смещения признанных и пользующихся авторитетом и любовью архиереев.
Протоиерей Григорий 3 сентября 1928 г. обратился к архиепископу Анатолию с письмом в ответ на его запрос о занимаемой позиции. Протоиерей писал:
Уже истек год, как я лично и многие из верующих до крайности смущены и огорчены появившимся воззванием м[итрополита] С[ергия]. Казалось, что этот акт, весьма грустный в истории нашей Ц[ерк]ви, явившийся как результат искушения злого духа, будет с течением времени смягчен каким-либо новым деянием, которое реабилитирует м[итрополита] С[ергия] в глазах верующего народа. Но не так в действительности вышло. За первым актом последовал второй такого же характера, а затем и м[итрополит] М[ихаил] обнародовал свою декларацию. Горечь настроения народного увеличилась, многие оплакивали и теперь проливают слезы о потере св. бесправия церковного, чутко прислушиваются ко всякому движению церковному, ко всякому голосу, не доверяя даже иерархам, если они проявляют стремление приспособить Ц[ерко]вь Хр[истову], носительницу истины святой, к обстоятельствам времени[3].
В беседе с архиепископом Анатолием 1 ноября 1928 г. о.Григорий заявил, что не может признать его своим епархиальным архиереем, он соглашался подчиниться ему только как временно управляющему Херсонско-Николаевской епархией, впредь до окончательного выяснения этого вопроса с архиепископом Прокопием. Касаясь содержания письма протоиерея Григория, архиепископ Анатолий спросил: «Не в катакомбы же вы хотите уйти?»
Беседа с архиепископом Анатолием усугубила тяжелое настроение протоиерея Григория. К кому обращаться, пред кем протестовать? — задает он вопросы в письме к епископу Парфению (Брянских) от 28 декабря 1928 г. По распоряжению архиепископа Анатолия николаевскому духовенству было запрещено священнослужение с о.Григорием.
Узнав о возвращении из ссылки епископа Дамаскина, которого он знал и почитал, о.Григорий в начале 1929 г. приехал в Стародуб и провел у святителя несколько дней.
Архивно-следственное дело № 65744 в 20 томах, хранящееся в ЦГАООУ, по которому проходил протоиерей Димитрий Иванов, содержит несколько обширных собственноручных показаний обвиняемых священников и мирян. В них арестованные часто подробно рассказывали о своей церковной позиции, касались давно прошедших времен своего служения, включая дореволюционные годы. Эти показания содержат ценнейший биографический и исторический материал, они касаются подробностей формирования церковной позиции по тому или иному вопросу, порой излагают историю создания некоторых церковных документов, рассказывают о безвозвратно утраченных или еще не обнаруженных исследователями. Складывается впечатление, что заключенным создавались условия для написания как можно более подробного очерка о своей деятельности. Эти показания перегружены информацией, которая для следователя была явно избыточной. Можно предположить, что такая подробность поощрялась следователем, чтобы ему удобнее было изъять нужный материал, компрометирующий обвиняемых, а возможно, обвиняемые стремились заменить требуемую информацию кучей подробностей. Эти показания порой были чересчур откровенными в отношении других лиц, но так было далеко не всегда. Часто подследственный касался имен людей, которые уже были помещены в лагерь или далекую ссылку. Иногда обвиняемый говорил и неправду. Критическое использование этого источника проливает свет на многие события церковной истории.
Протоиерей Григорий Синицкий держался на допросах очень стойко. Имеющееся в его показаниях упоминание о епископе Дамаскине не могло повредить владыке, который к тому времени уже находился в Соловецком лагере. В показаниях подробно изложено формирование церковной позиции протоиерея в 1928-1929 гг. Эти свидетельства согласуются с данными, почерпнутыми из других источников.
Отец Григорий вспоминает, что епископ Дамаскин старался доказать, что с митрополитом Сергием, хотя он и причинил много вреда Церкви, не следует пока порывать молитвенного общения, «в надежде, что он реабилитирует себя», а тем более нельзя говорить о нем как о раскольнике и называть неправославным[4].
Протоиерей отмечает духовные черты личности священномученика Дамаскина:
Из беседы с епископом Дамаскиным я уяснил, что всю ревность свою, необыкновенную энергию он готов направить только для церковной работы. Еп[ископ] Дамаскин доказывал, что только доброй своей энергией и поведением мы можем согревать сердца неверующих, но никак не выступлением против них[5].
Весной 1929 г. епископа Дамаскина посетил протоиерей Григорий Селецкий. Это был весьма авторитетный церковный деятель на Украине. Выпускник философского факультета Геттингенского университета, участник Первой мировой войны, с которой вернулся в офицерском чине, о.Григорий с 1923 г. служил в г.Елисаветграде (ныне Кировоград), где успешно выдерживал натиск обновленцев. По поручению елисаветградского духовенства о.Григорий ездил к Патриарху Тихону с адресом от 9 июля 1924 г., в котором, судя по всему, выражалась тревога по поводу переговоров о примирении Святейшего Патриарха с лидером живоцерковников Красницким. На адресе Святейший поставил резолюцию:
Благодарю за выраженные чувства верности. Прошу верить, что Я не пойду на соглашения и уступки, которые могли бы угрожать целости Православия. Если же переговоры с о.Красницким, особенно в газетной передаче о.Красницкого, вместо радости возбуждают тревогу, о чем свидетельствуют многочисленные заявления архипастырей, пастырей и мирян, то нахожу благовременным совершенно прекратить переговоры с о.Красницким о примирении и подписи на журнале от 8/21 мая 1924 г. об учреждении при Мне ВЦУ считать недействительными. Патриарх Тихон[6].
Московский благочинный протоиерей Владимир Воробьев предлагал митрополиту Петру кандидатуру о.Григория Селецкого для рукоположения в сан епископа, но о.Григорий отказался.
Вспомним, что осенью 1924 г. епископ Дамаскин ездил к Патриарху Тихону по тому же вопросу и, получив доказательства ложности распространяемых Красницким сведений, обратился к своей пастве с воззванием.
К июльской декларации митрополита Сергия протоиерей Григорий отнесся отрицательно. Ее положения казались ему «неправильными, недостойными признания их за голос Церкви». Однако почти все духовенство Украины, в том числе епископы, в целом декларацию приняли. Протоиерей Григорий писал:
Заподозрить их в недобросовестности, в недостойных компромиссах я не имел никаких оснований, и для меня совершенно непонятны и необъяснимы те мотивы, по которым они или принимали или мирились с декларацией м[итрополита] Сергия. Все то, что они говорили мне в защиту своей точки зрения, казалось мне совершенно неубедительным. Но и то, что я был один или почти один, колебало мою уверенность в правоте моей точки зрения[7].
Смущал протоиерея Григория и следующий факт. Когда митрополит Сергий организовал Синод и среди епископата обсуждался вопрос о легализации, украинские епископы составили бумагу, которую через епископа Константина (Дьякова) передали митрополиту Сергию.
В ней излагалась точка зрения, принципиально исключающая ту платформу, на которую впоследствии стал м[итрополит] Сергий в своей декларации. И вот когда эта декларация появилась, то многие подписавшие бумагу против декларации не возражали[8].
Такое расхождение не укладывалось в сознании пастыря.
Для разрешения мучительных сомнений летом 1927 г. протоиерей Григорий Селецкий предпринял поездку к митрополиту Сергию в Москву. Но краткая беседа с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя не разрешила его сомнений. Протоиерей Григорий писал:
Он говорил уклончиво и, на мой взгляд, неубедительно; говоря о недовольных его деятельностью, он, очевидно, делал намек на личную заинтересованность этих недовольных в вопросе возглавления им русской церкви...[9]
В начале осени 1927 г. в Харьков приехал из ссылки митрополит Михаил, вскоре выпустивший, как уже говорилось, декларацию, аналогичную сергиевской. Среди украинского духовенства распространились сведения о том, что она, так же как и декларация митрополита Сергия, написана по указанию властей. В декабре 1927 г. о.Григорий ездил в Киев с целью узнать мнение киевлян о декларации митрополита Михаила. Встретившись со священником Анатолием Жураковским и Г.А.Косткевичем, он узнал, что отношение духовенства к декларации митрополита Михаила в целом неоднозначное. Авторитет Экзарха в среде киевского духовенства был очень высок, поэтому даже несогласные с его декларацией избегали острой постановки вопроса о возможности разрыва канонического с ним общения.
26 декабря 1927 г. епископ Гдовский Димитрий (Любимов) и епископ Нарвский Сергий (Дружинин) подписали акт отхода от митрополита Сергия. Представители духовенства города Зиновьевска (бывший Екатеринослав, ныне Днепропетровск), не принявшие декларацию, попросили о.Григория обратиться к епископу Димитрию с просьбой принять их в каноническое общение, что, по-видимому, и было совершено.
Движение протеста против компромисса Церкви с безбожной властью нашло выражение в движении «иосифлянства», названного по имени митрополита Иосифа (Петровых), порвавшего молитвенно-каноническое общение с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя в феврале 1928 г., лидерами движения в центре были епископ Димитрий (Любимов), епископ Сергий (Дружинин), М.А.Новоселов, А.Ф.Лосев, протоиерей Федор Андреев и др.
Второй раз протоиерей Григорий ездил в Ленинград по своей инициативе. Он вспоминал:
Летом 1929 г. я узнал о постановлении м[итрополита] Сергия, в котором говорилось, что отошедшие от него епископы и клирики запрещены, а миряне отлучены от церковного общения, что таинств, совершаемых нами, признавать не следует, что, напр[имер], крещеных нами следует принимать через таинство миропомазания, что умерших в расхождении с м[итрополитом] Сергием ни в каком случае отпевать не следует и т.д. Словом, самим м[итрополитом] Сергием узаконялся раскол, проводилась непроходимая грань между ним и отвергавшими его декларацию и тем самым отрезывался всякий путь к мирному разрешению того церковного раздора, который произведен м[итрополитом] Сергием и его т.н. «новым курсом»[10].
Однако встречи с епископом Димитрием, протоиереем Феодором Андреевым и его женой Натальей Николаевной Андреевой, с епископом Сергием (Дружининым) и другими «иосифлянами» и даже присоединение к ним не дали протоиерею Григорию полной уверенности в их правоте, не рассеяли всех сомнений.
Поэтому, узнав, что епископ Дамаскин вернулся из ссылки и проживает в Стародубе, он решил написать ему письмо, чтобы получить разъяснения по всем волновавшим его вопросам, связанным с декларацией и последующими документами. Ведь, по его словам, к 1929 г. на Украине не было ни одного епископа, не принявшего декларацию.
Отец Григорий писал в своих показаниях на следствии:
В 1929 году имела место моя поездка к еп[ископу] Дамаскину. Все, что я слышал об этом епископе, рисовало его с хорошей стороны, как прав[ославного епископа], честного и достойного служителя Православной Церкви. Мне в [том] году представился случай передать еп[ископу] Дамаскину письмо через одну монахиню, Елену Кисель, которая приезжала ко мне поговеть, так как там, где она жила, по ее словам, священники были сплошь Сергиевские, а она к ним не принадлежала. Мне она сказала, что постарается повидаться с еп[ископом] Дамаскиным, и я воспользовался этим, чтобы послать письмо епископу, с которым до того не был знаком. В письме своем, насколько я его помню, я говорил, что, по моему мнению, тяжелое положение Церкви, смущения и недоумения происходят не столько даже от факта появления декларации, сколько от полного молчания епископата. Ходят по рукам многочисленные сочинения, в которых декларируется [так в тексте] на все лады, но голосом церковного сознания их признать нельзя. Авторитетного же пастырского слова епископов в епархиях не слышно. Паства не знает, как относиться к тем или иным жгучим вопросам церковной жизни, а так как решать их все равно надо, то вся тяжесть падает на плечи неподготовленных и не облеченных церковными полномочиями лиц. Получается картина кажущегося самочинства, при полном отсутствии желания самочинничать. В этом я видел основную тяжесть положения и затем просил еп[ископа] Дамаскина сообщить мне, как он смотрит на то, что происходит в Церкви. Еп[ископ] Дамаскин отвечал мне на это письмо, но этого ответа я не получил. Между тем я очень желал знать мнение его о м[итрополите] Сергии и о должном к нему отношении, т.к., несмотря на мое подчинение епископу Гдовскому, меня часто посещал вопрос: правильно ли я иду? Не ошибаюсь ли я? С одной стороны, сергианцы ожесточенно обвиняли епископов, отошедших от м[итрополита] Сергия, в личных мотивах, с другой — факт наличия целого ряда уважаемых епископов, не солидарных с митрополитом Иосифом, рождало неуверенность в правильности пути, на который стал м[итрополи]т Иосиф. Да и самое его заявление об его отходе от митрополита Сергия носило характер неуверенности. Все эти сомнения и хотелось разрешить через епископа Дамаскина, т.к. я доверял его искренности, а самый факт несогласия [между] м[итрополитом] Иосифом и еп[ископом] Дамаскиным делал беседу с ним для меня еще более значительной, т.к. я этим мог проверить мои мысли по этому вопросу[11].
Действительно, отношение епископа Дамаскина к митрополиту Иосифу и епископу Димитрию было сложным. Святитель не мог признать правильным утверждение епископа Димитрия о безблагодатности духовенства, поминающего митрополита Сергия, тем более что и он до апреля 1929 г. продолжал его поминовение.
Протоиерей Григорий писал, что епископ Дамаскин «думал, что и м[итрополит] Иосиф, и еп[ископ] Димитрий считают только себя сущими в Церкви, всех же остальных, и его в том числе, т.е. даже несогласных с м[итрополитом] Сергием, безблагодатными. Поэтому он и держался недоверчиво и настороженно по отношению к еп[ископу] Димитрию. Отношение же его к декларации м[итрополита] Сергия и прочей его церковно-административной деятельности было отрицательным»[12]. Протоиерей Григорий пришел к выводу, что у него и епископа Дамаскина во взглядах «незначительная разница, глубоких же и принципиальных расхождений нет»[13].
Вместе с тем епископ Димитрий (Любимов) говорил:
Священник Селецкий, участник нашей организации, приезжал ко мне из Харькова два раза. Один раз привез мне письмо от епископа Дамаскина. Дамаскин выражал мне сочувствие, как мой единомышленник[14].
К владыке приезжают люди из разных городов и сел с целью узнать, какова его церковная позиция, или получить указания, как действовать в сложных ситуациях. Епископ Дамаскин не примкнул тогда ни к одной из оппозиционных группировок. 21 мая 1929 г. он писал:
Получил приглашение от митрополита Серафима Ленинградского (Чичагова) быть его помощником и разумеется, отказался, как и раньше от сергиевских предложений. Есть и другое предложение — от ссыльных отцов: приехать к ним в ссылку добровольно. Чувствую, что это было бы наиболее для меня безопасное местопребывание, но не хочется ни о чем просить «гг.» («господ»)[15].
Екатерина Скадовская |
 Герб Скадовских |
Из Херсона к святителю приезжала жена протоиерея Иоанна Скадовского — Екатерина Владимировна. Это была замечательная женщина, бесстрашная исповедница православной веры, верная помощница своего мужа и мучеников-архипастырей. Таких святых христианских жен дала немало эпоха гонений. Отец Иоанн происходил из рода богатых херсонских помещиков, основателей города Скадовска. Когда в 1923 г. епископ Одесский и Херсонский Прокопий (Титов) был выслан из Херсона, а в 1925 г. арестован вместе с епископом Амвросием (Полянским) и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения, о.Иоанн собрал вокруг себя общину духовных единомышленников архиепископа Прокопия, противников обновленческого раскола.
Отец Иоанн и его жена доставляли владыке Прокопию в места заключения передачи, письма, церковную литературу. За самоотверженную помощь ссыльным архиереям, к которым ездила Е.В.Скадовская, доставляя им антиминсы, облачения, церковную утварь, продукты и церковную литературу, она неоднократно арестовывалась. Она, так же как о.Григорий, желала получить ответы на вопрос — как вести себя в изменившихся церковных условиях, и с этой целью посетила владыку.
Екатерина Владимировна Скадовская
(Государственный архив г.Херсона. Ф.4033. Оп.5. Д.776. Л.97)
Протоиерей Григорий Селецкий, протоиерей Григорий Синицкий и его семья, протоиерей Иоанн Скадовский и Екатерина Владимировна Скадовская, епископ Дамаскин, архиепископ Прокопий были связаны тесными узами взаимопонимания, духовной дружбы и любви. Можно отметить, что архиепископ Прокопий[16], архиепископы Пахомий (Кедров) и Аверкий (Кедров), епископ Иоасаф (Удалов) и многие другие в рассматриваемый период еще не отделились от митрополита Сергия, хотя и выражали отрицательное отношение к его «новому курсу». В опубликованном иереем А.Мазыриным «Послании» братьев-архиепископов Пахомия и Аверкия (Кедровых), написанном в 1929 г., было сказано, что «легализация» в той форме, в какой она была осуществлена в 1927 г., «противоречит советским законам (беззаконна, нелегальна), противна природе вещей, природе Церкви и советского государства, противна разуму, ибо стремится соединить несовместимое. Такая реформа не может пройти в жизнь практически, она видимо проваливается. В церковном отношении она преступна, ибо продает свободу внутренней жизни Церкви и кощунственно унижает ее святость и достоинство»[17]. Однако архиепископы Пахомий и Аверкий, отвергая «новую церковную политику», все же верили, что «в этом своем предприятии митрополит Сергий не ставил себе злостных целей в отношении св.Церкви. Конечно, он надеялся достигнуть мира церковной жизни, освобождения заключенных церковных деятелей и спокойного существования не заключенных»[18]. Не находя в деятельности митрополита Сергия догматических и канонических ошибок, а только порицая неправильное направление церковной политики, архиепископы Пахомий и Аверкий не считали возможным разорвать с митрополитом Сергием каноническое общение прежде соборного суда. «Те архипастыри, — писали они, — которые мужественно выступили с обличением ошибок митрополита Сергия, если сначала обличали “наедине”, не публично (по требованию св.Евангелия[19]), сделали хорошо; когда они единолично стали откалываться, поступили неправильно, дерзновенно взяв на себя одних решение общецерковного вопроса»[20].
Весной 1929 г. архиепископ Прокопий и епископ Амвросий (Полянский) написали митрополиту Сергию обращение, с которым был знаком и епископ Дамаскин. Текст письма нам неизвестен. Святитель Дамаскин писал, что, получив письмо, убедился в своем единомыслии со ссыльными архиереями. Содержание документа можно частично восстановить по письму епископа Иоасафа (Удалова) к епископу Дамаскину от 18 августа 1929 г. Упомянув о том, что это произведение принадлежит перу человека, перед умом и рассудительностью которого преклоняется, епископ Иоасаф, в свое время составивший «обращение к правительству», пишет о том, что кажется ему не совсем правильным:
Конечно, с рассуждениями этого «Обращения» я вполне согласен, но по поводу определения сущности совершенного М[итрополитом] С[ергием] переворота, как только неудачного административного акта, повлекшего за собой неприемлемые для Церкви последствия, — я бы позволил себе сделать некоторые замечания[21].
Рассматриваемая оценка деятельности митрополита Сергия, по мнению епископа Иоасафа, «не вяжется с предыдущим глубоким анализом событий», обаянием личности митрополита Сергия. Он пишет:
Я склонен видеть в этом перевороте совершенную митрополитом Сергием подтасовку руководящих принципов жизни Ц[еркв]и, вытекающих из ея сверхземного происхождения и назначения; тех принципов, которые были так глубоко восприняты общецерковным сознанием... в последние годы и которые так возвысили престиж Русской Ц[ерк]ви вплоть до последних печальных дней ея жизни. М[итрополит] С[ергий] идеологически оправдал, освятил оппортунизм, как руководящую систему церковной жизнедеятельности (ср. Исайя 32, 1 и 3), и тем официально... (одно слово не поддается прочтению. — O.K.) ввел в управление Ц[ерковь]ю чисто земные, мирские принципы, сделав ее в этом отношении худшим ведомством, чем она была в дореволюционное время, ибо идеологически [оди]наково то целое, частью коего она стала. М[итрополит] С[ергий] одним росчерком пера свел на «нет» все жертвы, признав их виновными (сама Ц[ерковь] осудила), а эти жертвы своею кровью как убелили, как очистили от приставшей вековой [грязи?] одежды Христовой Невесты! Он отнял у Ц[ерк]ви обаяние ея неподкупным героизмом, [снял] с нея венец и надел защитный шлем <...>. Разве можно чем-либо подменять Крест Христов, как знамя Ц[ерк]ви, ея силу и победу над вековечным мировым злом, которое [столь] могуче, открыто у нас именно сейчас, в эти дни![22]
[1] ЦГАООУ. Ф.263. Oп.1. Д.65744. Т.11.
[2] Цит. по: Медведев Г.Н., Медведева Н.А. От южного города до «Южного городка» // Богословский сборник. 2001. Вып.8. С.369.
[3] Там же. С.371-372.
[4] ЦГАООУ. Ф.263. Oп.1. Д.65744. Т.11. Л.45.
[5] Там же. Л.57.
[6] Акты... С.325-326.
[7] ЦА ФСБ РФ. Д.Н-7377. Т.10. Л.277.
[8] Там же.
[9] Там же.
[10] ЦА ФСБ РФ. Д.Н-7377. Т.10. Л.282-283. Имеется в виду документ от 6 августа 1929 г. «Постановление Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия [Страгородского] и Временного Патриаршего Священного Синода об отношении к священнодействиям, совершенным “раскольничьим клиром”» (Акты... С.643-644).
[11] ЦГАООУ. Ф.263. Oп.1. Д.65774. Т.5. Л.44 об - 45.
[12] Там же.
[13] ЦА ФСБ РФ. Д.Н-7377. Т.10. Л.279.
[14] Там же. T.11. Л.212.
[15] Цит. по: Е.Л. [Лопушанская E.H.] Епископы-исповедники. С.59.
[16] Епископ Прокопий (Титов) в 1932 г. написал документ под названием «Отречение», который был передан через Екатерину Владимировну Скадовскую и некую «матушку» митрополиту Сергию. Текст «Отречения» нам неизвестен, но название говорит само за себя (см.: Государственный архив г.Херсона. Ф.4033. Оп.5. Д 776. Л.97).
[17] Послание братьев-архиепископов Пахомия и Аверкия (Кедровых) об отношении к политике митрополита Сергия (Страгородского) / Публ. и вступ. ст. иерея А.Мазырина // Вестник ПСТГУ: II. 2007. Вып.4 (25). С.150.
[18] Там же. С.157.
[19] См.:Мф.18:15-17.
[20] Послание братьев-архиепископов Пахомия и Аверкия (Кедровых) об отношении к политике митрополита Сергия (Страгородского). С.161.
[21] Архив УФСБ по Брянской обл. Д.П-8979. Т.1. Л.4 об.
[22] Там же. Л.5-5 об.
