После смерти отца Иоанна стали возникать в память его пастырские кружки. В Москве инициаторами этого явились два уважаемых протоиерея — отец Алексей Мечев и отец Николай Смирнов. Оба пришли ко мне в Чудов и заявили следующее: «Москва в церковной жизни всегда шла впереди Петербурга, а вот в почитании великого Кронштадтского пастыря далеко отстала от него: там давно существует кружок его имени, а у нас до сих пор нет, тогда как многие московские священники глубоко чтут отца Иоанна и готовы в своей деятельности воодушевляться молитвенною памятью о нем. Просим Вас, Владыка, возглавить нас».
Предложение это я принял с любовью и представил Владыке Макарию* доклад в духе поданного мне заявления. Вскоре последовала благостная резолюция Архипастыря с призыванием Божьего благословения на доброе начинание. Открытие кружка мы приурочили ко дню кончины великого светильника — 20 декабря**.
*Московский митрополит Макарий (Невский) (†1926). Очерк о нем см. далее.
** Все даты в книге даны по старому стилю.
Накануне совершен был парастас, а утром — заупокойная литургия с панихидой. Первое собрание с участием двадцати пяти столичных иереев произошло в Чудовских митрополичьих покоях, куда я принес подаренные мне батюшкой вещи с рукописными его дневниками. Помолившись и облобызав их, присутствующие избрали председателя и секретаря, которому вручили особую книгу для записи всех бесед и постановлений, проводимых на заседаниях.
Вступительную речь произнес отец Алексей Мечев. Дрожавшим от переполнявших его чувств голосом он поведал нам о том впечатлении, какое получил при первом служении с отцом Иоанном.
«Я, грешный и недостойный иерей, — говорил отец Алексей, — до моего знакомства с батюшкой много раз, если не сказать всегда, приносил Бескровную Жертву с холодным чувством, рассеянными мыслями, часто без веры. После же совместного с отцом Иоанном совершения литургии меня охватил огонь пламенной любви к Богу и ближним, и я понял как всю тайну Евхаристии, так и значение пастырского душепопечения. Когда я взирал на батюшку, молившегося даже до поту, со многими слезами и внутренним воплем, то трепетал сердцем от близости к столь великому праведнику, этому ангелу Божию, и невольно подымал взор свой к небу, взывая: “Боже, как велико Твое милосердие к роду человеческому! Ты крестными страданиями спас нас от грехов, проклятия и смерти. Дал иереям власть предстоять престолу и ходатайствовать за себя и за люди Твоя. Помоги же, Господи, и мне по примеру отца Иоанна всегда вдохновенно приносить Бескровную Жертву и расположи мое черствое сердце к ревностному прохождению пастырского дела”. И Господь внял моему прошению: после этого по молитвам отца Иоанна я, во-первых, стал серьезнее и проникновеннее совершать Божественную литургию, каждый раз при духовном охлаждении подогревая себя воспоминанием первого незабвенного моего сооружения с отцом Иоанном, во-вторых, всецело предался заботе о спасении моих духовных чад...»
Отец Алексей говорил, а слезы ручьем текли из его глаз, заражая тем же всех присутствующих.
Первое собрание было посвящено воспоминаниям о батюшке. Постановили по мере надобности собираться здесь же для обмена мыслей и решения недоуменных вопросов пастырской практики. Вот некоторые из них.
Допустимо ли погребение самоубийц по церковному чину, помещенному в Требнике? Одни указывали, что он имеет в виду верующих христиан, умерших в надежде Воскресения и Жизни Вечной, и Церковь молится об упокоении их даже со святыми, тогда как самоубийцы, какие бы ни были они, нуждаются лишь в смягчении будущей тяжелой своей участи, которой они должны подвергнуться за свое преступление.
Другие говорили: вопрос о погребении самоубийц у нас решен — отпевание разрешается при докторском свидетельстве о ненормальном их состоянии. На это многие справедливо возразили, что показания врачей имеют формальный характер, часто идущий вразрез с истиной, а потому доверяться им нельзя.
Третьи строго придерживались церковных правил, считали вообще невозможным отпевать самоубийц существующим чином на том основании, что, как говорит святой Петр Дамаскин, нет невменяемых грехов, посему и самоубийство, хотя бы оно было совершено в ненормальном состоянии, Церковь осуждает.
Четвертое мнение было выражено в следующем определении. Церковь, лишая самоубийц отпевания, тем самым подвергает их как бы наказанию, а живых своих членов предупреждает от совершения подобного преступления. Полного же запрета молиться о них указанная мера не предполагает, тем более что и между ними бывают люди, не отвергавшие Господа и даже совершившие при жизни много добрых дел.
Решение. Если в настоящее время допускается по тем или иным извиняющим обстоятельствам отпевание самоубийц, то во всяком случае желательно иметь для этого последование, в котором бы Церковь молилась условно: «Аще достоин Твоего милосердия, Господи, раб Божий (имя рек), то помилуй», — и просила бы Праведного Судию не о вселении со святыми, а о прощении совершенного ими тяжкого греха, или, по крайней мере, о смягчении загробной их участи. Один из членов братства представил проект подобного чинопоследования.
Несколько собраний было посвящено вопросам духовнического характера. Рассуждали, при каких условиях могут разрешаться так называемые смертные грехи и особенно незаконное сожительство, весьма распространенное в наше время.
Некоторые пастыри очень строго относятся к впавшим в подобные грехи, лишают их Святого Причащения; другие же, более снисходительные, допускают их к Святой Чаше, думая этим расположить их к исправлению и веря, что благодать, преподаваемая в Святых Тайнах, сама обновит их. Нужно, однако, всем духовникам принять за правило, что нельзя на согрешающих налагать одинаковые запрещения, нельзя действовать по шаблону: что для одного пригодно, то для другого губительно.
В Г-м скиту по рассказу одного из членов братства, был такой случай. Священник, проходя череду, впал в тяжкий плотский грех, в чем принес глубокое покаяние. Несмотря на это, духовник наложил на него епитимию и не допустил до совершения литургии, как вдруг согрешивший в ту же ночь умер. Такая неожиданность заставила духовного отца призадуматься — правильно ли он поступил с братом, особенно когда вспомнил милосердие Божие ко всем кающимся грешникам.
Другой иерей заявил: примеры плотских падений бывают чудовищные, и на лиц, подверженных им, надо смотреть не иначе как на своего рода одержимых злыми духами. По опыту лучшим средством к избавлению от такой страсти служит святыня: соборование, молитва, отчитывание и даже заклинания.
Решение. Церковь, в силу канонических правил, в известных случаях лишает членов своих Святого Причащения, но она ни к кому не дозволяет проявлять презрения, потому что этим можно оттолкнуть от веры. В основе всех отношений к людям должна лежать святая любовь, привлекающая и грешников к покаянию и исправлению. Руководясь любовию, пастырь обязан порочных духовных чад брать на особое свое попечение, под усиленный надзор и проверку, усердно молиться о них и кротко внушать, что Святое Причащение до их исправления служит лишь в осуждение, а потому спасительнее считать себя недостойным Святой Чаши и не требовать ее, пока не освободишься от греха. Только в смертный час, когда отходит всякая страсть и человек невольно кается, принятие Святых Тайн никому не возбраняется. Словом, верующих надо воспитывать в сознании, что Святое Причащение стоит в непременной связи с покаянием, и пастырю нужно следить за проявлением его у пасомых, дабы никого «не упустить», не лишить блаженной Будущей Жизни.
Много говорили на тех же собраниях о литургии и о ее значении. Литургия — центр, около которого должна сосредоточиваться вся деятельность священника. Как дитя влечется к матери, и, питаясь ее млеком, растет, крепнет и мужает, так и пастырь должен всей душой льнуть к Божественной Евхаристии, жаждать ее, непрестанно ею питаться и через это духовно возрастать, совершенствоваться.
Решение. Предложить всем членам кружка ознакомиться с дневниками и поучениями отца Иоанна, где говорится о Божественной литургии, с тем чтобы каждый, почитав исполненные духовного опыта строки Кронштадтского светильника, стал возгревать в себе любовь к совершению Евхаристии.
После того, как огласили решение, все встали и с умилением пропели досточтимому батюшке «Со святыми упокой» и «Вечную память».
О материальном обеспечении пастырей. Нужно с большой осторожностью подходить к вопросу о денежном вознаграждении священнослужителей, дабы в идейном пастырском служении не унизить авторитета носителей его и не убить духа. Говорят о назначении казенного жалованья духовенству, но это может породить чиновничий формализм, столь нежелательный в деле приведения людей ко спасению. Не достигает цели и определенная плата от прихожан, ибо на почве «торгашества» за требы, может быть, и возникло то неуважение, неприязнь и недоверие к пастырям, которое так сильно наблюдается в настоящее время. Остается согласиться только с «доброхотными даяниями», согласно апостольскому завету: «Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника?» (1 Кор.9:13). Жизнь при этом показывает, что труд священника, бескорыстно исполняющего свой долг, всегда достаточно вознаграждается, «ибо трудящийся достоин пропитания» (Мф.10:10). А если кому из пастырей и случится претерпеть лишения, то он должен принимать их безропотно по примеру Христа Спасителя, нас ради обнищавшего и не имевшего где главу приклонить (Лк.9:58).
Допустимы ли в порядке богослужения какие-либо изменения, практикуемые теперь некоторыми священниками?
Говорят: жизнь идет вперед, и с нею все должно развиваться, не исключая и богослужебных форм. Наша Церковь в своих чиноположениях и обрядах содержит неисчерпаемый источник для устройства самого умилительного богослужения, а потому, прежде всего, надо использовать и стремиться одухотворить то, что мы имеем. Нововведения в указанной области нежелательны по многим причинам. Не говоря уже о том, что благодаря им подрывается церковная дисциплина и нарушается духовное единение верующих, они могут поселять в душах православных смущение и недоверие к пастырям. Отсюда — каждый священнослужитель обязан твердо держаться выработанной веками нашей богослужебной и обрядовой практики до тех пор, пока не произойдет та или другая реформа по голосу всей Церкви.
О благоповедении клира. Верующие всегда соблазняются, когда замечают предосудительные поступки священнослужителя: нетрезвость, курение табака, картежную игру, нарушение постов, неряшливость в одежде, подстригание волос, развязность и тому подобное. Если обыкновенный человек дурным поведением может смутить каждого, то пастырь, открыто проявляющий свои слабости, наносит не утвержденным в вере в тысячу раз больший вред. Не надо забывать, что многие духовно не просвещенные христиане по жизни священников судят о вере, не отделяя, таким образом, сущности ее от человеческой личности. И это понятно: служитель алтаря должен быть первым носителем и исполнителем проповедуемых им христианских начал. Когда же это не так, у пасомых является сомнение даже в совершенстве самой веры, вследствие чего пастырь, соблазняющий своих духовных чад, делается крайне повинным перед Судом Божиим.
Решение. Вопрос о соблазнах, производимых священнослужителями, весьма серьезен. Духовенство своим недостойным поведением, по всей вероятности, в большой степени послужило причиной духовного охлаждения, упадка веры и нравственности современного русского общества. Нужны неотложные меры к поднятию и выработке святого настроения среди пастырей.
Дисциплинарные меры здесь недостаточны: необходим строгий выбор кандидатов священства, которые, кроме образования и свидетельства от внешних, то есть рекомендации прихожан, должны еще иметь нравственную подготовку, проверяемую архипастырем, поставляющим священнослужителей. Для подъема той же благонастроенности клира желательно при каждом благочинническом округе иметь опытного благоговейного старца-духовника, руководящего совместно с «братским советом» не формально, а на деле жизнью и деятельностью служителей алтаря.
Много и других вопросов предлагалось на вышеуказанных собраниях. Впечатление от них получалось всегда отрадное, высокое.
Один из членов, А.С., сказал по этому поводу следующее: «Немало разных кружков и братств существует у нас, но сколько туда привносится человеческого в виде споров, разделений, несогласия и тому подобного. При наших же беседах я чувствую веяние Духа Святого и вижу благословение Божие: так мирно, единодушно, по-евангельски они проходят. И это понятно. Что может быть выше той цели, которая объединяет нас, — быть не наемниками, а истинными делателями виноградника Христова?»
Многих из членов нашего пастырского кружка, о ком я пишу эти воспоминания, уже нет в живых. Они почили о Господе.
Возлагаю на могилы их молитвенные венки, а некоторых хочу помянуть добрым словом.