Иоанновский монастырь
Во второй половине 1920-х-начале 1930-х гг. Александро-Невская Лавра оставалась одним из немногих действующих монастырей на всем Северо-Западе России и давала приют в своих стенах монашествующим из других, уже закрытых, обителей, в том числе и женских. Беспрецедентные условия ожесточенных гонений на Церковь стали причиной существования в течение пяти лет в Феодоровском корпусе Лавры иосифлянской общины сестер Иоанновского монастыря. Эта знаменитая обитель — место упокоения святого праведного Иоанна Кронштадтского — была закрыта в ноябре 1923 г., но еще в мае этого же года, после захвата храмов монастыря обновленцами, часть сестер во главе с монахиней Серафимой (Голубевой) ушли из обители и поселились общиной при церкви и часовне во имя иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте» на Шлиссельбургском тракте (пр.Обуховской обороны) близ Лавры.
Монахиня Серафима была известной в церковных кругах северной столицы старицей. Вот как писал о ней митрополит Иоанн (Снычев), цитируя письмо к матушке Серафиме епископа Мануила (Лемешевского) от 28 марта 1928 г.:
В миру София Васильевна была дочерью протоиерея Василия Лебедева. Она была замужем за протоиереем Сергием Голубевым и имела 2-х сыновей и одну дочь. После смерти мужа м.Серафима оставила мир и поступила в Иоанновский монастырь, что на Карповке, Ленинградской епархии, где приняла монашество. При жизни своей она являлась настоящей старицей. Когда монастырь заняли обновленцы, м.Серафима с несколькими сестрами вышла из монастыря и поселилась на частной квартире в Ленинграде. Она обслуживала первоначально часовню Божией Матери, что на Стеклянном, а затем продавала свечи в храме Спаса на Крови.
Софья Васильевна Голубева (Лебедева) - будущая новомученица монахиня Серафима
Матушка Серафима родилась 30 сентября 1865 г. в Петербурге. В детстве она жила на Каменноостровском пр. и, поступив в близлежащую женскую гимназию, закончила в ней 6 классов. Вся семья Софии Васильевны была глубоко верующей, ее брат Вячеслав стал в дальнейшем священником, а сама она вышла замуж за протоиерея военного ведомства Сергия Голубева. Вскоре после Октябрьской революции устоявшаяся жизнь матушки резко изменилась. В 1918 г. ее муж скончался, младший сын Сергей (1897 г. рождения) был мобилизован в Красную армию и после службы в ней стал душевнобольным. Глубоко почитая о.Иоанна Кронштадтского, София Голубева в том же 1918 г. поступила в Иоанновский монастырь и вскоре приняла монашеский постриг с именем Серафима. Очень быстро она приобрела уважение сестер и богомольцев, и в 1919 г. была избрана членом приходского совета монастырских храмов, в котором состояла до мая 1923 г. В это время монахиня Серафима впервые столкнулась с советским правосудием, она была «привлечена к ответственности как свидетельница, забранная на улице».
Скорбященская церковь, при которой поселилась матушка, являлась одной из самых посещаемых и любимых в городе. В ней хранилась чудотворная икона Божией Матери «Всех скорбящих Радосте» с грошиками, чудесным образом обновленная 25 июля 1888 г. во время удара молнии. В воспоминаниях монахини Вероники (Враской-Котляревской) содержатся интересные сведения о жизни сестер при Скорбященском храме: «Община монахинь Иоанновского монастыря во главе с матушкой С(ерафимой) ютилась в маленькой квартирке полуразрушенной деревянной лачуги на Стеклянном, подле церкви и часовни, где находилась чудотворная икона Божией Матери "Всех скорбящих Радосте". Когда-то тут стояла небольшая деревянная часовенка. Теперь она находится в правом крыле церкви. Случилась гроза. Молния ударила в часовню, и несколько монет из кружки для пожертвований прилипло к иконе. Ни часовня, ни икона не были повреждены. С тех пор эта икона стала называться "Скорбящей с грошиками"... Толпы богомольцев хлынули на Стеклянный — поклониться новоявленной чудотворной иконе. На глазах у всех творились многие чудеса. Вскоре на месте бедной часовни выросла каменная церковь и часовня, где находилась чудотворная икона. В подвальном помещении часовни была устроена церковь с престолом в честь Преподобного Серафима. Вот в этой часовне и стояла за выручкой мать С(ерафима) со своими сестрами, которые прибирали часовню. Сколько благодатных часов провела я здесь под Покровом Божией Матери "Всех скорбящих Радосте", — ставшей моей руководящей иконой».
Община постепенно росла. Так, в 1926 г. архимандрит Александро-Невской Лавры Лев (Егоров) на квартире близ Скорбященской церкви постриг в рясофор послушницу Анастасию Кузнецову и в мантию четырех послушниц — Анну Загорельскую с именем Саломия, Марию Круглякову с именем Евфросиния, Татьяну Кундрюцкую с именем Иоанна и Марию Гринь с именем Феврония, причем две последние не были в прошлом насельницами Иоанновского монастыря.
В январе 1927 г., перед своей смертью, несмотря на тяжелую болезнь, к монахиням пришла схиигумения Иоанновской обители Ангелина. Монахиня Вероника вспоминала: «Незадолго до своей кончины она посетила маленькую общину сестер Иоанновского монастыря, поселившуюся недалеко от церкви и часовни с иконой Божией Матери "Всех скорбящих Радосте" на Стеклянном заводе. Сестры почувствовали ее присутствие как большой светлый праздник. Если не ошибаюсь, это было в 1927-1928 гг. Она тоже уже жила на частной квартире. Через несколько дней она прислала юродивого нищего Мишу сказать, что ей плохо. А еще через два дня ее не стало». Вскоре после смерти матушки Ангелины — 26 февраля 1927 г. — Президиум Ленсовета принял постановление о расторжении договора с прежним приходским советом и передаче Скорбященской церкви и часовни обновленцам. Несмотря на сопротивление и протесты верующих, эта акция была проведена. А в октябре 1932 г. по решению Президиума Ленсовета церковь закрыли и 26 ноября 1932 г. снесли. Часовня же, закрытая в апреле 1938 г., уцелела, и в 1991 г. была возвращена верующим. Чудотворный образ спасли прихожане, с конца 1940-х гг. по настоящее время он хранится в Свято-Троицкой церкви «Кулич и Пасха».
Вот как описывает передачу Скорбященского храма обновленцам и изгнание сестер монахиня Вероника:
Сколько чудес, внезапных исцелений от телесных недугов и от слепоты духовной насмотрелась я подле иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте»! Но недолго длилась эта внешне мирная, полная внутренней брани, жизнь. Гонения на Православную Церковь усилились; наша святыня была отдана живоцерковникам. Узнали мы это накануне и всю ночь провели в молитве подле иконы Царицы Небесной. Утром, во время водосвятного молебна, в часовню вошел взвод красноармейцев. Они потребовали очистить часовню от народа. Богомольцы почти все плакали, прощаясь с иконой. Появились подозрительные штатские личности, члены «красной» двадцатки. Началась процедура передачи церковного инвентаря обновленцам. В последний раз преклонили мы колена перед иконой Богоматери и ушли, почти не сознавая, что произошло. Мы очень тосковали, потеряв возможность молиться в нашем любимом храме. Большинство богомольцев стало ходить в Лавру.
В Александро-Невскую Лавру в 1927 г. перешла и вся монашеская община. К тому времени в обители уже проживало в отдельной келье несколько сестер Иоанновского монастыря, например, послушница Елена Домнышева. Они перешли в Лавру еще в конце 1923 г., сразу после изгнания из здания на набережной Карповки. Теперь число сестер в Лавре достигло 14 человек, поселились они все вместе в 36-й «квартире» Федоровского корпуса. Возглавляла общину по-прежнему старица Серафима. В 1930 г. она постригла в рясофор будущую монахиню Веронику — Варвару Степановну Враскую-Котляревскую.
У этой сестры была необычная биография. Она родилась 26 ноября 1885 г. в Киеве в семье сенатора и тайного советника. Позднее на допросе в 1932 г. инокиня Варвара скажет: «Произошла я из дворянской великосветской семьи, выросла и воспитывалась в верноподданнической среде, которая являлась преданной Царю и Отечеству». После того, как ее семья переехала в Тифлис, В.С.Враская в 1903 г. окончила там Закавказский девичий институт и поступила на Высшие Бестужевские женские курсы в Петербурге, где проучилась два года. В 1905 г. Варвара Степановна увлеклась актерским искусством и, переехав в Москву, поступила в школу Московского Художественного театра, завершив учебу в начале 1911 г. 31 марта того же года Дирекция императорских театров подписала с ней контракт о зачислении с 1 сентября в русскую драматическую труппу Петербургского Александрийского театра. В нем под сценическим псевдонимом Стахова Варвара Степановна играла 13 лет, а в 1914 г. после начала Первой мировой войны некоторое время также служила (вместе с Л.Д.Блок) сестрой милосердия. Вскоре она стала гражданской женой основателя Пушкинского Дома академика Нестора Александровича Котляревского.
В начале 1922 г. скончался горячо любимый отец В.Враской, и это событие стало одной из причин ее обращения к вере. Вскоре она подала заявление о приеме в число вольнослушателей Петроградского Богословского института, сообщая в прилагаемом жизнеописании, что «окончательный перелом в духовной жизни ее произошел во время семимесячной тяжелой болезни отца», а ее духовной руководительницей стала игумения Воскресенской Покровской обители Евфросиния (Арсеньева). В первый раз В. Враскую причастил один из руководителей Александро-Невского братства иеромонах Варлаам (Сацердотский), позднее она написала о нем: «В своих проповедях отец Варлаам напоминал нам Иоанна Крестителя: врожденный аскет и отрешенный от мира инок».
Как сообщала будущая монахиня в воспоминаниях, в конце мая 1922 г. она получила в Лавре благословение митрополита Вениамина:
В летний вечер мы однажды были на акафисте св.Александру Невскому в Лавре. Выйдя из собора, мы направились по средней аллее к митрополичьим покоям, смутно надеясь увидеть Владыку. Обернувшись к собору, мы действительно увидели митрополита, шедшего по дорожке. Он поравнялся с нами, улыбнулся, спросил наши имена и благословил нас. Мы поднялись в помещение, занимаемое архимандритом Гурием, так много потрудившимся для Александро-Невского братства. В его келлии было прохладно. Зеленые ветви склонялись прямо в окно. Мирно теплилась лампада. Везде были навалены книги. Он, как всегда, с интересом расспрашивал нас о жизни, кто как живет, как молится. Уходить не хотелось, точно мы предчувствовали, что это было его последнее «прости». В эту ночь митрополита, его и еще нескольких близких к ним монахов арестовали. Начался прогремевший на всю Россию процесс. Многие верующие не пропускали ни одного заседания. День расстрела митрополита был днем всеобщего горя.
Весной 1922 г. Варвара Степановна впервые посетила Иоанновский монастырь и познакомилась с монахиней Серафимой (Голубевой): «В первые недели своего обращения я попала в женский монастырь на Карповке, основанный отцом Иоанном Кронштадтским. Здесь же в монастыре, в подвальной церкви находилась его гробница. Мы долго молились, стоя на коленях подле мраморной плиты.
Потом поднялись в кельи монахинь. Чувствовалось, что уже недолго можно будет им оставаться в обители... Здесь я встретилась с матушкой С(ерафимой). Она была убежденной делательницей Иисусовой молитвы и усердно направляла меня на этот путь. Здесь довелось мне вести первые беседы о подвиге монашества».
2 мая 1922 г. В.Враская была зачислена вольнослушательницей Богословского института. Возможно, это поступление произошло под влиянием ее мужа. Н.А.Котляревский был связан с институтом, в частности, в 1921 г. выступил в нем с речью, посвященной 40-летию со дня смерти Ф.М.Достоевского. Но вскоре начался обновленческий раскол, положение Богословского института стало крайне затруднительным, и осенью 1922 г. Варвара Степановна перестала посещать занятия, в связи с чем была отчислена из числа слушателей I курса.
В конце 1924-начале 1925 гг. в жизни В.Враской произошли серьезные изменения. 29 ноября расценочно-конфликтная комиссия при Дирекции государственных театров уволила ее со службы «за сокращением штатов». Это решение стало тяжелым ударом для актрисы, которая растила троих детей своего скончавшегося еще в 1918 г. брата Бориса. 4 декабря она написала в ходатайстве директору академических театров: «Очень прошу пересмотреть вопрос о моем сокращении. Мое материальное положение совершенно безвыходное: я содержу троих сирот-племянников, учащихся. Мое жалование — единственный мой заработок, других средств к существованию у меня нет». При этом актриса много играла, она была занята в спектаклях: «Маскарад», «Смерть Парухина», «Царство скуки», «Женитьба Фигаро» и др. Очевидно, Враскую уволили из-за ее дворянского происхождения. 16 января 1925 г. расценочно-конфликтная комиссия заслушала заявление заведующего художественной частью б.Александрийского театра о возвращении на службу актрисы, как «безусловно ценного работника», но отклонила его. Вскоре скончался муж Варвары Степановны Н.А.Котляревский, он был похоронен на Никольском кладбище Лавры. После его смерти Враская решила не искать места актрисы. В воспоминаниях она отмечала: «Неожиданная смерть моего мужа оборвала последние нити, связывающие меня с прежней жизнью... Я не могла больше принудить себя выйти на сцену. Жизнь сама толкала меня на путь, которым мне следовало идти. Надо было только склонить голову и следовать благой воле Божией. Три ночи провела я в часовне у иконы Божьей Матери. Незабываемые часы!»
С 1925 г. В.Враская проживала в монашеской общине при Скорбященской церкви, а в марте 1927 г. перешла вместе с ней в Александро-Невскую Лавру. Сестра Варвара активно собирала, переписывала и распространяла среди верующих церковные стихи, акафисты и другие подобные произведения. На допросе 5 марта 1932 г. она показала:
Все свои знания, всю свою интеллектуальную силу я направила с 1925 года к тому, чтобы заставить церковно-славянский язык быть сочно-красноречивым и понятным для русского народа, у которого загублена Родина и Отечество. Собирала и распространяла наиболее выразительные стихи, псалмы, акафисты и всевозможные сочинения всех тех людей, которым дорога была Россия с Самодержавным Царствующим Домом. Нашлось одних только акафистов, которые, по-моему, представляли из себя по содержанию сильнейшее орудие против существующих порядков, одних этих акафистов было собрано до ста пятидесяти единиц... Мне они стали давать глубокое душевное удовлетворение, и считаю, что для всех ущемленных существующей властью служили и служат сильнейшим ободряющим средством.
В воспоминаниях мон.Вероники говорится о богослужениях в Лавре, на которых присутствовали сестры общины:
Ранние обедни обычно совершались в маленькой верхней церкви во имя св.кн.Александра Невского. На стене была огромная фреска, изображавшая святого князя в схиме лежащим в гробу. Служили также и в нижней Благовещенской церкви. Поздние обедни совершались в Духовской церкви или в главном большом соборе. Никольская церковь была вскоре отобрана. Иногда служили в маленькой церкви на Никольском кладбище. Часть богомольцев ходила в церковь, где пел хор братства, а также в церковь, где находилась чудотворная икона Божией Матери Скоропослушницы. За ранними обеднями хором прихожан управлял архимандрит Сергий. Сначала он сердито косился на новых пришельцев и рассматривал их поверх очков. «Что за нашествие иноплеменных...» — бормотал он себе в бороду. Потом привык и часто беседовал с нами... В Лавре тоже были чудесные великопостные службы. Особенно хорошо пели братия из полунощницы «Се Жених грядет в полунощи». Сначала едва слышно пел только один клирос, затем откликался другой. Затем опять немного громче первый. Создавалось впечатление, что действительно Жених грядет откуда-то издалека. Вот Он приближается. Вот громче, торжественно грянули оба клироса: Жених здесь, близко, среди нас...
В конце 1920-х гг. в Лавре спасалось много знаменитых подвижников благочестия. Монахиня Вероника сберегла ценные свидетельства о схиигумене Гурии (Комиссарове), архимандрите Сергии (Бирюкове) и, прежде всего, о старце Серафиме Вырицком: «Мне Бог привел в это время быть келейницей у о.Серафима. Много светлого и много тяжелого переживала я в эти годы. Надо было уметь поговорить со всеми приходящими и очень внимательно следить, чтобы воля и благословение батюшки были переданы в точности. Иногда он принимал очень многих. Под конец уставал так, что валился с ног. Мне было жаль его, и я пыталась уговорить стучавшихся в поздний час в дверь его келлии прийти на другой день, но батюшка строго выговаривал мне за это: "Нельзя: обидятся. Я сам скажу, что и когда надо". И, еле живой, приказывал допустить к себе пришедших... Иногда в моей жизни случались сильные искушения... Мучительно бывало, тяжело и одиноко. Иду к батюшке, прошу благословения навестить знакомых, чтобы отвлечься. "Это зачем? Помощи от людей ждете? Только один Бог силен помочь. Если хотите, поезжайте к Блаженной Ксении или к окошечку батюшки отца Иоанна. А к людям за утешением идти нечего"». Приезжавший в Лавру в апреле 1928 г. бывший управляющий Петроградской епархией епископ Мануил (Лемешевский) взял послушницу Варвару и еще одну сестру «из-под руководства матушки С(ерафимы)» и передал «под руководство отца Серафима». Владыка еще несколько лет, до арестов 1932 г., переписывался с сестрами, давая им духовные наставления.
Пример В.С.Враской-Котляревской был не единичным. Во второй половине 1920-х гг. сразу несколько высокообразованных женщин, представлявших различные слои интеллигенции, обратились к вере и вступили в общины бывших сестер Иоанновского монастыря. Так, с конца 1927 г. входила в общину на территории Лавры Татьяна Николаевна Васильева, до этого работавшая библиотекарем в Совете народного хозяйства и Педагогическом институте и получившая образование в Швейцарии.
Она родилась 25 октября 1886 г. в Петербурге в семье инженера-технолога, в 1905 г. в родном городе окончила с медалью женскую частную гимназию Шаффе, в 1906-1908 гг. училась в Швейцарии и хорошо знала немецкий, французский и английский языки. До 1918 г. Т.Н.Васильева работала конторщицей в Русско-Азиатском банке, затем до 1921 г., как уже говорилось, в Совнархозе, а в 1921-1927 гг. — в Педагогическом институте. На допросе в марте 1932 г. она так говорила о своем пути к принятию монашеского пострига: «...я воспитывалась в интеллигентной семье, семье потомственных почетных граждан, которые выражали всегда верноподданнические чувства монарху, были верными патриотами императорской России, с ее державным укладом. Принадлежу к той семье, к той, вернее, интеллигенции, которая в связи с наступлением гибели веками сложившегося монархического строя потеряла под собой почву и встала на путь идеологических исканий. Излишне отрицать то, что насаждение советского строя в России подействовало на меня угнетающе».
Постриг сестру Татьяну в мантию с именем Сергия в Николо-Феодоровской церкви Лавры архимандрит Алексий (Терешихин). После ареста 22 августа 1930 г. матушки Серафимы (Голубевой) именно монахиня Сергия возглавила общину.
Первые аресты сестер последовали в связи с тем, что почти все они присоединились к иосифлянскому движению, которое ОГПУ преследовало особенно жестоко. Из 14 сестер общины в 1928 г. лишь две — инокиня Варвара Враская и монахиня Иоанна (Кундрюцкая?) — духовная дочь епископа Мануила (Лемешевского), последовали за Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митр.Сергием. Остальные после приезда в Ленинград митрополита Серафима (Чичагова) временно перестали посещать богослужения в лаврских храмах. Владыка Мануил 28 марта 1928 г., вскоре после своего освобождения из Соловецкого лагеря, написал письмо матушке Серафиме (которую он хорошо знал по совместной борьбе с обновленчеством в 1922-1923 гг.), прося ее повлиять на отошедших от митрополита Сергия архиереев:
Всечестная матушка Серафима! Простите, что не так много напишу, как хотелось бы, на душе слишком тяжело. Да, наконец, за каждое слово написанное должен буду отвечать своею совестью.
Вчера, 14/27 марта, состоялось постановление Синода (в составе и его нового члена: архп.Курского и Обоянского Ювеналия, вернувшегося по окончании 5 февраля срока своей высылки из Соловков) об увольнении от занимаемых кафедр: митр.Иосифа Одесского, еп.Димитрия Гдовского, еп.Сергия Нарвского, архп.Серафима Угличского, еп.Варлаама Любимского, еп.Евгения Ростовского, Иерофея Никольского, Алексия (Буй) Воронежской епархии и о запрещении в священнослужении. Не будем здесь спорить, законно или незаконно это постановление, своевременно или нет, это сейчас неважно, самое главное — все эти архипастыри (и, конечно, прилежавшие к ним пастыри) должны на этот раз подчиниться и объявить всем верующим, что, как запрещенные, они не дерзают служить.
Они могут апеллировать, требовать суда епископов — таковой и будет согласно постановлению Синода, но до суда или до своего раскаяния в нарушении церковного послушания — служить они ни в коем случае не должны. Технически представляется это в следующем виде. Синодское постановление в четверг 16/29 будет подписано членами Синода, затем оно будет разослано по адресатам — в Ярославль, Ленинград, Устюжну и т.д. Со дня получения под расписку этих синодских указов запрещение сие вступит в силу. До этого, очевидно, пройдет около недели. Матушка, на Вас также лежит обязанность их увещевать. Если их нельзя вразумить, убедить в их неправоте, то для Вас остается еще умолять их. Умоляйте слезно, умоляйте их не служить. Подумайте сами, какое потрясающее впечатление на верующих произвело бы сообщение еп.Димитрия о закрытии храма. Вы скажете: какие наступают дни, и закрыть храм — никогда. Но так мог бы рассуждать только слепец, меня охватывает священный трепет, страх от одной только мысли, что было бы со мной, если бы я, будучи запрещенным, стал бы служить?
Как ни грустно и ни тяжело было бы знать Вам, но все же приходится убедиться, что постановление Синода — более соборное решение, нежели единичное распоряжение митр.Иосифа и т.д. Подумайте, какая скорбь охватывает меня. Я теряю в лице отпавших пастырей лучших своих друзей и молитвенников, вместе с ними Вас, Ваших и моих духовных чад... Но как я могу теперь быть с Вами, раз Ваши руководители ослушаются и станут продолжать служить. Подумайте о последствиях этого. Я знаю, что Вы много можете сделать для умиротворения их, больше, чем даже Вы чувствуете. Прострите к ним свою мольбу и мою мольбу, которую я Вам передаю, и приходите поскорее под сень Св.Александра Невского.
Ваш искренний...
Однако это письмо не повлияло на позицию монахини Серафимы. Видимо предвидя это, епископ Мануил вскоре послал другое письмо сестрам лаврской общины:
Сочувствую всем вам, скорблю глубоко за м.Серафиму. Не зная многого происходящего, она по-своему, конечно, права но... все же делатели раскола в торопливости своей излишней пошли по пути лукавствующей ревности о Господе. Многие из них лишились спокойствия духа, а это первый признак того, что они не во всем правы. Я и наших, отнюдь, не собираюсь всецело оправдывать или закрывать на все ими сотворенное глаза. Думаю, что м.Иоанна благую часть избрала, что временно отойдет от всего этого, не разрывая молитвенного общения чрез посещения Лаврского богослужения с митр.Серафимом и Сергием — ради единства Церкви.
28 апреля, в день приезда епископа Мануила в Ленинград, среди встречавших его на Московском вокзале была и мон.Иоанна. Прямо с вокзала Владыка поехал в Лавру на могилу своей матери, скончавшейся, когда он был в лагере. На другой день, вновь посетив дорогую ему могилу на Никольском кладбище, епископ прошел в келью схииеромонаха Серафима (Муравьева), где побеседовал со старцем, инокиней Варварой Враской и своими духовными детьми. Затем состоялась длительная, затянувшаяся за полночь дискуссия Владыки с собравшимися в келье мон.Серафимы (Голубевой) руководителями иосифлян. Но каждая из спорящих сторон осталась на своих позициях.
Новомученица монахиня Серафима (Софья Васильевна Голубева)
По свидетельству инокини Варвары, еп.Мануил так сказал ей о своих переживаниях: «Страшно все это и, главное, совсем не вовремя. Теперь как никогда надо бы нам всем сплотиться. Жаль мне их. Все это мои лучшие друзья. Но не могу я идти с ними против моей совести». 30 апреля, вновь зайдя к старцу Серафиму, епископ благословил сестру Варвару и мон.Иоанну посещать «Сергиевские» церкви и причащаться в Лавре, а на поступки, в которых они сами не могли разобраться, испрашивать благословения у отца Серафима. На вопрос сестры Варвары: «Владыко, Вы отдаете нас под руководство отца Серафима?» — еп.Мануил ответил: «Не совсем. Можете писать мне. Спрашивайте батюшку Серафима. С полным послушанием в наше время очень трудно, хотя оно и полезно и нужно в духовной жизни». В тот же день вечером в бывших митрополичьих покоях Лавры состоялась встреча еп.Мануила с иосифлянами, на которую пришли около 200 человек. Беседа продолжалась более двух часов, но спорящие стороны так и не пришли к согласию.
Как уже говорилось, в 1930 г. начались репрессии. Первой из сестер, еще 4 февраля 1930 г., была арестована послушница Елена Домнышева. Она прислуживала в соборе Воскресения Христова и с 1928 г. состояла членом приходского совета лаврской церкви Тихвинской иконы Божией Матери. Арестованная по делу архиепископа Гдовского Димитрия (Любимова) и других иосифлян и обвиненная в контрреволюционной деятельности сестра Елена была приговорена 5 августа 1930 г. к 5 годам лагерей, а 19 сентября отправлена в страшный Соловецкий лагерь особого назначения.
22 августа 1930 г. агенты ОГПУ провели обыск в комнате общины и арестовали трех сестер, у которых нашли мелкую серебряную разменную монету. Ее хранение якобы «подрывало систему денежного обращения в СССР». Монахини продавали свечи в соборе Воскресения Христова и небольшую часть вырученных денег хранили для приобретения продуктов и промышленных товаров. Арестованы были инокиня Анастасия Кузнецова, послушница Екатерина Суворова и монахиня Серафима (Голубева), у которых нашли соответственно 391, 28 и 10 рублей серебром. Мать Серафима как раз перед арестом возвратилась из поездки к ссыльному митрополиту Иосифу (Петровых), благословившему ее на пострижение в схиму.
Основной причиной ареста было участие сестер в иосифлянском движении. Но об этом из трех задержанных допрашивали только мон.Серафиму. 25 августа 1930 г., согласно протоколу допроса, она бесстрашно заявила следователю:
К иосифлянскому течению я примкнула вполне сознательно с момента выпуска митрополитом Сергием Декларации, которая, на наш взгляд, является антихристианской, предающей Церковь в руки безбожников. Мы, иосифляне, никак не можем согласиться с тем пунктом Декларации, где говорится, что радости советской власти — наши радости. Когда советская власть закрывает церкви, невинно наказывает духовенство — это радости только советской власти, а для нас это горести, как же мы можем радоваться, когда нас всюду притесняют.
К Иосифу в Устюжну я ездила один раз. С поручением от духовенства относительно епископа Сергия, о котором были возведены обвинения, что он вступил в сношения с ГПУ, ездила не я, а наш председатель церковной двадцатки Березовская. В письме были изложены доводы в защиту Сергия Дружинина, а затем в этом же письме были рапорты о награждениях духовенства. В ответ на письмо Иосиф высказался в защиту Сергия Дружинина. Березовская с этим письмом ездила в начале июля этого года. Я же ездила к Иосифу за тем, чтоб попросить благословения на пострижение в схиму. Иосиф меня благословил, но пострижение я не успела принять, так как была арестована.
30 августа было подписано постановление о привлечении монахини Серафимы в качестве обвиняемой, так как она якобы «достаточно изобличается в том, что занималась скоплением и сохранением мелкой разменной монеты серебром». При этом были полностью проигнорированы показания матушки, что найденная у нее небольшая сумма (всего 10 руб.) предназначалась на личные нужды — покупку «дефицитных продуктов», ведь монахине приходилось заботиться и о проживавшем с ней душевнобольном сыне Сергее. В принятом 7 декабря обвинительном заключении «преступления» матушки уже были сформулированы в политической плоскости.
Она обвинялась в том, что вела «антисоветскую деятельность, примыкая к иосифлянскому реакционному течению и, имея в подчинении 12 монахинь, систематически занималась задержанием серебряной советской монеты». Всех трех сестер Тройка Полномочного Представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе приговорила 11 декабря 1930 г. к 5 годам ссылки в Северный край с конфискацией серебряных монет. Они были высланы в с.Кубенск Вологодского округа.
Оставшиеся на свободе сестры вплоть до арестов 1932 г. переписывались с ними, отправляли посылки с продуктами и вещами. Вместо арестованных сестер в общину пришли новые послушницы: в 1930 г. — бывшая насельница Харьковского Успенского монастыря Елена Черкашина и ленинградская пенсионерка Анна Антонова, а в декабре 1931 г. приехала из Харькова Анастасия Тараканова. Кроме того, еще в 1929 г. была принята монахиня Анатолия (Семенова) из Знаменского Серафимовского монастыря Харьковской губернии, высланная с Украины. Она служила в канцелярии архиепископа Димитрия (Любимова), продавала свечи в соборе Воскресения Христова. Но большинство сестер по-прежнему составляли бывшие насельницы Иоанновского монастыря — монахини Глафира (Балмасова), Саломия (Загорельская), Евфросиния (Круглякова), Евтропия (Петрова) и другие. Многие из них, чтобы добыть средства на пропитание и оплату жилья, работали домработницами, уборщицами в артели «Коопшвей» и т.д.
Окормлял сестер общины архимандрит Александро-Невской Лавры Алексий (в миру Терешихин Алексей Федорович). Он родился 10 октября 1869 г. в г. Печоры Псковской губернии в зажиточной крестьянской семье, в 1881 г. окончил городскую земскую школу и в августе 1892 г. был принят в число клиросных послушников Лавры. С 1893 г. Алексей состоял чтецом при митрополичьей Крестовой Успенской церкви. 22 марта 1900 г. он принял монашеский постриг в мантию, 2 апреля 1900 г. был рукоположен в иеродиакона, 10 октября 1900 г. назначен келлиархом, а 15 июня 1909 г. рукоположен во иеромонаха. 15 июня 1910 г. о.Алексия назначили смотрителем лаврской больницы. С 1 октября 1911 по 1 мая 1912 гг. он был командирован для совершения богослужений в Никольской церкви популярного среди русской знати австрийского курортного города Меран (Южный Тироль). 6 мая 1912 г. иеромонах был награжден набедренником, с 19 сентября 1912 по апрель 1913 гг. и в сентябре 1913-апреле 1914 гг. — вновь командирован в г.Меран в качестве настоятеля Никольской церкви. Дальнейшим поездкам в Меран помешала начавшаяся Первая мировая война.
Свято-Николаевский храм в Мерано, где служил настоятелем будущий новомученик Алексей Терешихин
С мая по 18 сентября 1917 г. о.Алексий являлся членом временного присутствия Духовного Собора Лавры, а с 13 сентября 1917 по июнь 1918 гг. заведовал лаврским имением «Серафимово». С 14 мая 1919г. он служил благочинным и членом Духовного Собора, 22 февраля 1920 г. был избран членом приходского совета храмов Лавры и 27 апреля 1920 г. награжден к Пасхе саном игумена. С 4 мая 1920 г. о.Алексий наряду с обязанностями лаврского благочинного исполнял послушание помощника духовника. 28 августа 1920 г. он был назначен экономом Лавры и весной 1922 г. возведен священномучеником митрополитом Петроградским Вениамином (Казанским) в сан архимандрита. С 16 мая 1922 по 1924 гг. о.Алексий вновь служил лаврским благочинным. Впервые архимандрит был арестован 8 декабря 1924 г. по обвинению в уклонении от уплаты налогов и краже церковного имущества (в рамках сфабрикованного властями коллективного дела в отношении насельников Александро-Невской Лавры), в начале 1925 г. его освободили. 5 марта 1926 г. о.Алексий был приговорен Ленинградским городским судом по этому делу к одному году заключения, ввиду первой судимости наказание снизили до трех месяцев.
В ноябре 1928 г. старейший и наиболее авторитетный в обители архимандрит присоединился к сторонникам митрополита Иосифа, и архиепископ Гдовский Димитрий (Любимов) назначил его иосифлянским наместником Лавры. По некоторым, пока не подтвержденным документально данным, о.Алексий в 1930 г. был тайно хиротонисан (возможно, епископами Сергием (Дружининым) и Василием (Докторовым)) во епископа Кронштадтского. Впрочем, на допросе после ареста 28 августа 1930 г. архимандрит о своем возможном архиерействе сказал очень осторожно: «В епископа я еще не посвящен, но разговоры о моем епископстве идут уже года два». О.Алексий служил в Тихвинском и Николо-Феодоровском храмах обители и состоял членом их приходских советов (в 1928-1930 гг.).
Иосифлянский наместник Лавры был арестован 22 августа 1930 г. вместе с проживавшим с ним в одной келлии иеромонахом Тихоном (Зориным). Как и сестер лаврской общины, их обвинили в «умышленном» укрывательстве мелкой серебряной монеты. Дело монахинь выделили в отдельное производство, а отцов Алексия и Тихона включили в другое коллективное дело, по которому проходили еще 13 человек, в основном мирян — членов иосифлянских приходских советов. В составленном 7 декабря 1930 г. обвинительном заключении говорилось, что в середине года в стране возникли «затруднения» с серебряной разменной монетой, и одной из причин было «злостное укрывательство ее» церковным активом, якобы стремившимся подорвать денежное обращение в СССР. На самом деле, затруднения появились в результате массовой эмиссии бумажных денег и их девальвации, серебряные же монеты сохраняли свою устойчивость. Поэтому многие люди, в том числе верующие, копили их на приобретение вещей, продуктов и т.п. При обыске у архим.Алексия конфисковали 64 рубля серебром, а у иеромонаха Тихона — 48 рублей 60 копеек. Их обвинили также в распространении антисоветских листовок и слухов. На допросах насельники Лавры вели себя мужественно и свою вину отрицали. Вместе с отцами Алексием и Тихоном в одной келлии проживал монах Мартиниан (Баранцев), у которого при обыске изъяли 10 рублей серебром, но не арестовали. Позднее он перешел к сторонникам митр.Сергия, в 1934 г. был рукоположен во иеромонаха и выслан из Ленинграда уже в марте 1935 г.
Из 15 арестованных по делу «укрывателей серебра» 14 человек были осуждены. Постановлением Тройки Полномочного Представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе от 11 декабря 1930 г. архимандрит, ввиду пожилого возраста, был приговорен к высылке в Северный край на 3 года с конфискацией имущества и отправлен в д.Сысоиха Пустораменского сельсовета Харовского района Вологодского округа, а иеромонах Тихон — к трем годам заключения в концлагерь. Условия жизни о.Алексия в ссылке были тяжелыми, и 12 ноября 1932 г. он обратился в ГПУ с просьбой о досрочном освобождении, указывая, что «суровый климат и недостаток питания подорвали его здоровье», а в последнее время вообще перестали выдавать хлебный паек, без которого существовать невозможно. Однако архимандриту в ходатайстве отказали, и он отбыл полный срок.
Архим.Алексия в качестве духовника общины сестер сменил иосифлянский священник Сергий Батышев, до закрытия в 1930 г. служивший настоятелем храма Алексия, человека Божия при Ленинградском подворье Арзамасского Алексеевского монастыря. С 1930 г. он служил тайно на квартирах и трижды в месяц приезжал к сестрам в Лавру. В их комнате о.Сергий совершал молебны, исповедовал, причащал. Монахини ходили также на службы в собор Воскресения Христова, храмы Лавры, церковь Михаила Архангела (Малоколоменскую). Отца Сергия арестовали 8 октября 1931 г., его обвинили в антисоветской деятельности и «устройстве подпольных богослужений». Постановлением Коллегии ОГПУ от 20 марта 1932 г. о.Сергий был приговорен к 5 годам лагерей, а в 1937 г. его расстреляли.
В ночь с 17 на 18 февраля 1932 г. были арестованы все сестры общины. Тринадцать из них проходило по монашескому делу, объединявшему около 60 подследственных: 14 монахов Александро-Невской Лавры, 15 — из подворий Валаамского монастыря и Киево-Печерской Лавры, 12 насельниц Воскресенского Новодевичьего монастыря, пять монахинь из Вырицы, два священника и несколько мирян. Сестры из общины Лавры мужественно говорили следователям о своем неприятии антирелигиозной политики правительства, именно в тот период осуществлявшего «безбожную пятилетку». Так, монахиня Евтропия (Петрова) заявила: «Советскую власть я ненавижу, ибо раньше царская власть была наша власть, она помогала монахиням, а советская власть ненавидит и церкви, и монастыри, следовательно отсюда ясно, что эту власть мы ненавидим». Почти так же говорила монахиня Саломия (Загорельская), распространявшая на улицах духовную литературу: «Советскую власть ненавижу потому, что она... занимается открытым грабежом, отобрала дома и имущество у хороших людей... Я считаю себя грешной, что от советской власти получала хлебную и продуктовую карточку и получала продукты. Наша обязанность была как можно больше привлекать людей в свою семью». Подтверждали сестры и свою верность Иоанновскому монастырю, в том числе, принятые в общину во второй половине 1920-х гг., например, монахиня Иоанна (Кундрюцкая) назвала себя на допросе последовательницей о.Иоанна Кронштадтского и подчеркнула: «Когда монастырь был закрыт, я... была в нем и молилась у стеночки».
Наибольшее внимание следствия привлекла старшая монахиня общины Сергия (Васильева). Она вела дела с ЖАКТом, переписывала духовную литературу, отправляла сосланным сестрам посылки и т.д. Мон.Сергия не скрывала своих убеждений и рассказала о жизни общины:
При наступлении существующих порядков, определяемых преимуществом большинства над меньшинством, я первое время держалась кое-как в той окружающей среде, с которой приходилось иметь дело на службе в советских учреждениях, но между тем и вместе с этим постепенно нарастала неприязнь к этой новой и чуждой для меня среде, вследствие чего я стала искать выхода, но выхода в превалирующей советской общественности не нашла. Приспосабливаться к ней — не в моем характере, и поэтому оказалось единственно для меня возможным приблизиться к церковной жизни. Перестала вовсе служить в советских органах. Летом в 1930 году приняла монашество... До пострижения в монашество и в особенности после того, как я стала монахиней, я являлась последовательницей антисергиевского церковного течения, всецело приняла ту платформу, которая проводилась и проводится иосифлянской церковной организацией. Когда еще не было это наше течение разгромлено, я посещала церковь «Воскресения на Крови», где был еще не утрачен дореволюционный церковный уклад. После же разгрома я осталась верной иосифлянству и примыкала к тем людям, которые группировались вокруг священника Сергия Иосифовича Батышева.
В Александро-Невской Лавре, в общежитии монахинь, проживала около пяти лет. Общежитие наше в своем роде в миниатюре является монастырем. Жили сообща, всего нас тринадцать человек.
1. Имели общую кассу, которой заведовали те, кто неграмотнее (я и другие).
2. Производились общие закупки необходимых в жизненном обиходе предметов, которыми ведала по преимуществу кто-либо из нас одна (Загорельская и др.).
3. Общежитейские дела устраивала тоже одна из нас монахинь (именно я).
4. Сообща устраивали утренние и вечерние молитвы, а общее идейное и нравственное руководство лежало на свящ.Сергии Иосифовиче Батышеве (к нему ездили, и он к нам приезжал).
5. Читали только жития святых и вообще книги из Священного Писания. Кроме того, пользовались (доставали и размножали путем переписки и проч.) различные сочинения из обновленной духовной гимнологии (акафисты, икосы, тропари, гимны и т.п.), которые диссонировали советским порядком...
6. Советских печатных материалов (журналов, газет и т.п.) мы не читали.
Монахиня Сергия
(Татьяна Николаевна Васильева)
Следует также упомянуть, что в графе анкеты «партийность и политические убеждения» мон.Сергия написала: «Беспартийная, политику сов. власти считаю для себя неприемлемой». При аресте ее обвинили в систематическом ведении контрреволюционной агитации и распространении литературы церковно-монархического характера.
Следствие по монашескому делу оказалось недолгим. Уже 19 марта было сфабриковано обвинительное заключение на 52 человека (в том числе 11 сестер лаврской общины), в котором говорилось:
В 1931-32 гг. ПП ОПТУ в ЛВО стало известно, что в Александро-Невской Лавре, б.Новодевичьем монастыре и б.Киевском подворье сосредотачиваются контрреволюционные элементы, ведущие систематическую контрреволюционную агитацию, а также изготавливающие и распространяющие церковно-монашеские сочинения в виде гимнов, стихов и акафистов. С целью ликвидации упомянутых контрреволюционных очагов были произведены обыски, арестовано и привлечено к ответственности 50 человек. При обысках были обнаружены церковно-монашеские сочинения (стихи, гимны, акафисты) и пишущая машинка, на которой печатались все эти антисоветские произведения. В процессе следствия показаниями всех обвиняемых установлено, что привлеченные к ответственности лица вели агитацию против советской власти и коллективизации сельского хозяйства, стремясь к подрыву и свержению советской власти. Устраивали паломничества на могилы «блаженного Матвея» и «молчальника Патермуфия» (Александро-Невская лавра), превращая эти паломничества в антисоветские демонстрации...
По существу, власти считали уже само существование «нелегальных» монашеских общин, устройство «нелегальных» богослужений, паломничество, распространение церковной литературы и материальную помощь ссыльному духовенству опасной антисоветской деятельностью. 22 марта 1932 г. Коллегия ОГПУ вынесла приговор. Освободили лишь Анастасию Тараканову, остальных сестер отправили на 3 года в ссылку в Среднюю Азию, а В.С.Враскую-Котляревскую и монахиню Сергию — на 3 года в лагерь. Одна из сестер лаврской общины — монахиня Евтропия (Петрова) — одновременно проходила по другому делу — общины сестер, оставшихся в здании Иоанновского монастыря. Она проживала в Лавре с 1928 г., работала уборщицей в церкви и ездила в родную деревню Поречье Гдовского района Ленинградской области «проповедовать слово Божие». Мон.Евтропию приговорили к 3 годам ссылки в Среднюю Азию.
В воспоминаниях мон.Вероники рассказано и о пребывании сестер в Свирском лагере:
В концлагерь нас везли в одном поезде со многими монахами и священниками. На распределительном пункте мы встретились и во время общих работ в первые дни могли немного говорить. На другой день после приезда их всех обрили и одели в штатское платье... Потом распределили кого куда. Нас отправили сестрами в госпиталь. Часть духовенства увезли в другие лагеря... на Преображение получила я первую весть о возможности свободы. Медицинских сестер не хватало. Меня не хотели отпускать.
В.С.Враская-Котляревская вместе с еще одной сестрой была освобождена в августе 1933 г. досрочно по инвалидности. После освобождения она постриглась в мантию и в дальнейшем эмигрировала во Францию, где и скончалась 11 февраля 1950 г.
Всего из 18 сестер, проживавших в разное время в лаврской общине, в 1930-1932 гг. было осуждено и отправлено в лагеря и ссылку 15. Но на этом ее история не закончилась, через несколько лет община фактически возродилась. Конечно, после окончания срока заключения в лагере или ссылки сестры уже не могли вернуться не только в Александро-Невскую Лавру, но и вообще в Ленинград, не имея права селиться ближе 100 км к родному городу. Однако многие из них выбрали себе в качестве места жительства деревни вблизи Новгорода и там возобновили совместное ведение хозяйства и богослужения. Инициатором воссоздания общины стал архимандрит Алексий (Терешихин). После отбытия трехлетней ссылки в Северном крае он попытался вернуться в Ленинград, но был выслан на 101-й км и в конце 1933 г. приехал в Новгород, поселившись вскоре в д.Колмово Сырковского сельсовета Новгородского района. Затем о.Алексий написал матушке Серафиме (Голубевой) и другим сестрам общины, приглашая их переехать к нему.
Первой к о.Алексию в начале 1934 г. приехала его племянница, послушница Екатерина Суворова, которую он постриг в мантию с именем Екатерина. Также в феврале 1934 г. в Новгород приехала инокиня Анастасия Кузнецова, вскоре принявшая постриг с именем Мария. Она поселилась в д.Новая Мельница Троицкого сельсовета, в 2 км от города. В июле 1934 г. в Новгороде на ул.1-го Мая, 70 поселилась монахиня Сергия (Васильева). Матушка Серафима до весны 1935 г. проживала на станции Званка Ленинградской области, а затем вместе со своим душевнобольным сыном переехала в д.Новая Мельница. С ноября 1935 г. вместе с о.Алексием в д.Колмово стала жить его родная сестра монахиня Серафима (в миру — Матрена Федоровна Терешихина). Ранее она была насельницей Псковского монастыря, в 1930 г. приговорена к 3 годам лагерей условно, а осенью 1935 г. выслана в административном порядке из пограничной зоны (к которой относился Псков) ввиду этой судимости.
Матушка Серафима (Голубева) в свою очередь послала приглашения приехать в Новгородский район некоторым бывшим сестрам Иоанновского монастыря, и те откликнулись на призыв. Так, 20 мая 1936 г. вместе с матушкой и монахиней Марией в одном доме стала жить монахиня Феврония (Гринь), состоявшая ранее в лаврской общине. В 1930 г. она была приговорена к 3 годам ссылки, после отбытия которой странствовала по Льговскому району Курской области, читая по умершим. К моменту ее приезда в д.Новая Мельница уже жили и другие бывшие насельницы Иоанновского монастыря — монахини Алексия (Михалина Губаревич), Иоанна (Мария Губаревич), Юлия (Пелагея Лаврухина), Антония и др.
Возглавляла возрожденную общину по-прежнему матушка Серафима. Она приняла постриг в схиму и, вероятно, была возведена в сан игумении. В частности, в августе 1957 г. при пересмотре следственного дела матушки 1937 г. жительница д.Новая Мельница М.М.Николаева показала на допросе, что Серафиму сестры назвали «матерью игуменьей» и «у игуменьи был сын Сергей, слабоумный человек, про которого говорили, что он раньше был летчиком и сошел с ума». Другая свидетельница, Н.Я.Носкова, также показала, что матушка являлась игуменьей и отметила: «Голубева была благообразная старушка, ее все соседи уважали и называли ее матушкой Серафимой. Могу только одно сказать, что она часто на дому молилась, и на моления к нам даже приезжали какие-то люди из Новгорода».
Постригал матушку в схиму архимандрит (или, возможно, тайный епископ) Алексий. Он же мог возвести схимонахиню Серафиму в сан игумении. О.Алексий несколько раз в месяц тайно совершал богослужения в своем доме, а также в доме матушки Серафимы. Монахини зарабатывали себе на жизнь пошивом одежды и стежкой одеял на дому, иногда выходили на работу в местный колхоз, а сестра Екатерина (Суворова) также трудилась чернорабочей на черепичном заводе. Почти все члены общины имели паспорта, кроме мон.Февронии и о.Алексия.
В конце лета 1937 г. работники Новгородского городского отдела НКВД приступили к массовой фабрикации дел священнослужителей, и группа иосифлянских монахинь быстро привлекла их внимание. Первые допросы свидетелей начались уже 31 июля, а аресты сестер были проведены с 10 по 19 ноября 1937 г. При этом матушку Серафиму и о.Алексия арестовали 13, а мон.Сергию (Васильеву) — 17 ноября. Всего в Новгородскую тюрьму по делу «антисоветской нелегальной секты иосифлян» были заключены 10 человек, кроме трех названных, также монахини Феврония (Гринь), Мария (Кузнецова), Екатерина (Суворова), Серафима (Терешихина), две мирянки — Анна Степанова, Анна Михайлова и тайная монахиня Мирония (Мария Трояновская), уже отбывавшая ранее 3 года заключения в Свирском лагере.
Важным источником для фабрикации дела стали показания свидетельницы Е.Щегловой, дочери священника, желавшей реабилитировать себя, так как у нее были арестованы муж, брат и отец. На допросе 21 ноября 1937 г. Щеглова показала, что она присутствовала на нелегальном собрании 8 ноября в доме мон.Серафимы (Голубевой), которая якобы говорила о том, «что мы, иосифляне, пойти с советской властью не можем, так как эта власть является властью антихриста-сатаны и ее признавать не должны, тот, кто признает и идет за советской властью, то они являются детьми антихриста. Враждебно высказывалась против советской власти за то, что якобы невинно страдают духовенство и монахи, церкви позакрыли, а хороших людей ссылают и мучают по тюрьмам». Другие же, в том числе о.Алексий, будто бы говорили, что на предстоящих выборах в Верховный Совет СССР нужно голосовать за своих, а не за коммунистов: «Если пройдут коммунисты и будем мы за них голосовать, это равносильно тому, что завязать себе петлю на шею». По словам Щегловой, монахини ставили себе целью не работать в учреждениях, так как этим они помогали бы советской власти, а ходить по рынкам, очередям и высказывать недовольство нехваткой продуктов, керосина и т.п.; жительница же Новгорода, бывшая дворянка А.В.Михайлова, которая в феврале 1937 г. познакомила Щеглову с матушкой Серафимой, якобы ездила в Ленинград и Москву на встречи с бывшими высланными священнослужителями, привозила от них духовную литературу и вовлекала в организацию новых членов.
В ходе обысков на квартирах арестованных никаких «вещественных доказательств» найдено не было, и тогда следователи стали «выбивать» признания из допрашиваемых, а если это не удавалось — подделывать протоколы допросов. Архимандрит Алексий допрашивался дважды — 18 и 19 ноября, и на втором допросе признался в том, что на «собраниях» монахинь выражал недовольство закрытием церквей, гонениями на духовенство и монашество, «восхвалял» жизнь до революции, но категорически отверг обвинения в том, что он говорил о непризнании советской власти и называл ее антихристовой. Мон.Сергия также частично признала вину, отрицая агитацию против колхозов и голосования за кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР.
Мон.Феврония показала, что схиигумения «вовлекала» в их общину «новых членов»: «Особое внимание Серафима Голубева обращала на женщин, которых наставляла на путь истинный: почитать иконы и религиозные праздники, сохранить веру отцов наших». Сама же матушка Серафима на первом допросе 13 ноября лишь сказала, что приехала с сыном-инвалидом в Новгород, так как «жизнь здесь гораздо дешевле, чем там, где я жила до приезда сюда». Согласно же протоколу второго допроса от 14 ноября она признала все обвинения в антисоветской деятельности. Однако подпись матушки на нем совершенно не похожа на предыдущую (выделено мной, - Игорь Кобылянов). Если ранее она была сделана четким беглым почерком, то второй допрос коряво подписан дрожащей рукой. Таким образом, видно, что вместо матушки подписался другой человек, или же она была замучена физическими пытками до такой степени, что даже приблизительно не могла повторить свою вчерашнюю подпись.
Полностью отвергли обвинения монахиня Мирония (Трояновская) и А.В.Михайлова, не помогла и очная ставка последней с Щегловой. Но уже 27 ноября 1937 г. было составлено обвинительное заключение со стандартными обвинениями всем арестованным: «Голубева Серафима Владимировна является руководительницей антисоветской нелегальной секты иосифлян, созданной ею совместно с архимандритом Терешихиным в г.Новгороде и в районе. Систематически в своей квартире и квартире Терешихина устраивала антисоветские сборища членов секты, где обсуждались контрреволюционные вопросы о непризнании советской власти и ожидали ее свержения, проведении агитации и против коммунистов, выставленных кандидатами в Верховный Совет, распространении клеветнических измышлений и обвиняли совправительство в гонении на религию и духовенство». 10 декабря 1937 г. Тройка Управления НКВД по Ленинградской области приговорила матушку Серафиму, отца Алексия и монахиню Серафиму (Терешихину) к высшей мере наказания, 15 декабря их расстреляли в Новгороде, остальные семь осужденных были приговорены к 10 годам лагерей.
Новомученица матушка Серафима (Голубева)
Софья Васильевна Голубева (Лебедева)
Сфабрикованность дела стала очевидной уже в 1939 г. 5 марта и 20 апреля муж А.В.Михайловой написал новому наркому внутренних дел Л.П.Берии, что за два месяца до ареста его жены следователь НКВД Н.Лимов предложил ей доставлять сведения о «малоизвестных лицах», и так как она не выполнила задание, арестовал ее. 16 апреля 1939 г. подобное заявление наркому написала из лагеря и сама Анна Васильевна:
Голубева жила вместе со своим психически больным сыном-пенсионером и рассказывала мне, что, перенеся много горя со смертью взрослой дочери и мужа, приняла монашество. По упразднении монастыря она жила с сыном, а в Новгороде еще и с двумя старушками. По поручению следователя я должна была выяснить, кто их объединяет и вообще все об их жизни. Голубева в разговоре со мной всегда была сдержанна, и ничего конкретного сказать следователю я не могла. После этого разговора через два месяца я была арестована, и на допросе помощник Лимова Сергеев старался меня уверить, что я одних убеждений с Голубевой, посещала их молитвенные собрания, чего никогда не было, и знаю какого-то их архимандрита, и вела по их указанию агитацию против выборов. Я все это отрицала, как могла.
В декабре 1939 г. о своей невиновности написала в НКВД и М.А.Трояновская. Она указывала, что ее обвинили, главным образом, в поездке по заданию архимандрита Алексия в г.Старая Русса «на вербовку верующих», между тем, она в этом городе вообще никогда не была.
По указанию из Москвы Новгородский городской отдел НКВД был вынужден в марте 1940 г. провести проверку дела, в ходе которой фактически все допрошенные свидетели заявили, что об антисоветской деятельности осужденных им ничего не известно. Характерными являются показания М.А.Богдановой: «На вопрос следователя об антисоветской агитации Степановой я следователю ответила отрицательно, заявив, что об этом мне ничего не известно, но мне подсунули готовый протокол допроса, и я его подписала, не читая... Прошу считать, что это выдумка следователя, который меня допрашивал». Позднее (в 1956 г.) уже сама выжившая в лагере А.А.Степанова так говорила в Управлении КГБ о протоколе допроса, на котором она якобы полностью признала свою вину:
Показаний, которые записаны 21 ноября 1937 года следователем Никифоровым, я совершенно не давала и более того, такие показания он мне не зачитывал... Протокол допроса в 1937 г. в период следствия я подписывала, но в моих показаниях в то время подобного смысла совершенно не было.
1 апреля 1940 г. Новгородский отдел НКВД признал в заключении по итогам проверки, что в отношении Михайловой и Степановой «какой-либо антисоветской деятельности не установлено», и их необходимо освободить, а пять других отбывавших срок в лагере — «бывшие монашки эти обряды сохранили по день ареста. Указанные лица собирались в своих квартирах и устраивали молебствия». Поэтому для них предлагалось заменить заключение в лагере административной ссылкой. Однако постановлением Управления НКВД по Ленинградской области от 10 июля 1940 г. приговор был признан правильным и пересмотру не подвергался.
Многолетний срок лагерей пережили лишь А.Степанова и мать Сергия (Васильева). Эта монахиня отбывала срок в Каргопольском лагере Архангельской области и была по инвалидности освобождена в 1943 г. Она поселилась в г.Муроме Владимирской области и в 1949-1951 гг. вновь несколько раз привлекала внимание карательных органов, повторно арестовывавших в то время прежде осужденных людей. Лишь 24 апреля 1951 г. угроза ареста мон.Сергии миновала, в этот день Управление МГБ Владимирской области составило заключение по заведенному на монахиню следственному делу: «...учитывая недостаточность материалов, изобличающих Васильеву в проведении враждебной работы, преклонный возраст (65 лет) и болезненное состояние (миокардиосклероз, гипертония) меру репрессий в отношении Васильевой не применять». К концу 1950-х гг. монахиня Сергия скончалась. Все осужденные по делу общины бывших сестер Иоанновского монастыря, в том числе и последний иосифлянский наместник Александро-Невской Лавры архимандрит Алексий, были реабилитированы еще 26 марта 1958 г.
