Он умер в пятницу, жарким днём 17 августа 1973. Для большинства харьковчан смерть эта ничего не значила и осталась незамеченной, но для людей более старшего поколения, особенно для жильцов дома «Старых большевиков» по ул.Сумской, 59, где он жил последние годы, это был сигнал, свидетельствующий, что эпоха, кошмарной легендой, которой при жизни он был, безвозвратно канула в Лету.
В понедельник в газете «Красное Знамя» (орган харьковского Обкома КПУ) появился некролог, подписанный анонимной «Группой товарищей»: «...на 87-м году жизни после тяжёлой и продолжительной болезни скончался Степан Афанасьевич Саенко, член КПСС с марта 1917 г., персональный пенсионер союзного значения». От некролога веет формализмом, даже возраст покойного «Группа товарищей» не удосужилась уточнить, так как прожил Степан Саенко полных 87 лет и ещё 15 дней, т.е. умер на 88 году жизни. Не до того, видно, было. Продолжалась Олимпиада-73. Каждый вечер вся страна с упоением смотрела первый советский сериал «Семнадцать мгновений весны», — 17 августа демонстрировали 6 серию. Харьков готовился отметить 40-летие освобождения города от немецко-фашистских захватчиков. На Украине ждали приезда Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И.Брежнева. К этому «историческому» событию тщательно готовились, а Степана Саенко быстренько похоронили на 2-м городском кладбище, даже не заметив, что событие это подлинно историческое и без всяких кавычек. Хоронили эпоху, хоронили тайну, которую ещё предстоит раскрыть.
В списке старых большевиков, похороненных на 2-м городском кладбище, тело Саенко значится под № 54. Впереди — фамилия дворянки-большевички Зинаиды Мочульской и рабочего-большевика Люль, позади — Ротшильд-Гольцова и старый знакомый Владимира Ленина ещё по эмиграции Иосиф Владимиров и т.д. и т.д. Всего 208 фамилий, полная обойма, и кампания, как говорится, подходящая, хотя и не совсем та, к которой Саенко принадлежал и при жизни стремился. Даже в крутого замеса среде чекистов Саенко выделялся и, словно, держался в стороне. Эта отдалённость способствовала зарождению мрачных легенд и даже некоторой моды на Саенко. В послереволюционные годы, когда говорили о Харькове, то вспоминали, прежде всего, что здесь зона действия Саенко и его команды, Говорят, что даже сам Нестор Махно с таким уважением относился к Саенко, что избегал встречи с ним в бою.
Оградка и скромный надгробный памятник, — ни креста, ни звезды, — украшенный только фотографией и надписью, словно мостик из небытия в мир близких и родных: «Спи спокойно, дорогой Стёпочка».
Неужели, думаю я, протаптывая тропинку в рыхлом февральском снегу, чтоб подойти ближе к ограде, — это явственное подтверждение мнения о том, что даже у самых отъявленных убийц и садистов, к которым, без всякого сомнения, можно причислить и Степана Саенко, есть близкие и любимые люди, есть верные друзья! Дико и странно звучит фраза «любимый убийца» или «друг убийцы». Вряд ли кто добровольно захочет носить такое имя, но в жизни носят, скрывая.
Может быть, это и помогло ему выдержать, пережить и врагов и недругов и друзей, и теперь смеяться с надгробного камня над жизнью и смертью, и плевать на справедливость, на души замученных им людей.
Для большинства исследователей Саенко умер ещё в 20-x годах. Роман Гуль в книге «Дзержинский» писал, что Саенко «...сошел с ума и товарищи его «шлёпнули» Очень ошибался известный писатель. Вероятно, определённые нарушения психики у Саенко были, а может «косил» под психа, но «шлёпнуть» его было делом непростым.
Вот два рассказа на эту тему, записанных мною со слов людей, лично знавших Саенко:
Александр Солженицын с горечью отмечал, что только «...редкие умницы и смельчаки соображают мгновенно» («Архипелаг ГУЛАГ») и успевают подготовиться к аресту, и совсем редчайшие случаи, когда жертва даёт отпор. Видимо, к таким смельчакам придётся отнести и Степана Саенко. Постоянная готовность к отпору была его характерной чертой.
И ещё один момент. В считанные часы Саенко сумел найти такие связи, такие рычаги, которые, начав действовать, коренным образом изменили ситуацию. Имеется предположение, которое со временем может стать фактом, что существовала группа людей, занимавших значительные посты в руководстве страны, партии, карательных органах, армии, которые были объединены некоей общностью вне рамок устава Коммунистической партии или ведомственных интересов. Условно их можно назвать внутренней ЧК, фактически это братство, почти масонского толка. Отдельные его звенья прочно смыкались в единую цепь, опутавшую всю страну. Одно из звеньев было и в Харькове. К нему принадлежал и Саенко. Конечно, это не нашло отражения в фактах его биографии. Да и сама биография, как и жизнь Саенко, для многих кто писал о нём, оканчивалась в начале 20-x годов. Так думал и Солженицын, и Алексей Толстой, и историк С.П.Мельгунов.
Справку с данными о С.А.Саенко я получил из Государственного архива Харьковской области: «Саенко С.А. — 1886 г. рождения, из рабочей семьи, родился в Полтаве. Трудовую деятельность начал с 1898 г. в г.Харькове, где жил и работал до 1915 г. В апреле 1915 г. был арестован по обвинению в дезертирстве и отправлен на фронт, откуда в начале февраля 1917 г. бежит в Харьков. 27 марта 1917 г. вступил в члены РСДРП. По заданию Городского партийного комитета приступает к организации Красногвардейского отряда, которым командует в октябрьские дни 1917 г. С 1917 по 23 г. служит в Красной Гвардии, Красной Армии, в органах ЧК по борьбе с контрреволюцией. В 1919г. командир отряда особого назначения, помощник начальника уголовного розыска губисполкома. В 1920 г. — верховный следователь наркомата юстиции, арбитр Харьковского губисполкома. С 1924-33 работал на руководящих хозяйственных постах».
Итак, от плотника — до директора завода «Красный Октябрь» и фабрики «Красная нить», и от дезертира — до организатора Красной гвардии и командира отряда особого назначения.
Советское правительство никогда не забывало услуг, оказанных ему Саенко в годы Гражданской войны. В 1927 г. коллегией Украинского ГПУ он награждён грамотой и именным оружием, а через двадцать лет — орденом Ленина (в 1948 г.) с формулировкой «За заслуги перед Родиной». Конечно, эти заслуги могли быть только по линии ЧК — ГПУ — НКВД. Служба в этих органах фактически не прекращалась до самой пенсии, а пенсионером Саенко стал в 1947.
Появившись в Харькове в марте 1917, Саенко занимается формированием боевых дружин на Ивановке, где его все хорошо знали. Из ивановских дружинников возник со временем отряд особого назначения, прославившийся безграничной жестокостью далеко за пределами Харьковщины. Конечно, Саенко был не единственным организатором. На Ивановке и Павловке активно работали Жданов и Шацкий. Наиболее активно в отряд записывались деклассированные элементы, местная шпана и явные уголовники, справедливо рассчитывающие на безнаказанность за уголовные преступления и возможность получить оружие.
В 1918, будучи командиром боевой дружины, Саенко знакомится с Павлом Кином и скоро становится его заместителем, а последний был назначен Военно-революционным комитетом комендантом города Харькова. Павел Кин не только способствовал карьере Саенко, но и ввёл его в круг посвящённых.
Кин Павел Андреевич — 1882 г. рождения, место рождения колония Мизиричи, Черниговской губернии, Суражеского уезда. Считал себя русским по национальности, хотя был таковым лишь наполовину: мать — русская, отец — немец. Двенадцатилетним мальчиком Кин приехал в Харьков и поступил учеником на кондитерскую фабрику, где проработал три года.
Затем переезд в Луганск и работа на паровозостроительном заводе. Но и тут он долго не задерживается. В 1902 Кин уже в Баку. Здесь он сближается с социал-демократами и входит в нелегальный кружок. В августе 1905 Кин появляется в Екатеринбурге. Начинается та линия биографии, которая становится определяющей.
В это время в Екатеринбурге действует Яков Михайлович Свердлов, терпеливо создающий сеть боевых пятёрок, подчинявшихся только ему лично. Яков Свердлов обладал значительными организаторскими способностями, ибо созданная им террористическая организация не только просуществовала несколько десятилетий, но и охватила всю страну. Город был поделен на районы, во главе каждого стоял районный организатор. Кин (кличка Андрей) возглавлял Ятиссовский район и работал под непосредственным руководством Свердлова.
Кстати, в то же время одним из районных организаторов был Яков (Янкель) Юровский, будущий убийца царской семьи.
Задача боевиков — убийства, террор против представителей власти, интеллигентов, рабочих, экспроприации. Я не оговорился, сравнивая организации Свердлова с масонской ложей. Бросается в глаза сходство организационного построения: рядовые масоны-братья — это члены боевых пятёрок. Как и масоны, они знают непосредственно только членов своего звена и лишь один руководитель пятёрки имеет выход на районного организатора. Организаторы представляют средний слой братьев-масонов, из которых формируется некий комитет, цели которого неведомы простым братьям-боевикам. Комитет архитекторов (по масонской традиции) возглавляется мастером ложи или в данном случае Яковом Свердловым. Подобную вертикальную структуру с жёсткой конспирацией пытался создать практически в 60-х годах 18 столетия директор императорского артиллерийского и инженерного корпусов масон Мелиссино, избравший из братьев масонов достойных воспринять высшее поучение. Он назвал этот комитет конклавом или тайным капитулом.
Программу действия тайного капитула блестяще сформулировал Лев Давидович Троцкий: «Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках её укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путём террора, кровавых бань мы доведём русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния... А пока наши юноши в кожаных куртках — сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы, — о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть всё русское!» (Из воспоминаний Арона Симановича).
Свердлов ещё в 1905-06 гг. скрепил ряды участников боевых пятёрок кровью. Связь эта была настолько сильна, что действовала и после убийства Свердлова. Убийства очень тёмного, корни которого, при достаточно углублённом исследовании могут вывести на скрытую борьбу внутри руководства партии большевиков.
Построенная по принципам масонской ложи, боевая организация Свердлова была лакомым куском для многих руководителей партии. Весьма вероятно, что после смерти Свердлова возглавил новое братство Феликс Дзержинский. Таким образом, детище Владимира Ленина — ВЧК, — прячет под своей вывеской новую тайную структуру.
Дзержинский, как психологический тип, явление достаточно сложное. Репутация «Железного» Феликса и беспрекословного исполнителя воли Вождя лишь частично удовлетворяли его самолюбие. Вспоминают, что Дзержинский часто жаловался на то, что Ленин не хочет видеть в нём политика. Стремление удовлетворить свои честолюбивые замыслы вполне могло заставить его обратить внимание на организацию, созданную Свердловым. В 1922 Дзержинский писал, что «...ещё мальчиком я мечтал о шапке-невидимке и уничтожении всех москалей». (Цит. по книге: Р.Гуль. Дзержинский). Став во главе тайного братства, Дзержинский получил не только шапку-невидимку, но и отлаженный механизм политического давления.
Сегодня уже не является тайной связь видных большевиков с масонами. Имели прочные масонские связи и, вероятно, сами были масонами большевик Скворцов-Степанов, будущий председатель ВУЦИК Г.И.Петровский, брат Свердлова, усыновлённый Горьким и сам Яков Свердлов. С раннего детства рос в масонском окружении Владимир Ульянов (Ленин). В одном с ним классе гимназии учился прямой потомок известного основателя петербургской ложи «Умирающий Сфинкс» Лабзина, высланного правительством в Симбирскую губернию. Отец будущего вождя пролетариата работал в училище, которое открыл в своём имении известный масон граф Орлов-Давыдов. Директором гимназии был масон Керенский. Его приёмный сын Александр станет не только премьер-министром, но и членом масонской ложи, входящей в Верховный Совет народов России. Политическое масонство в России начала 20 века родилось не на пустом месте. Его основатели были масонами по родовой линии.
В 50-е годы профессор Н.Первушин, близкий родственник В.И.Ленина, выехавший из страны по подложному командировочному удостоверению, якобы подписанному Лениным, обратился к масону Кусковой с просьбой дать списки русских масонов. Но получил отказ, который сопровождался следующими аргументами: «Так как в Советском Союзе остались члены этой группы и, в частности, в самых высших партийных кругах, и она не вправе поставить их жизнь под угрозу».
Итак, тайное братство боевиков Свердлова существовало и было низшей ступенью организации, построенной на организационных и, что возможно, идеологических принципах масонства.
Представители братства боевиков были во всех крупных городах. В Харькове таким представителем был Кин.
В памяти харьковчан остались два Кина: один — до немецкой оккупации 1918 г.; другой — после. Н.Валентинов в статье, посвящённой Кину, писал: «В этой роли (комендант города — А.3.) он проявил себя сильным, властным, решительным. Его отличало спокойствие, внимательность, беспощадность к бандитам. Дело дошло до того, что когда приблизились к Харькову вплотную германцы, — буржуазия решила, если не скроется Кин, ходатайствовать за него, отстоять его» («Южный край», четверг, 11(24) июля 1919 г. № 8).
Через год, пройдя чистилище Самарской и Казанской ЧК, в Харьков вернулся совсем другой человек. Скорей всего, человек тот же, но переставший скрывать и сдерживать глубинные инстинкты. Жестокость, граничащая с садизмом, ненависть. В его власти были ЧК и концентрационный лагерь на ул.Чайковской, дом № 5, где Кин поставил своего человека — Степана Саенко.
Создание концентрационных лагерей было санкционировано Декретом СНК о «Красном терроре» от 5 сентября 1918.
Прошли два года Гражданской войны, пока первые концентрационные лагеря появились на Украине. В г.Богодухове концлагерь организован 15.12.1920. Под него отвели помещение бывшего работного дома. Комендантом назначен некто Журавлёв. Уже через пять дней концлагерь принял первых заключённых. В основном это крестьяне и члены их семей, обвинённые в причастности к бандитизму на основании заключения уездной ЧК.
Возраст заключённых — от 15 до 78 лет. В селе Филенково арестована вся семья Дроздовых: Дроздов Никанор Иванович, 78 лет, хлебороб; Дроздова Анастасия Никаноровна, 15 лет; Дроздова Зустя Григорьевна, 65 лет. 17 марта 1921 концлагерь в Богодухове упразднили. Заключённых перевели в Харьковский концлагерь.
Организация концлагерей связана с появлением огромного, ранее невиданного количества заключённых. Прежде в Харькове основными местами заключения были каторжная тюрьма и Дом общественно-принудительных работ (ДОПР), ранее известный как Арестантские роты на Холодной горе. В 1919-1920 эти места заключения были переполнены. Как отмечала в марте 1921 комиссия по разгрузке мест заключения, перегрузка в камерах в 6-7 раз. Антисанитария, голод среди заключённых и повальные инфекционные заболевания. «О многих заключённых, — отмечала комиссия, — не имеется вовсе дел и они могут сидеть годами как вычеркнутые из списка живых». В 1920 впервые были созданы штрафные воинские части из заключённых. Более 400 ЗК были отправлены на врангелевский фронт. Но Ревтрибуналы, Особые отделы при войсковых соединениях и чрезвычайные комиссии быстро заполняли их место новыми заключёнными.
В начале февраля 1920 Харьковский военно-революционный комитет поручил начальнику губернской милиции организовать концлагерь, а тот доложил, что таковой уже существует и организован Губчека. Руководил концлагерем бывший начальник каторжной тюрьмы. Сейчас подыскивается помещение для конторы лагеря. Произошло это в конце декабря 1919, т.е. сразу после отступления Добровольческой армии и занятия Харькова советскими войсками. Почему такая спешка? Весной 1920 ждали приезда в город Дзержинского и соответственно готовились.
Очевидно, что Саенко не имел прямого отношения к организации этого концлагеря. Он создал свой концлагерь несколько раньше, а именно в период между отступлением германских войск из Харькова (осень 1918) и занятием города войсками Доброармии (июнь 1919). Полгода продержалась советская власть в Харькове, и в это время начала функционировать Чрезвычайная комиссия (в январе 1919 председателем Губчека стал С.И.Покко, только что вернувшийся из Саратова). Организована была и следственная тюрьма Губчека (ул.Чайковская, дом № 5), где на прилегающей территории расположился первый концентрационный лагерь на Украине. Следовательно, ошибался А.Солженицын, утверждавший, что концлагеря на Украине созданы не ранее 1920.
Будучи комендантом Губчека Саенко имел под своим началом следственную тюрьму и концлагерь, а также комендантскую команду, превратившуюся в отряд особого назначения, несший караульную службу и выполнявший карательные функции.
Во время наступления на Харьков армии генерала Деникина, узники тюрьмы и концлагеря частично были эвакуированы, а большая часть уничтожены физически. Ниже я расскажу и о тех и о других, а пока несколько слов о соратниках-исполнителях.
«Мокрые» дела Саенко любил выполнять сам, но для массовости, которой от него требовали, нужны были исполнители. Они подбирались по принципу личной преданности из бывших красногвардейцев с Ивановки и Павловки, германских военнопленных, китайцев, предпочтение отдавалось людям с уголовным прошлым.
Сильвестр Иванович Покко, возглавивший в январе 1919 Харьковскую губернскую ЧК вспоминал: «Организацию ХГЧК я быстро покончил, ибо время не терпело... Подбор работников для ХГЧК никаких затруднений не представлял, ибо на сей счёт у меня и приехавшей со мной из Саратова Группы товарищей харьковчан имелся опыт. Со мной прибыли: т.Судаков В., Боярский К. и т.Циклис, являвшийся моим заместителем. Да и харьковская организация не являлась бедной в части подбора работников для Губчека».
Действительно, команда, которую привёз Покко, отлично зарекомендовала себя в Саратове. Именно во время пребывания Покко на посту председателя Саратовской Губчека террор в городе достиг своего апогея. Жуткие факты об этом сохранил в своём труде «Красный террор» историк С.П.Мельгунов. «В Саратове за городом есть страшный овраг, — передавал он слова очевидцев, — к этому оврагу, как только стает снег, опасливо озираясь, идут группами и в одиночку родственники и знакомые расстрелянных. Вначале за паломничество там арестовывали, но приходивших было так много... и несмотря на аресты, они всё-таки шли... Вешние воды, размывая землю, вскрывали жертвы коммунистического произвола. От перекинутого мостика, вниз по оврагу на протяжении сорока-пятидесяти сажен, группами навалены трупы. Сколько их? Даже сама чрезвычайка не знает. За 1918 и 1919 было расстреляно по спискам и без списков около 1500 человек».
Расстрелянные в 1918 на счету Покко и его команды. Без передышки они принялись готовить бойню в Харькове. Команда Покко заняла руководящие посты в ХГЧК, команда Кина-Саенко взяла под свой контроль места заключения, батальон Губчека, интернациональный полк. Вероятно, между двумя командами велась скрытая война, которую Покко в определённом смысле проиграл. Во всяком случае, в декабре 1919 он вернулся в Харьков уже председателем Ревтрибунала — организации в значительной мере подконтрольной ЧК.
Не последнюю роль в победе в административной войне, сыграл Степан Саенко и его комендантский взвод, о зверствах которого ходили легенды. Имя Саенко стало широко известно и даже популярно. О нём знали и на Украине, и в Москве. Он превратился в символ власти Советов, власти Чека, власти тайного братства.
В комендантском взводе насчитывалось 37 человек. В конце июня 1919 комендантский взвод ЧК был преобразован в отряд особого назначения, который проведя ликвидацию следственной тюрьмы и концлагеря, последним покинул город и практически без потерь прибыл в Сумы.
Фронт между наступающими полками Доброармии и отступающими Советскими войсками стабилизировался по линии Богодухов-Ахтырка. Хотя в условиях гражданской войны понятие стабилизации было весьма условным. Линия фронта была очень подвижна. На 2 месяца харьковские власти обосновались в Сумах. Павел Кин собрал губисполком, а Саенко был назначен 5 августа помощником коменданта г.Сум. Весь отряд особого назначения он оставил при себе. Вот, их поименный список по состоянию на 29.08.1919, когда под натиском армии Деникина пришлось отступать через Белгород, Курск, до Орла:
|
|
В послужном списке этих солдат сотни погубленных жизней в Харькове, Луганске, Сумах, Белгороде, Курске, Орле. Все они подсудны суду истории. Отряд держался вместе вплоть до декабря 1919, когда советские войска вернулись в Харьков. В Сумах остались работать в местной ЧК красноармейцы Логутяев, Кононенко и Дверников.
Только в Харькове отряд Саенко уничтожил физически более ста заключённых следственной тюрьмы и концлагеря на Чайковской. Трупы убитых были сброшены в яр и слегка присыпаны землёй. Деникинская комиссия три дня извлекала их из земли для передачи родственникам и перезахоронения. Причём всё это снималось на плёнку и фрагмент съёмок в Харькове у здания следственной тюрьмы использован Станиславом Говорухиным в фильме «Россия, которую мы потеряли».
Роман Гуль писал, что среди подручных Саенко выделялся своей жестокостью матрос Эдуард. Фамилия его Вольбедахт, а по должности он значился как помощник коменданта.
С.П.Мельгунов сохранил описание зверской казни заключённых Пшеничного, Овчаренко и Белоусова, в которой кроме Саенко принимал участие австрийский штабс-капитан Клочковский: «Пьяный и накокаиненый Саенко явился в 9 часов вечера в камеру в сопровождении австрийского штабс-капитана Клочковского. Он приказал Пшеничному, Овчаренко и Белоусову выйти во двор, там раздел их донага и начал с товарищем Клочковским рубить и колоть их кинжалами, нанося удары сначала в нижние части тела и постепенно поднимаясь всё выше и выше. Окончив казнь, Саенко возвратился в камеру весь окровавленный со словами: «Видите эту кровь? То же получит каждый, кто пойдёт против меня и рабоче-крестьянской партии». Замечательное соседство: Рабоче-крестьянская партия и «Я — Саенко», причём даже не так, а сначала «Я — Саенко», а потом уже «рабоче-крестьянская партия». Видно, через кровь и смерть людей происходит самоутверждение ничтожеств. Я — есть, только в том случае, если тебя нет. Мнение о патологическом идиотизме лиц типа Саенко верно только отчасти, потому что ставит их вне человека, ищет и находит идиотизмом оправдание всему, одновременно представляя возможность самомнению идиота представлять себя надчеловеком, и стремиться им стать, презирая жизнь других, топча и терзая судьбы.
1 мая 1918 в соответствии с Декретом Петроградского совета об амнистии политических заключённых из Петропавловской крепости был освобождён бывший член Государственной Думы, известный монархист Владимир Митрофанович Пуришкевич.
4 мая он поместил в газете «Новая жизнь» заметку, в которой утверждал: «Я остался тем же, кем был, само собой разумеется, не изменившись ни на йоту».
Человек деятельный и решительный, Пуришкевич отправляется на юг, где формируется армия Деникина. 7 июля Пуришкевич и ряд видных монархистов, членов Государственной Думы — Замысловский, Булацель, обер-прокурор Литовченко, камер-юнкер граф Давыдов и другие прибыли в Киев, сделав небольшую остановку по пути в Харькове. Для ряда известных харьковчан это событие стало роковым.
Пришёл человек на вокзал, встретил другого человека, сфотографировался и забыл, но Чека не забыла. Было бы ошибкой считать, что аресты происходили хаотично. Существовал точный план уничтожения научно-технической интеллигенции, представителей торговой и промышленной буржуазии. Когда последние поняли, что с ними не шутят и стали покидать страну, то пришёл черёд мелких чиновников, студентов, ремесленников. Вот характерный эпизод из заявления в Харьковский Губюротдел от Фанни Ефимовны Бейрак и Раисы Самуиловны Муравиной от 5 мая 1920: «Постановлением Харьковской Губчека от 3.03 с.г. наши мужья, Иосиф Михайлович Бейрах и Хацкель Менделевич Муравин присуждены к году принудительных работ за «паразитизм», как сказано в постановлении. Никакой вины за нашими мужьями не было и нет, они всегда были лояльными гражданами, никакого обвинения им не предъявлялось и такого преступления, как «паразитизм» советское законодательство до сих пор не знает». Их обвиняли в спекуляции козырьками, но Бейрах и Муравин были шапочными мастерами и ничем другим заниматься не могли.
И всё-таки лучшим обвинением было обвинение в контрреволюции, в подготовке контрреволюционного заговора. Именно это обвинение было выдвинуто перед многими известными в Харькове людьми, неосторожно показавшимися в обществе Пуришкевича. Аресты были произведены в мае-июне 1919 накануне отступления из Харькова. Павел Кин после этого публично пригрозил, выступая в Харьковском Совете: «В случае, если буржуазный гад поднимет голову, то прежде всего падут головы заложников».
Прежде всего в число заложников попали члены Русского собрания во главе с профессором Вязигиным, представители аристократических фамилий, семьи купцов и промышленников.
Заложников вывезли из города вместе с эшелоном ЧК. Отряд Саенко нагнал их в Сумах. После этого судьба заложников всецело зависела от него. В Сумах к группе харьковских заложников присоединили несчастных из Изюма и Змиева. Все они были обречены, но Саенко хотел наиграться с ними вволю. По дороге для устрашения он устраивал расправы над отдельными из них, пытаясь посеять страх в душах других, особенно он рассчитывал на женщин, а их среди заложников было много. Расчёт оказался точным. Уже 2 июля заложники написали коллективное письмо коменданту Харькова: «Мы, нижеподписавшиеся, группа заложников из среды жителей г.Харькова, обращаемся к Вам с нижеследующим заявлением и просьбою. Мы все отправлены теперь из г.Сум в г.Орёл, причём нам объявлено, что дальнейшая наша судьба и наша жизнь зависят от того отношения, которое создаётся между занявшею г.Харьков новою властью и оставшимися в г.Харькове коммунистами, рабочими и членами их семей. Какие-либо насилия, репрессии или эксцессы, по адресу последних гибельно отразятся и на нас, что уже и произошло на самом деле в Сумах, перед нашим отъездом, (дальше зачеркнуто — А.3.) со многими из заложников, ввиду полученных советской властью сведений о таких эксцессах в Харькове, по занятии этого города Вашими войсками. Убедительно просим Вас для спасения нашей жизни и во имя наших семейств принять решительные меры к устранению каких-либо насилий и репрессий над коммунистами, рабочими и их семьями, а также возбудить вопрос об обмене заложников, вывезенных из Харькова. Судьба наша в Ваших руках!»
Далее следовали подписи. Всего 25 человек приехало в г.Орел, где Саенко быстренько организовал концлагерь, но из Харькова выехало тридцать восемь человек по списку и один купец Жевержеев, плюс 13 человек, из Змиева из Изюма, — без списка. Жевержеева последний раз видели в эшелоне ЧК при подъезде его к Сумам. Дальнейшая судьба его неизвестна. Таким образом, в Сумах были казнены лично Саенко и его командой 22 человека. Сравнивая список авторов письма и список вывезенных из концлагеря в Харькове легко можно определить имена тех, кто был расстрелян и замучен, ибо Саенко в таких случаях редко пользовался огнестрельным оружием. Его коньком был кинжал. Скорей всего жертвы были зарезаны на глазах у всех.
Список лиц, подписавших письмо:
|
|
Из 13 заложников из Змиева и Изюма, присоединённых к харьковчанам, в живых в Орёл добрался только один Кусаков Александр Павлович. Его подпись есть в письме.
Погибли в дороге:
|
|
Отдельно стояли в списке заложники, числившиеся лично за товарищем Саенко. Их десять человек. Пятеро из них казнены в Сумах: Яресько Прокофий Петрович, Падалка Степан Моисеевич, Кондратенко Ефим Емельянович, Янушанс Владимир Казимирович, Сниденко Алексей Спиридонович. Таким образом в Орловский концлагерь Саенко привёз пятерых женщин, числившихся лично за ним. Можно представить их состояние, когда они поняли, что находятся в полной власти человека, прославившегося своей звериной жестокостью.
После получения в Харькове коллективного письма заложников, фабрикант Бурас предложил генералу Май-Маевскому восемь миллионов рублей, лишь бы в городе не было еврейских погромов. Генерал взял деньги и одновременно взял в Валках заложников из числа лиц еврейской национальности: Майю Фридлер, Мордуха Абрамовича Панизовского, Берту Брандис, Ицхока Эйбера, Пинхоса Каца, Лейбу Розеншток, и Абрама Варшавского. После гибели части заложников в Сумах, все эти семь человек были расстреляны. Впоследствии тела их и некоторых других погибших во время пребывания в Харькове Добровольческой армии были захоронены перед кафедральным собором, причём братскую могилу рыли новые заложники из буржуазии, которые позднее тоже были расстреляны.
Так две враждующие стороны перемалывали между своими жерновами жизни тех, кто не хотел быть ни белым, ни красным, кто хотел просто жить, жить без надзора или при минимальном надзоре властей.
В Орле с заложниками продолжали вести политику устрашения. От женщин требовали писать письма в Харьков родственникам, почти все мужчины были привлечены к следствию по делу о Русском Национальном Собрании.
Вот характерное письмо заложницы Нины Симоновой. Её взял в заложницы комендант Саенко за братьев офицеров, служивших у Деникина. «Если вы не будете обо мне хлопотать, — обращалась девушка к родственникам в Харькове, — и если я не вернусь в Харьков, то я от всех родных отказываюсь и проклинаю, и помните, счастья вам не будет! Все, кто меня любит, должны энергично хлопотать обо мне. Я не хочу погибать безвременно, я жить хочу! Поймите, мне двадцать лет».
Кроме самих родственников мало кто это понимал. Души оделись в броню и жаждали возмездия. Никто не услыхал крика, отчаяния Нины Симоновой.
Следователь Губчека Фельдман активно проводил допросы заложников. В центре следствия была фигура профессора Вязигина и Русского национального собрания. Вот выдержка из протокола допроса доктора греческой словесности, профессора Харьковского императорского университета Якова Андреевича Денисова. Подследственному пятьдесят восемь лет. Кроме 7 десятин земли никакой другой собственности не имел, а весь его грех состоял в том, что был несколько лет назад членом Русского национального собрания и в 1918 сфотографировался вместе с Пуришкевичем на харьковском вокзале. За это и ответ пришлось держать, и извиваться, и лебезить, а что делать? Жить и в 58 лет очень хочется.
«В политической жизни, — отвечал следователю Денисов, — разочаровался. Засилье бюрократии было для меня очевидно и засилью его и капиталистов я не сочувствовал. ...Большевиков признаю, как власть и распоряжениям её, как верующий человек, подчиняюсь.
Пуришкевича, с которым снят вместе, серьёзным человеком не считаю. Считаю, что он далеко не оправдал той репутации, которой он пользовался. Принципа «бей жидов» я никогда не держался. Я вообще не сторонник преобладания какой-либо нации».
Гражданская война до невозможности заострила национальный вопрос. Принадлежность к той или иной нации часто становилась поводом для стрельбы. Так было в случае с харьковскими заложниками, так было и в других случаях. Вот пример из 20 года. Атаман Переяславского повстанческого отряда Чёрный пишет письмо чекисту Ивану Каляеву с требованием освободить взятых заложников. «Крім того зауважаю, — с угрозой пишет Чёрный, — оповістити жидам міста Переяслава, що тяжко будуть відповідати за старих. Взагалі за яких би то нi було заложників за своїх синів. Коли я прийду до міста, хотя вони тоді і будут каятись, но буде пізно... Прошу вiдпустити старика, а як тільки я почую, що старик не буде випущений, пощади не буде нікому із тих, хто служить в м.Переяславі, а жидам безумовно буде переборка...»
Эти «переборки» оставили след в памяти многих поколений.
Прошло двадцать лет. Гремели пятилетки, а в подвалах на ул.Дзержинского гремели выстрелы. Страна освобождалась от памяти прошлого хирургическим методом. Но всё же остались люди, которые ещё помнили. В июне 1939 в квартиру Саенко была подброшена прокламация с подписью «Мстители». Текст её заслуживает того, чтоб быть приведенным полностью: «Мы только можем квалифицировать так, за тяжкие грехи Бог ум отнял. Саенко герой Чайковской улицы дом № 5 палач и кат бандит разбойник душитель убийца всё время Саенко так называли и называют прошло 20 лет кровавой ванны в которой ты купался та бойня которую ты провёл не забудется никогда. Саенку запоминает новое поколение и его кровавое истребление русского и украинского народа в угоду жидам и жидовствующим. Я наблюдал картину в 19 году, как после бегства палача Саенко жёны разыскивали своих мужей картина потрясающая 105 трупов измученных раздетых ограбленных на устах толпы народа одно слово часто было слышно Саенко чтоб ты проклят был Богом и народом и действительно Саенко кат отменный или ума лишонный только так многие объясняют. Он Саенко продолжает жить в Харькове, исключительная наглость. Мы тебя оставили для изучения психики пока ничего не нашли выдающегося, обыкновенный хам из отбросов народа подыскивается достойный палач для твоей необыкновенной казни, а просто с тобой покончить всегда успеем».
Не успели и уже не могли. Саенко вероятно, в это время действительно болел или хотел умышленно показать себя больным. Письмо это написано намеренно с пропусками пунктуации, но стиль безусловно выдаёт человека образованного. Невероятно, чтоб такой человек не понимал, что сделать он уже ничего не может, что обвинения его, повисают в пустоте и не могут быть услышаны современниками. В одном он прав — память о злодеяниях должна жить также долго, как и память о благих делах.
Не забыть, говорю я себе, когда в кадрах телевизионной хроники вижу, как удобно ложится палец указательный на спусковой курок автомата. Не забыть, ибо перст указующий в этом случае есть знак смерти.