Продолжая речь о последних днях и гибели Иерусалима Господь даёт несколько пророчеств, которые в своём буквальном значении, по-видимому, не могут быть отнесены непосредственно к судьбам Палестины и Иудейского народа. Таковы особенно стихи 24-27 данного отрывка ХІІІ главы Евангелия от Марка, где говорится о необыкновенных знамениях на небе, о пришествии Спасителя, Сына Человеческого и об Ангелах, которые соберут избранников Его от края земли до края неба.
В те дни, после скорби той, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звёзды спадут с неба, и силы небесные поколеблются. Тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою многою и славою. И тогда Он пошлёт Ангелов Своих и соберёт избранных Своих от четырёх ветров, от края земли до края неба.
Так как в истории падения Иерусалима мы не находим событий, которые представляли бы несомненное осуществление этого пророчества, и явление Сына Человеческого в своё время не последовало, то большинство толковников относят эти слова не к разрушению Иерусалима, но ко времени кончины мира и Страшного Суда. В пророческих словах Господа судьбы погибшей Палестины и еврейского народа переплетаются, таким образом, с будущей конечной судьбой всего мира, причём связь эта является настолько тесной, что пророчество, касающееся Иерусалима, может быть отнесено иногда даже буквально к последним дням вселенной. Возможность таких совпадений объясняется тем, что во всех катастрофах жизни — больших и малых, местных и всемирных — действуют одни и те же законы общественного разложения, ослабления религиозной веры и нравственного упадка. В силу одних и тех же причин и формы этих катастроф, этапы их развития и сопутствующие им явления — приблизительно одни и те же, с той лишь существенной разницей, что в катастрофах местных и частных разрушительные силы действуют сравнительно с меньшим направлением и не доходят до последней точки, то есть до окончательной гибели всего существующего. Вот почему история падения Иерусалима имеет характерное сходство с последними главами всемирной истории и может служить прообразом, или, как теперь говорят, прототипом гибели вселенной, и вот почему в картинах ближайших событий конца еврейского царства Спаситель мог указать Своим ученикам черты последней великой катастрофы конца мира и Страшного Суда.
Соединяя в Своих пророчествах два события — падение Иерусалима и Страшный Суд, — Господь, может быть, хотел дать Своим ученикам, а через них и всем Своим последователям, несомненное уверение в действительности последнего события. В самом деле, если все Его предсказания относительно судьбы Иерусалима исполнились с буквальной точностью, то не должны ли мы отсюда логически сделать заключение, что и вторая половина Его пророчества, касающаяся конечной судьбы мира, исполнится с такой же поразительной точностью? Для сомнений не может быть в данном случае никаких оснований, и только наше удивительное легкомыслие, пристрастие к земной жизни и скрытая боязнь омрачить беззаботную увлекательную суету земного существования мрачными призраками грядущей расплаты заставляют нас не думать о грозном будущем или оспаривать самый факт Страшного Суда с отчаянным, но бесплодным усилием.
А между тем в общем ходе духовной жизни мысль о Страшном Суде и загробном мздовоздаянии имеет большое нравственное значение, особенно на первых её ступенях, когда в человеческом сердце ещё не развилась любовь к Богу, а в уме нет ясного понимания правильности духовной жизни и безусловной неизбежности её законов. На этой ступени, когда человек ещё духовно неразвит, мысль о наказании за грех является самым ответственным, а иногда единственным мотивом, который даёт ему силу преодолеть искушение.
Об этом хорошо говорит святитель Иоанн Златоуст: «Возлюбленные, будем избегать порока и избирать добродетель, дабы нам не посрамиться в день откровения дел. Всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, — говорит апостол Павел, — да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла (2 Кор. V, 10). Будем же, увещеваю вас, иметь в уме это судилище и представим, что оно теперь существует, что Судия сидит и всё открывается и выставляется на вид. Ибо нам нужно будет не только предстать, но и открыться. Неужели вы не смущаетесь? Неужели не трепещете? Не решаемся ли мы лучше умереть, нежели открыть перед почтенными друзьями наше тайное преступление? Как же будем чувствовать себя тогда, когда грехи наши откроются перед всеми ангелами и всеми людьми и предстанут перед нашими глазами.
Обличу тя, — говорит Господь, — и представлю пред лицем твоим грехи твоя (Пс. ХLIХ, 21).
Будем же, увещеваю вас, внимать и вразумляться. Если ты будешь иметь огонь порочного пожелания, — представь огонь тамошнего мучения, и твой огонь погаснет. Если ты захочешь сказать что-нибудь непристойное, представь скрежет зубов, и страх послужит для тебя уздою. Если ты пожелаешь похитить что-нибудь чужое, припомни слова Судии: Связавше ему руце и нозе... вверзите во тьму кромешнюю (Мф. ХХІІ, 13), и ты оставишь своё намерение. Если ты жесток и немилостив, — вспомни тех дев, у которых погасли светильники от недостатка елея, отчего они и лишились брачного чертога, и ты скоро будешь человеколюбивым. Если у тебя будет желание упиваться и роскошествовать, — послушай богача, который говорил: Посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и остудит язык мой и не получил желаемого (Лк. ХVІ, 24), — и тотчас же оставишь свою страсть. И все другие страсти ты можешь укротить таким образом».
Так нередко поступали святые подвижники, когда искушение оказывалось настолько сильным, что ни молитва, ни напряжение воли не могли преодолеть соблазна и потушить пламень страсти. В подобном случае мысль о Страшном Суде и о вечных муках являлась для них самою надежною опорою и лучшим способом борьбы. В Прологе есть рассказ о некоем старце, который в искушении блудной похоти сжёг в одну ночь все свои пальцы на свече, чтобы таким образом напомнить себе об огне вечного мучения.
«Второе пришествие Господа на землю для суда над нею, — продолжает св.Иоанн Златоуст, — будет внезапное и неожиданное. День тот как сеть, найдёт на всех живущих по всему лицу земному (Лк. ХХІ, 35). Но страшно будет это пришествие! Целый ряд необычайных грозных знамений предшествует ему. Солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звёзды спадут с неба, и силы небесные поколеблются (Мк. ХІІІ, 24-25); а евангелист Лука добавляет: Будет на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится; люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную (Лк. ХХІ, 25-26). Будут знамения на небе и на земле, — предсказывает пророк Иоиль, — кровь и огонь и столпы дыма. Солнце превратится во тьму и луна — в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и страшный (Иоил. П, 30-31). Вот, приходит день Господа лютый, — читаем у пророка Исаии, — с гневом и пылающею яростью, чтобы сделать землю пустынею и истребить с неё грешников её. Звёзды небесные и светила не дают от себя света; солнце меркнет при восходе своём, и луна не сияет светом своим (Ис. ХШ, 9-10)».
«Когда исполнятся все соблазны всей земли, — говорит святой преподобный Ефрем Сирин, — приидет, наконец, по сказанному, Господь, подобно молнии блещущей с неба, приидет святый, пречистый, страшный и славный Бог наш с несравненною славою, в предшествии Его славе чинов ангельских и архангельских, все же они — пламень огненный, и река в страшном клокотании, полная огня, Херувимы, с поникшими долу очами и Серафимы летающие и закрывающие лица и ноги крылами огненными и с трепетом взывающие: “Возстаньте почившие, се пришел Жених!”»
По словам святителя Иоанна Златоуста, последним, самым решительным знамением перед приходом Спасителя будет огненный звёздный крест на небе.
Самый суд в пророчестве Ветхого Завета изображается таким образом.
У пророка Даниила:
Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нём было бело, как снег, и волосы главы его — как чистая волна; престол Его — как пламя огня, колёса Его — пылающий огонь. Огненная река выходила и проходила пред Ним; тысячи тысяч служили Ему и тьмы тем предстояли пред Ним; судьи сели, и раскрылись книги (Дан. VІІ, 9-10).
Пусть воспрянут народы, — восклицает пророк Иоиль, — и низойдут в долину Иосафата; ибо там Я воссяду, чтобы судить все народы отовсюду. Пустите в дело серпы, ибо жатва созрела; идите, спуститесь, ибо точило полно и подточилия переливаются, потому что злоба их велика. Толпы, толпы в долине суда! ибо близок день Господень к долине суда! (Иол. ІІІ, 12-14).
Наступает время, — говорит Сам Господь Спаситель, — в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия; и изыдут творившее добро в воскресение жизни, а делавшие зло — в воскресение осуждения (Ин. V, 28-29).
Эту мысль о воскресении мёртвых в день Страшного Суда развивает подробнее апостол Павел: Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие (1 Кор. ХV, 51-53). Се, идет Господь, — читаем в послании апостола Иуды, — со тьмами святых Ангелов Своих — сотворить суд над всеми и обличить всех между ними нечестивых во всех делах, которые произвело их нечестие, и во всех жестоких словах, которые произносили на Него нечестивые грешники (Иуд. I, 14-15).
Таким образом, от каждого человека потребуется отчёт, не только в делах, но и в словах, и даже в мыслях. Говорю же вам, — предупреждает Господь, — что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф. ХІІ, 36-37).
Господь... осветит скрытое во мраке, — пишет апостол Павел, — и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога (1 Кор. ІV, 5). Таким образом, перед судом Божиим открыт будет весь человек с его мыслями и чувствами, с его деяниями и страстями, с его достоинствами и пороками, словом, всем тем, что он воспитал и развил в душе своей, в течение земной жизни. Всё в человеке будет взвешено и по справедливости оценено, яже с телом содела, или блага, или зла. Вся прожитая жизнь с её преступлениями и ошибками, с её неудачами и нравственными успехами встанет ярко и чётко прежде всего перед самим человеком, и увидит он и различит в ней сам, что было хорошего и чистого, и что было тёмного и греховного. Возможно ли это?
Несомненно. Ещё здесь, в условиях земного существования, в минуты предсмертной агонии иногда проносится перед человеком вся его прошлая жизнь с мельчайшими подробностями. Самые отдалённые моменты, самые незначительные события, всё, что казалось невозвратно исчезнувшим в прошлом и стёртым со скрижалей памяти, оказывается, хранится в области подсознания и в минуты высшего душевного напряжения, вызванного ожиданием надвигаюшейся смерти, неожиданно всплывает на поверхность сознания с удивительной отчётливостью.
Вот интересный рассказ известного английского адмирала Бьюфорта, который в молодости опрокинулся с лодкой в море и пошёл ко дну, не умея плавать. Описывая обстоятельства, при которых это совершилось, он говорит: «С того момента, как прекратилось во мне всякое движение (что было, полагаю, последствием совершённого удушения), тихое ощущение совершенного спокойствия сменило собою все прежние мятежные ощущения. Чувства мои были притуплены, но с духом произошло нечто совсем противоположное. Деятельность духа оживилась в мере, превышающей всякое описание; мысли стали возникать за мыслями с такой быстротою, которую не только описать, но и постигнуть не может никто, если сам не испытал подобного состояния. Течение этих мыслей я могу и теперь в значительной мере проследить, начиная с самого события, только что случившегося, — неловкость, бывшая его причиной, смятение, которое от него произошло (я видел, как двое вслед за мною спрыгнули с борта), действие, которое оно должно было произвести на моего нежного отца, объявление ужасной вести всему семейству — тысяча других обстоятельств, тесно связанных с домашней моей жизнью: вот из чего состоял первый ряд мыслей. Затем круг этих мыслей стал расширяться дальше: явилось последнее наше плавание, первое плавание со случившимся крушением, школьная моя жизнь, мои успехи, все ошибки, глупости, шалости, все мелкие приключения и затеи того времени. И так дальше и дальше назад, всякий случай прошедшей моей жизни проходил в моём воспоминании в поступательно-обратном порядке, и не в общем очертании, как показано здесь, но живою картиною во всех мельчайших чертах и подробностях. Словом сказать — вся история моего бытия проходила предо мною точно в панораме, и каждое в ней со мною событие соединялось с сознанием правды или неправды; удивительно — даже самые мелкие, ничтожные факты, давным-давно позабытые, все почти воскресли в моём воображении и притом так знакомо и живо, как будто бы недавно случились».
Этот замечательный, глубоко поучительный, признаваемый за вполне достоверный рассказ вполне совпадает с известным поверьем или воззрением народным о том, что перед умирающим проносится вся его жизнь.
Вполне возможно, что приблизительно такое же состояние переживут и все люди в момент последнего грозного Суда.
Со страшной силой и отчётливостью пройдёт перед человеком вся его земная жизнь, не только перед ним, но и перед всеми открыты будут его дела, слова и мысли, и, как неизбежный вывод из всего этого, определится его вечная участь. Картина не только его грехов и нравственных деяний, но и сокровенных побуждений, тайных мыслей и чувств будет настолько яркой и точной, что защита, укрывательство, лукавые увёртки будут невозможны даже перед собственным эгоистическим сознанием, склонным всё оправдывать и находить смягчающие обстоятельства. Человек должен будет сам признать абсолютную справедливость суда, как неумолимый математический вывод из слагаемых жизни. Всё, что делаете, — говорит апостол Павел в послании к Колоссянам, — делайте от души, как для Господа, а не для человеков, зная, что в воздаяние от Господа получите наследие, ибо вы служите Господу Христу. А кто неправо поступит, тот получит по своей неправде, у Него нет лицеприятия (Кол. ІІІ, 23-25).
Суд Божий справедлив — у Бога нет лицеприятия и сами осуждённые должны будут признать это, когда ясно увидят, что наказание представляет неизбежное следствие греха подобно тому, как истощение организма является следствием распутной жизни.
Иногда люди, не живущие религиозной жизнью, но рассуждающие о религии лишь теоретически, говорят, что вечное наказание за порочную жизнь не согласно с благостию Божией, и в этом смысле является несправедливым. В этом возражении кроется явное недоразумение и непонимание законов духовной жизни. Те страдания, которые терпят грешники, являются не только наказанием в собственном смысле слова, налагаемым какою-то внешнею силою, подобно тому, как это бывает в человеческих судах, где наказание вовсе не вытекает логически из преступления, а есть не что иное, как мера устрашения, придуманная составителями уголовного кодекса. Наказание вечного Суда в главной основе своей суть следствие греха, и потому о несправедливости здесь не может быть и речи, тем более о несправедливости Предвечного Судии. Поясним это примером.
Допустим, вы живете грязно, неряшливо и совсем забыли об умывании и полотенце. В результате у вас развилась чесотка. Кто виноват в этом и кого вы будете упрекать в несправедливости?
Вы самовольно приняли яд и испытываете страшные муки. Разве можно говорить здесь о несправедливости?
Вы схватили голой рукой горящие уголья и обожглись. Ожог здесь неизбежное следствие неразумного поступка, и вам некого винить, как только себя.
Точно также и в духовной жизни. Грех и порок неизбежно влекут за собой разрушительные следствия, причиняющие страдания, которые и составляют прежде всего наказание грешника. Следствия эти различны, но все чрезвычайно тяжелы и мучительны. Винить кого бы то ни было за эти страдания и признавать их несправедливыми совершенно невозможно, так как грех со всеми его последствиями есть дело свободной воли человека и вина злоупотребления этой свободой лежит на самом человеке.
Первым и самым тяжёлым следствием порока является отлучение от Бога и лишение Божией благодати. Бог свет есть, и тмы в Нем несть ни единыя (1 Ин. I, 5). Поэтому грешник не может быть в общении с Богом, ибо кое общение свету ко тьме (2 Кор. VІ, 14). Это смерть духовная, влекущая за собою полное расстройство душевных сил и способностей. Начало гармонии и единства жизни — Бог, содержащий всё благостию Своею и силою Своею. В отдалении от Бога сейчас же начинается разложение и дисгармония. В духовной жизни это особенно ощутительно. Только «Святым Духом всяка душа живится». Без этого неизбежная смерть, распад, гибель.
Если одно из обязательных условий человеческого счастья — гармония душевных способностей и стройная цельность душевной деятельности, ибо в этом и внутренний мир, и сила, и покой, — то ясно, что всякая дисгармония и расстройство души должно ощущаться нами как страдание. И чем полнее это расстройство, тем мучительнее страдание.
В обычных условиях жизни мы почти не можем представить себе всю угнетающую тяжесть и безысходную муку и тоску этого духовного расстройства в отлучении от Бога, так как Господь бесконечно благой, при всех наших пороках и преступлениях никогда нас не лишает в полной мере Своей благодати, частью ради живущих с нами праведников и их молитв, частью в ожидании «да вси в покаяние приидут». Быть может, только величайшие грешники мировой истории, вроде Каина, Иуды и немногих других испытали на себе весь этот ужас и несказанную муку полного отпадения от Бога, в чём и состояло то проклятие, под бременем которого они пали. Нам же представить себе этот беспросветный мрак отчаяния, где нет ни одного луча надежды на примирение с Богом, и пережить его, хотя бы воображением, даже приблизительно невозможно. И только по трагической судьбе этих грешников, поражённых Божиим проклятием, мы можем составить отдалённое, неполное понятие об их душевных страданиях, которые, может быть, в усиленной степени ожидают и нас при последнем расчёте на Страшном Суде Христовом.
Другое страшное следствие греха — это потеря любви. В нашем мире мрака и скорби есть только один луч радости и счастья — любовь, этот посланник неба, по выражению поэта. Люди, не знающие любви, вряд ли могут быть счастливы. Любовь — это положительный полюс счастья, и чем дальше отходит от него человек, тем более погружается он в холодную и безжизненную пустыню эгоизма и тем безотраднее становится его жизнь. На противоположном полюсе, полюсе вражды и злобы, рождается уже несомненное страдание. Если мы припомним те минуты, когда нас «душила злоба», мы должны будем сознаться, что в эти минуты и после них нам было чрезвычайно тяжело. Но даже и тогда, когда налицо нет возбуждений аффекта, трагедия спокойно-холодной, узкосебялюбивой души очень мучительна. Особенно печален последний итог, когда человек подходит к концу жизни. Неудовлетворённые повышенные эгоистические требования, неизбежное разочарование, досада на других людей, которые не пожелали стать жертвой наших прихотей и капризов и дали нам отпор, — всё это постепенно создаёт тоскливое озлобление против жизни и людей. Злоба эта, не находящая себе выхода, ничем не смягчённая, никого не устрашающая, обращает своё жало на самого несчастного, и в медленном огне мучительно корчится и сгорает человек. Почти каждый развитой и укоренившийся грех приводит к подобному концу, потому что грех по существу есть себялюбие и, если мы допустим, что в душе, освобождённой от уз плоти, духовное наследство жизни проявится особенно сильно и свободно, то мы должны будем согласиться, что страдания души, потерявшей любовь в наслаждениях греха, будут очень велики.
Прибавьте к этому ещё чувство полного одиночества и заброшенности, ибо эгоизм изолирует человека, лишает его дружбы и любви других людей, и, таким образом, раздражение, злоба, духовная неудовлетворенность, тоска и унылое сознание своей ненужности не смягчаются даже участием и состраданием сочувствующего сердца.
Третье следствие жизни, проведенной в грехе, составляющем её проклятие и мучение, заключается, по словам святителя Григория Богослова, в «голоде неумирающих страстей». Душа человека бессмертна и не подлежит уничтожению. Вместе с нею сохраняются страсти. В загробном состоянии душа сохраняет те же качества, которые приобрела и развила в течение земной жизни. «Состояние души по смерти, за гробом — не самовластное, — говорит один духовный писатель, — то есть душа не может начать свободно нового рода деятельность. Душа не может переменить образ мыслей и чувствований и вообще не может переменить себя и явиться другою, противоположною земной ея жизни, а может в душе только далее раскрываться, начатое здесь на земле... зло станет всё более и более развиваться в вечности».
Зародыши страстей, возникших в душе, если не встречают сопротивления в воле человека, растут и развиваются в течение всей жизни, достигая иногда громадной силы. Развитие это несомненно продолжается и в загробной вечности, но там, вне условий плотского существования, человек не имеет уже никакой возможности удовлетворить свои страсти, и в этом кроется источник страшных мучений. Если неудовлетворённая страсть даже здесь тяжела и мучительна и нередко деспотически порабощает всё сознание человека, распаляя его этой мукой всё более и более, доводя иногда до сумасшествия, то тем более тяжёл этот гнёт за пределами чувственного мира, где страсти, ничем не сдержанные, достигают в течении вечности страшного развития и невероятной силы и где, с другой стороны, нет и не может быть ни малейшей надежды на её удовлетворение, хотя бы отчасти.
«Как болезнь не врачуемая развивается всё более и более, так за гробом страстное состояние души — её страсти, по закону жизни, будут всё более и более развиваться, доходя до ужасающих размеров. Здесь нет исцеления, нет освобождения от страсти, нет уже благодати для грешников и нет удовлетворения страстей, но гнев Божий. Постоянно неудовлетворяемое страстное состояние души приводит её, наконец, в отчаяние, в ожесточение, а потом и в состояние самых злых духов — богохульства и ненависти к Святым. Вот внутренние мучения грешников в геенне. Ничем не преодолимые страсти, которые безнадежны, бесполезны, никогда не искоренимы, сильное стремление к недостижимому терзают и будут терзать душу во всю вечность, и можно утвердительно заключить, что действие страстей за гробом сильнее, чем на земле» (Митрополит Митрофан. Как живут умершие).
Наконец, если ко всему сказанному прибавить ещё угрызение совести, позднее сожаление о загубленной жизни, чувство зависти и досады при виде блаженства праведных и сравнение его с собственною участью, то картина внутренних мучений человека, осуждённого в геенну, раскроется перед нами почти во всей полноте.
Что касается внешних мучений человека, то есть геенского огня, червя неусыпающего и т.д., то в святоотеческой литературе по этому вопросу существуют лишь частные мнения. Обязательного и общепринятого церковного учения в данном случае мы не имеем. Некоторые из святых отцов допускают вещественный огонь мучений, другие понимают его лишь в смысле внутренних страданий души, но как бы то ни было, даже независимо от внешних или физических страданий, мучения грешной души настолько будут ужасны, что самая мысль о них невольно заставляет содрогнуться.
«Начни же каяться, — увещевает святитель Иоанн Златоуст, — ты только положи начало, а Бог кающихся будет содействовать тебе и подкреплять тебя; ты получишь от Него изобильную благодать, и она будет для тебя слаще мёда и сота. Пути жизни разнообразны, равно как и способов спасения много: каким хочешь способом, тем и воспользуйся, только спасайся».