Отец Василий Постников

Протоиерей Василий Постников

Отец Василий Постников по справедливости может считаться лучшим представителем московского духовенства. Он был просвещенным талантливым человеком, хорошим проповедником, а главное, высоконастроенным усердным служителем алтаря Господня, каковым и должен быть пастырь столицы, являющейся умственным, культурным и духовным центром.

Вся жизнь отца Василия резко разделяется на два периода. Первый, более продолжительный — это его приходская церковно-общественная деятельность, замечательная в том отношении, что в ней проявилось стремление отца Василия ко всему высокому, идеальному, выделявшее его из ряда других собратий.

Второй период — время внутренней работы над собой, когда отец Василий выступил перед нами как углубленный в молитву пастырь и твердый хранитель Православия.

Родился отец Василий в семье священника города Кашина [в 1865 году] и с раннего детства прислуживал в церкви, читал, пел, помогал отцу и единственному причетнику-старику. Возрастая под сенью храма, он приобрел любовь к нему и к богослужению. Обладая отличным голосом и музыкальными способностями, он регентовал ученическим хором при прохождении курса наук в Семинарии и Академии[1] и находил время руководить пением в городских церквах, и тем добывал себе средства к жизни.

По окончании высшей духовной школы [в 1889 году] отец Василий занялся педагогической деятельностью, поступив сначала законоучителем в Мелитопольское реальное училище, а потом субинспектором и преподавателем гомилетики в Вифанскую Духовную Семинарию. В это же время отец Василий, влекомый внутренним призванием, принял священный сан. В 1893 году ему было предоставлено место приходского пастыря в московской церкви Воскресения в Барашах.

Церковь Воскресения в Барашах (фото из альбома Н.А.Найденова, 1882 г.)

Там он прослужил двадцать один год, а в 1914 году епархиальное начальство назначило его настоятелем храма Ваганьковского кладбища с определенной миссией — водворить здесь нарушенный мир между членами причта и наладить с московскими общественными организациями добрые, нормальные отношения.

Предложенная задача была с успехом выполнена отцом Василием. Он с честью несколько лет управлял Ваганьковским кладбищем, пока не был отстранен от вверенного ему послушания обновленцами, захватившими в 1925 году храм со всем его имуществом.

В период своей церковно-общественной деятельности отец Василий проявил себя, прежде всего, так. Он был благоговейным служителем пред престолом Божиим. Его богослужение было очень просто, без лишних слов, жестов и в то же время весьма торжественно; с большим воодушевлением и искренним чувством служил он литургию, часто высказывался, что совершать богослужение, Божественную Евхаристию составляет для него высшее наслаждение и что чем чаще служишь ее, тем более влечется к ней сердце.

Также истово молился отец Василий и при отправлении всякой требы, вызывая у присутствующих нередко слезы, и сам часто проливал их, особенно при служении панихид на кладбище. Не оставался равнодушным он и на исповеди, приходя домой после нее усталым, с подавленным чувством.

Далее, отец Василий показал себя любителем духовного просвещения. Он был усердным проповедником и, обладая даром слова, привлек в свой храм многих интеллигентных слушателей. Немало глубоких жизненных воззрений высказано в его словах и поучениях. Вот, например, каким был его взгляд на Церковь.

Через длинный ряд веков своего существования,— говорил он, — Церковь показала мощную силу своего культурного значения. Она поддерживала в мире дух любви, она смягчила человеческие нравы, она неизменно проповедует на земле мир и в человецех благоволение. От нее, ее проповеди, от лучших ее представителей народы питались высшими истинами, в ней находили свой источник наиболее драгоценные идеи человеческого разума. Но она давала не только идеи, их дает и философия; Церковь имеет средства воспитывать волю, не призывать только, а приучать к нравственной жизни, молитвою укреплять дух, заповедями просвещать совесть, примерами святых вдохновлять, Таинствами возрождать, подвигами поста и воздержания дисциплинировать волю. В ней заключена целая стройная система истинно человеческого христианского воспитания. Из всех учреждений земли она одна только всегда стояла и стоит на страже нравственности. Один писатель пишет: «Представим себе, что будут разрушены храмы (т.е. те места, в которых доныне сосредоточивалась, главным образом, деятельность Церкви), которые занимают столь ценные места в городах, и эти места будут обращены на какое-либо другое употребление. Что было бы следствием этого? Не нужно много размышления, чтобы сказать, что на месте каждого снесенного церковного здания пришлось бы построить исправительный дом. Ведь каждая церковь составляет очаг, откуда поток нравственной жизни разливается на всю окрестность. Если бы не было больше церквей, то мы скоро заметили бы, что из нашей жизни исчезла нравственная сила[2].

Любовь к духовному просвещению побудила отца Василия стать деятельным членом Московского религиозно-философского кружка и различных церковных братств, например, Братства Святителей Московских. Им же были организованы в приходе две школы: церковноприходская для детей и воскресная для взрослых, устроена публичная библиотека духовно-нравственных книг.

Стремясь сохранить пастырскую совесть непорочной, отец Василий в сомнительных случаях обращался за советом к уважаемым епископам и старцам: к отцу Иоанну Кронштадтскому, с которым любил служить во время его приездов в Москву, к отцу Анатолию Оптинскому, епископу Феодору, митрополиту Макарию. К последнему он, между прочим, нарочито ездил года за три до своей смерти просить прощения, остро почувствовав вину московского духовенства пред сим святителем.

Не забывал отец Василий и меня. Он принимал участие в деятельности возглавляемых мною церковных братств и при всякой встрече нашей любил беседовать о текущих вопросах церковной жизни и поверять свою пастырскую работу.

Припоминаю предпоследнее свидание с ним в церкви Воскресения в Барашах, когда там служил Святейший Патриарх, хиротонисуя во епископа архимандрита Рафаила (Гумилевского), моего духовного сына[3].

Улучив минутку во время причастного стиха, отец Василий передал мне из своей духовнической практики такой случай. Он рассказал, как однажды к нему на исповедь пришел один субъект и заявил, что в послереволюционные годы был активным гонителем Церкви и даже руководил направленными против нее действиями властей. Каясь в этом, просил исповедать его и причастить[4].

«Имел ли я право, — спросил отец Василий, — разрешить пришедшего и допустить к Святой Чаше, и как в таких случаях поступать?»

Осветив данный вопрос со стороны милосердия Божия ко всем кающимся грешникам, мы с отцом Василием остановились на следующем решении: одного формального покаяния и принятия Святых Тайн недостаточно впавшему в столь тяжкие грехи; тут нужно изглаждение преступления соответствующими добрыми делами, что доказал своей жизнью святой апостол Павел: насколько он гнал Церковь Божию, настолько потом и даже в сугубейшей степени прославил ее. И вышеназванному лицу для успокоения мятущейся совести и примирения с Богом, несомненно, необходимо в последующее время деятельное проявление веры.

Отец Василий являл собой пример отзывчивого и добросердечного пастыря: со времени перехода в Москву он состоял членом Московского Попечительства о бедных духовного звания, а также был председателем совета нескольких богаделен и приютов, производя в них большие постройки.

Довольно широко ему удалось поставить еще и приходскую благотворительность. По инициативе отца Василия выдавались нуждающимся прихожанам ссуды, пособия, оказывалась медицинская помощь, устраивались для бедных детей елки. Трогательно, что эта забота о несчастных и неимущих не покидала его до самых последних минут жизни: так, за несколько часов до смерти он просил своего сына Ивана Васильевича не забыть одного бедного, которому велел в этот день придти за пособием.

Дела благотворительности совершались у отца Василия при помощи организованного им в 1906 году первого в Москве приходского совета. Это было так ново, что даже епархиальное начальство сомневалось в успехе начинания Воскресенского в Барашах пастыря, придававшего большое значение живым силам Церкви. Вот его мысли по данному вопросу.

Учреждение приходских советов есть путь к обновлению церковной жизни. А чтобы эти советы были не пустыми словами, а живым делом, нужно привлечь к участию в них, помимо материальных средств, духовные силы верующих — их любовь и энергию. Если мы при наших приходских храмах начнем работать для ближних идейно, то скоро разовьется христианское просвещение, благотворение, религиозное воспитание детей, подымется и нравственность. Не страшны нам станут тогда иноверие, секты и тому подобное, потому что все то, чем они в настоящее время соблазняют слабых людей, будем иметь и мы у себя в лучшем и совершеннейшем виде соответственно особой чистоте и высоте нашей православной веры. У нас в каждом приходе найдется немало добрых свободных членов, готовых посвятить свой труд и время просветительской и благотворительной церковной работе: прислуживать в храме, петь и читать на клиросе, оказывать помощь бедным и больным, нравственно поддерживать изнемогающих в борьбе с грехом и заниматься религиозным воспитанием детей, так озабочивающих нас в настоящее время.

Почти все мы жалуемся на то, что молодое поколение растет каким-то грубым, безбожным. И нужно сказать, воспитание детей — дело для прихода вполне доступное. Необходимы лишь верующие и любящие это дело люди. К сожалению, они часто уходят от Церкви, и знаете ли почему? Да потому, что не находят в ней живой христианской деятельности, к которой стремится их душа. Будь же в приходе различные просветительские и благотворительные учреждения, где они могли бы приложить к Божьему делу свои горячие сердца, свои свежие силы, тогда многие наши идеалисты, особенно юноши и девицы, спаслись бы от разочарования и сохранились для Церкви.

Великое христианское дело совершим мы, если сможем возродить и обновить церковноприходскую жизнь, если сольемся в духовную организацию, развивая горячую религиозную деятельность[5].

Приходский совет, учрежденный в Барашах, оправдал надежды отца Василия: при нем успешно вел работу и доселе продолжает исполнять святые начинания своего настоятеля.

Так в деле, в дневной страде, без отдыха проходила жизнь отца Василия до революции. С нею же кончились уроки по Закону Божию в гимназиях, прекратились попечительства, закрылись богадельни, отошло кладбище. И тогда все внимание, всю духовную энергию он направил на внутреннее созидание себя и своей семьи. Начался второй период его краткой, но глубоко содержательной жизни. В это же время он обнаружил ревность по вере и как бы выдержал экзамен по хранению Православия.

Когда происходила передача Ваганьковского кладбища обновленцам, отец Василий, прельщаемый всякого рода материальными земными выгодами, ни на минуту не поколебался, а напротив, упорно боролся с захватчиками, доводя дела даже до судебных инстанций.

Вместе с тем он не допускал к служению во вверенном ему храме членов причта, уклонившихся в «Живую Церковь», и часто священнодействовал один, подвергаясь оскорблениям и серьезной опасности быть избитым. И хотя отцу Василию пришлось уступить обновленцам и удалиться, своим терпением и настойчивостью он все же отстоял право совершать панихиды православным священникам на всех московских кладбищах, что и было официально засвидетельствовано гражданской властью.

Борьба с обновленцами принесла отцу Василию много нравственных страданий и внешних лишений: потерю места[6], полное расстройство здоровья, но в то же время развила в нем чрезвычайное смирение, кротость, особенную ласковость и любовное отношение ко всем окружающим, а главное, выработала духовно-возвышенное настроение, которое, между прочим, выразилось у него в искании молитвы Иисусовой.

С этой целью он познакомился с вождем имяславцев[7] афонским архимандритом отцом Давидом[8]. Не разделяя крайнего мнения последнего об имени Божием, отец Василий думал воспользоваться его опытом в деле усвоения молитвы Иисусовой. Но здесь, к сожалению, произошло для Ваганьковского пастыря искушение или, лучше сказать, испытание.

Когда Святейший отважился обвинить отца Давида в ереси, последний задумал организовать самостоятельную церковь и потребовал от своего ученика отделения от Патриарха. Но отец Василий решил, что лучше не иметь общения с отцом Давидом, чем отколоться от канонически правильного Главы Русской Церкви. Это, однако, было делом нелегким, тем более что некоторые члены его семьи склонились на сторону афонского старца, причем так резко, что в течение года как бы избегали духовного общения с родным пастырем-отцом.

Здесь для отца Василия, говорим мы, и было своего рода испытание, а вместе повод лишний раз засвидетельствовать преданность Православию.

Молитва Иисусова доставляла отцу Василию большое утешение, особенно в тюрьме. Он просил прислать ему туда четки и был чрезвычайно обрадован, получив их. На свидании показывая сыну через решетку эту дорогую для него вещь, он целовал ее и благодарно улыбался. Во все последующее время он почти не расставался с четками, и домашним часто приходилось видеть его с ними в самоуглубленном состоянии. В знак любви отца протоиерея к молитве по четкам последние были вложены ему, умершему, в руку, оставшуюся, кстати сказать, сложенной для совершения крестного знамения.

На примере отца Василия мы лишний раз убеждаемся в том, что благодатные священнослужители из белого духовенства никогда не чуждаются монахов, а, напротив, стремятся к духовному общению с ними; воспоминаемый же нами протоиерей в течение последних десяти лет своей жизни и духовником имел кого-либо из священноиноков.

Далее нужно отметить, что в последний период своей жизни отец Василий стремился создать домашнюю церковь, приучить всех членов семьи к молитве и привить им любовь к богослужению. Сам он навык к выполнению положенных дневных служб благодаря знакомству и сближению с иноками в тюрьме.

«Разбудит меня отец И., — рассказывал он потом, — в четыре часа утра, сядем рядом и, пока все спят, прочитаем утреню, а потом опять ляжем до положенного времени».

Отец Василий знал наизусть из богослужения почти все необходимое и охотно отправлял в тюрьме всенощные, молебны, устраивал по возможности и хор из заключенных. Переведенный затем в Бутырки, он, прежде всего, просил доставить туда церковные книги и уже один продолжал вычитывать каждый день суточный круг. Подобного рода порядок соблюдался нашим пастырем до конца жизни; особенно же выполнял он его в период, когда всей Москве грозила опасность быть захваченной обновленцами и православных храмов оставалось очень мало. Тогда же отец Василий озаботился приобретением святого антиминса, необходимой церковной утвари и по благословению верного Церкви епископа начал совершать литургию у себя дома в почетном месте. Служение на дому продолжалось до получения возможности снова по всей Москве спокойно молиться в церквах. После этого отец Василий редко служил у себя, но всенощные, молебны с акафистами и прочие службы совершал почти постоянно. Иногда просто по вечерам собиралась семья и начинали хором петь ирмосы и разные умилительные церковные песнопения.

Один из сыновей покойного, Иван Васильевич, по этому поводу передает следующее:

С домашним церковным порядком и пением мы так сроднились, что скучали без него, и, возвратившись со службы, после необходимого отдыха принимались за пение. Другой раз на самой службе забудешься и начнешь потихоньку напевать «Волною морскою...» — и только удивленно направленный на тебя взгляд какого-либо сослуживца заставит вспомнить, что ты не дома.

Так, по обстоятельствам времени и отчасти по болезни, отец Василий не связывал себя определенным приходом и церковью, перенес богослужебное дело домой, в семью, хотя и не отказывался изредка в праздники служить в лучших городских храмах, куда его приглашали всегда с любовью. Тогда обыкновенно шли молиться со своим пастырем-отцом и все домашние, но с еще большим удовольствием оставались они дома и отправляли под его возглавлением всенощную или другую какую службу.

Тут же в семье любил отец протоиерей почитать вслух слово Божие или что-либо из святоотеческих писаний, чаще же всего святого Иоанна Златоуста, святителя Димитрия Ростовского и митрополита Филарета Московского.

С любовью и отрадой отмечаю заботу отца Василия об устройстве домашней церкви, завещанной святым апостолом Павлом и так редко встречающейся в семьях наших пастырей. Последние как-то стесняются, не осмеливаются поддерживать дома во всем церковный порядок, а между тем не ложны слова того же святого апостола: «...кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией?» (1 Тим.3:5). Серьезен был отец Василий в священническом служении; таким же являл себя и в личном, семейном быту[9].

Кончина не застала отца Василия врасплох. За три месяца до смерти он съездил на поклонение мощам преподобного Серафима Саровского и побывал попутно в его монастырях — Дивеевском и Понетаевском. Этой поездкой он как бы покончил свои земные дела, вручив семью покрову Божьей Матери и Ее любимцу — Серафиму чудотворцу.

Посетил отец протоиерей и меня, причем проявил большую любовь: несмотря на праздник и архиерейское служение в обители 27 ноября[10], предпочел служить со мной в полуподземном храме преподобного Серафима и затем выразил к моему недостоинству полное доверие, откровенно поделясь всеми своими переживаниями и семейными планами.

Результатом нашей беседы в Понетаеве было, между прочим, принятие через год монашества его сыном Иваном Васильевичем.

При пострижении я сказал ему следующее:

Вспоминаю твой приезд с отцом в Понетаево. Произошел он не без Промысла Божия. Отец Василий как бы представил мне тебя тогда и поручил исполнить то, что ныне совершилось над тобой. Он говорил о семье, о детях, причем с видимым удовольствием заявил о твоем намерении быть монахом. Конец речи его имел такой смысл: «Если Вы можете посодействовать ему в его стремлении, то не откажите, я же не препятствую...» Приведя это на память, могу смело заявить: пострижение твое произошло не без благословения и незримого участия покойного родителя, что должно тебя утешать и духовно радовать.

Останавливаюсь, далее, вниманием на новом твоем имени Филарет. Святая Церковь дает нам при крещении имена святых, вручает нас их небесному покровительству и обязует каждого христианина подражать своему Ангелу. Ты от рождения носишь имя святого Иоанна Милостивого и по примеру его, с Божией помощью, всегда старался быть сострадательным к нуждающимся. Милосердие, однако, такая высокая добродетель, что хотелось бы видеть ее и в дальнейшей твоей жизни. Это и заставило нас назвать тебя Филаретом с молитвенным пожеланием не только сохранить, но и усугубить дар любви, уже живущей в твоем сердце.

Но хочу и предупредить своего постриженника словами Спасителя: «...егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы: яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом» (Лк.17:10). И ты смиряйся во всем и сделанное тобою добро относи ко Господу, Единому Подателю всех благ...

Ты спросишь: «Как могу я в настоящем иноческом звании проявлять милосердие, когда отказался от своей воли и собственности?»

Прежде всего, молитвой за всех страждущих и несчастных. Молитва — великан нравственная сила: она делает больше, чем золото, серебро и все драгоценности мира. Помолишься ты о бедном, и он найдет свое пропитание; помолишься о болящем — выздоровеет; помолишься о грешнике, и он покается; помолишься о скупом богаче, и он расположится к благотворению; помолишься о жестоком и злонравном, и Господь смягчит его сердце...

Так, молитва милосердного боголюбивого человека — лучшее сокровище для раздаяния ближним.

Такое же значение может иметь и слово, сказанное от любящего сердца. Оно способно утешить плачущего и скорбящего, поддержать малодушного, успокоить расстроенного невзгодами жизни. Кто не знает, сколько страждущих душ переродилось, обновилось от благодатных слов великих святых старцев?

Но бывает еще и так: Бог иной раз посылает через духовных чад столько материальных средств служителям алтаря, что они делаются кормителями бедных попечителями сирот, вдов и всякого рода несчастных. Если дано будет и тебе подобное богатство, надеюсь, ты будешь верным хранителем Божьего имения, распределяя его с пользой для других.

Сказал я в назидание, что пришло на мысль в данный момент. В остальном да вразумит тебя Пастыреначальник Христос, Царица Небесная и все преподобные, к полку которых ты ныне сопричислен!

Умер отец Василий на первой неделе Великого поста в [1927] году. В Прощеное воскресенье он отслужил обедню, говорил слово и вечером удивительно трогательно прощался с семьей.

Нельзя было не обратить внимания, — передает сын покойного Иван Васильевич, — что отец с каким-то особенным выражением и слезами произносил слова: «Се аз, и дети, яже ми даде Бог...» (Ис.8:18). Видно, он от полноты сердца благодарил Господа за семью, вручая ее Божественному Промыслу.

В понедельник отец Василий ходил с постной молитвой по ближним прихожанам, а к ночи весьма занемог. Три дня он очень страдал, но не жаловался ни на что и, как заметно было по движению губ и шепоту, читал молитву Иисусову. Врачи надеялись на выздоровление, а потому домашние не беспокоились и занимались своими делами, многие из них уходили на службу. Так и в день кончины отца протоиерея [25 февраля] при нем оставался только сын-доктор Василий Васильевич. Неожиданно, однако, больной почувствовал себя весьма плохо. Ему дали выпить глоток воды из источника преподобного Серафима, после чего он скоро почил о Господе. Последние слова его были: «Дети, мне хорошо», «Вася, мне хорошо...»

Хоронили отца Василия в Неделю Православия[11], что произошло, конечно, не без воли Господа, сподобившего Своего исповедника такой редкой чести.

В субботу тело вынесли в храм Николы Ваганькова[12], отстоящий на полторы версты от кладбища. Шествие открывали монахи Гефсиманского скита, сзади шла большая толпа провожавших — старые и новые прихожане. Уже стемнело, когда минули заставу; впереди заметили огни свечей, послышалось отдаленное пение: это местный причт, вышедши навстречу, поджидал на полдороге похоронную процессию.

После обычной всенощной отслужили по монастырскому чину парастас, а на другой день — две литургии, раннюю и позднюю, на которых присутствовало много молящихся, пожелавших проститься с умершим добрым пастырем; во время же отпевания храм был переполнен москвичами, пришедшими даже с самых отдаленных окраин. Пел громадный народный хор под руководством тех же иноков. Все стояли со свечами. Похороны приняли общественный характер, и родные должны были слиться со всеми присутствовавшими.

Когда после отпевания гроб обносили вокруг храма, повалил густой снег, точно знаменуя снисшедшую на умершего милость Божию, что передалось сердцам многих, почувствовавших какую-то особенную радость.

При непрерывном пении благоговейно настроенной толпы тихо несли гроб почившего к кладбищу и только в восьмом часу вечера опустили в могилу.

Сорок дней семья покойного все свободное время посвящала молитвам за него, собираясь в его комнате. Здесь много раз в день пели канон по умершему и беспрерывно читали Псалтирь, приглашая принять в этом участие родных, друзей и духовных чад отца Василия. В час смерти последнего (три часа дня) и по вечерам служили панихиды на могиле. В девятый, двадцатый и сороковой дни, в полгода и годовщину были особенные служения дома и в церкви.

Так достойно и усердно поминала своего дорогого усопшего семья, как бы им самим подготовленная к такой молитве.

Могила отца Василия находится у дороги, вблизи дома, где он жил. Родные, направляясь в город и возвращаясь обратно, проходят мимо нее и считают долгом всегда поклониться и получить благословение у покойного отца протоиерея, который по отзыву матушки, супруги его, был любвеобильным, всепрощающим, прямым, честным, серьезным, мужественным пастырем и усердным молитвенником пред престолом Божиим.

Примечания

[1] Отец Василий Постников окончил курс Тверской Духовной Семинарии и Московской Духовной Академии.

[2] Свящ. Постников В.И. Церковь и ее значение в условиях современной жизни. М., 1909. С.6-7.

[3] Хиротония архимандрита Рафаила (Гумилевского) во епископа Александровского была совершена 13 сентября 1924 года.

[4] Здесь: утраченный фрагмент текста восстановлен подготовителем текста исходя из общего смысла всего отрывка.

[5] Мысли извлечены из той же брошюры отца Василия Постникова «Церковь и ее значение в условиях современной жизни». — Примеч. авт.

[6] Интересен рассказ матушки, жены отца Василия, в связи с приведенным обстоятельством. Вблизи Бутырок есть храм с иконой Казанской Божией Матери, о которой по Москве идет слава, что она чудесно помогает заключенным. Узнав об этом, матушка решила пойти помолиться о своем батюшке, но дела отдаляли ее намерение. Наконец она собралась, поехала, отслужила молебен. И что же произошло? Едва она успела вернуться домой, как неожиданно за ней явился отец Василий. «Слава Царице Небесной, так дивно помогающей страждущим», — невольно скажет и всякий, выслушав, подобного рода сообщение о помощи, исходящей от Божественного лика Богородицы. — Примеч. авт.

[7] Имяславцы — последователи учения (имяславия), распространившегося в начале XX века в православных монастырях Старого Афона. Имяславцы учили, что благодать Божия присутствует в имени Божием, что в имени Божием присутствует Бог. Свое учение имяславцы, среди которых преобладали монахи-простецы, не сумели сформулировать четко и богословски грамотно, поэтому на многих оно производило впечатление ереси. Вследствие этого у имяславцев возник конфликт со Святейшим Синодом, и многие из них в 1913 году были увезены с Афона.

[8] Возможно, высланный в Россию в 1913 году игумен Андреевского скита на Афоне архимандрит Давид.

[9] Матушка его передавала нам, между прочим, следующий эпизод из своей супружески жизни, хорошо характеризующий достоуважаемого протоиерея.

Вскоре после нашей женитьбы, — говорила она мне, — когда я, молодая, радовалась замужеству и представляла жизнь сплошным удовольствием и веселием, отец Василий как-то раз подвел меня к иконе и сказал: «Вот ты теперь жена и будешь матерью. Смотри на то и на другое, как на великий подвиг, прими его серьезно и неси безропотно, пока Господь не освободит тебя от него». Время прошло, я теперь освобождена от своего подвига, он мною уже пережит, и я вполне сознаю, как действительно трудно и ответственно звание жены и матери, и матушки, а вместе как оно высоко, свято, если нести его с достоинством и терпением. Благодарила и вечно буду благодарить моего батюшку-мужа за данный мне в начале супружества урок, который поддерживал меня всегда, вселяя в меня энергию и бодрость. — Примеч. авт.

[10] 27 ноября в Понетаевской обители совершалось празднование в честь иконы Божией Матери «Знамение».

[11] Празднование Недели Православия в 1927 году совершалось 28 февраля.

[12] Церковь святого Николая чудотворца в Новом Ваганькове (за Никитскими воротами).