Приступая к изучению святоотеческого подвижнического опыта с целью воспользоваться им в своей жизни, нужно прежде всего осознать, что же мы представляем собой как члены Церкви, в каком отношении стоим друг к другу, к святым — одним слоном, что же такое Церковь, в которую мы пришли и где думаем единственно получить спасение? Ведь мы понимаем, что вне Церкви нет спасения, что без нее мы не можем двинуться по пути духовного делания. Что такое Церковь по существу и что она дает входящим в нее верующим?
Учение о Церкви мы находим во всей церковной письменности, начиная от Посланий апостольских, и далее у всех отцов Церкви. Особенно четко оно изложено и подчеркнуто первыми главными учителями: Василием Великим, Григорием Богословом и Иоанном Златоустом; встречается и у русских отцов Церкви, в частности у Тихона Задонского и у жившего в наши дни отца Иоанна Кронштадтского. Это учение мы забыли, оторвавшись от него, и тем лишились правильного понимания нашего спасения, что не может не отразиться на самом деле спасения.
Мы знаем, что митрополит Филарет в катехизисе определил Церковь как общество верующих, связанных одними таинствами, обрядами, иерархией и т.д. Но спрашивается: каково же это общество в своем существе, каково его отличие от прочих человеческих обществ и в чем его высшая ценность? В святоотеческих писаниях мы не находим определения Церкви как некоего человеческого общества. Сама Церковь учит по-иному. По ее учению, она есть Тело Христово. Как для общего искупления человечества Христос воплотился, принял тело человека, так для спасения каждого верующего Он оставил Тело Свое на земле. Мы, входя в Церковь, входим в Тело Христово, становимся членами этого Тела.
Выражение и раскрытие приведенного определения Церкви мы находим уже у апостола Павла. В Послании к Колоссянам он пишет: Ныне радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за Тело Его, которое есть Церковь (Кол.1:24; см. также: 1:18). А в Первом Послании к Коринфянам, говоря им о дарах духовных, он пишет: Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, — так и Христос. Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих... И вы — тело Христово, а порознь — члены (1 Кор.12:12-14, 27). Ту же мысль мы видим у него в Послании к Ефесянам: ...мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его (Еф.5:30).
Итак, все мы, живущие в Церкви, составляем вместе единое Тело, Глава коего Христос, а каждый в отдельности является маленькою частью целого. Приводя слова апостола хлеб, егоже ломим, не общение ли Тела Христова есть? (1 Кор.10:16), Иоанн Златоуст объясняет, что апостол не сказал слово «причастие», так как «хотел выразить нечто большее, показать великое единение. Приобщаясь, мы не только делаемся участниками и сообщниками, но соединяемся со Христом. Как тело Христово соединено со Христом (Богом), так и мы через этот хлеб соединяемся с Ним. ...сказав: общение Тела, [апостол] хочет выразить еще теснейшую близость и продолжает: Яко един хлеб, едино Тело есмы мнози (1 Кор.10:17). Этот Хлеб есть Тело Христово, и причащающиеся делаются Телом Христовым — не многими телесами, а одним Телом. «Как хлеб, составляясь из многих зерен, делается единым», ведь наличие в нем зерен неприметно по причине их соединения, рассуждает далее Иоанн Златоуст, так и мы, соединяясь друг с другом и со Христом, «питаемся не один одним, другой другим, но все одним и тем же Телом. Потому апостол и присовокупляет: вси бо от единого хлеба причащаемся (1 Кор.10:17)»[1].
Возьмем аналогию. Часть моего тела живет не самостоятельно, но я живу в ней. Разве палец мой или рука живут, а не я живу в пальце или руке? Органы моего тела как бы не имеют личной жизни, но входят в мою жизнь. И когда, скажем, пальцу причинили какое-нибудь повреждение, ведь страдаю я, а не палец. То же самое происходит в Церкви. Когда мы входим в Тело Христово, то отказываемся от своего отдельного существования, чтобы было по слову апостола Павла: не я живу, но живет во мне Христос (Гал.2:20). Как в теле живет не каждый отдельный член его, а тот, кому они принадлежат, так и в теле Христовом живем уже не мы — члены этого Тела, а живет в нас Христос.
Итак, что же такое Церковь, и как мы в ней живем? Прежде всего, это не есть некоторая организация, как, например, приход. Приход нужен нам для наших действий, но не составляет сущность Церкви.
Вспомним, что делал Христос на земле. Он принес в жертву Себя, Тело Свое, пострадал, но разве Он создавал свою организацию? Правда, маленькая организация была — двенадцать самых близких Его учеников, затем еще семьдесят близких и несколько сот последователей. Но что же дальше? Вот Христа распяли, и все ученики Его разбежались, изменили Ему, организация нарушилась. Но разве можно видеть в этом неуспех дела Христова? Нет, Христос пришел вовсе не для создания организации, а для того, чтобы дать Свое Тело людям, которые восприняли бы Его, сделались Его частью и через то получили спасение. В этом смысле понятно требование Спасителя отдать Ему свою душу, делаясь частью Его Тела: Ибо, кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее (Мк.8:35).
С этой точки зрения становится понятной и заповедь о любви друг к другу. Любить друг друга мы должны как члены одного Тела, из любви Христовой. Как, если у меня болит палец, страдаю я, так и в Церкви: когда страдаю я, страдает Христос. А потому и всякая помощь и духовное врачевство других людей есть услуга Самому Христу. И потому отнюдь не в переносном, а в прямом и точном смысле скажет Христос на Страшном Суде: ...ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня (Мф.25:42-43). И на вопрос людей: Когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, — ответит: ...Так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне (Мф.25:44-45).
Нужно не только понять это определение, но постоянно помнить его, прочувствовать, проникнуться им и воспитать себя в его свете. Ибо если мы будем жить как члены Церкви — Тела Христова, то будем иметь общение и с Главою Тела, а это и есть настоящая духовная жизнь. Толкуя стихи 4 и 5 главы 12-й Послания к Римлянам, Иоанн Златоуст говорит, что единение в Теле Христовом есть основание для взаимной любви христиан. «И (апостол), когда ведет речь о внешних, говорит: Аще возможно, еже от вас, со всеми человеки мир имейте (Рим.12:18); когда же рассуждает о своих, говорит: братолюбием друг ко другу любезни (Рим.12:10). Там требует, чтобы они не ссорились ...а здесь повелевает любить друг друга и не просто любить, но любить сильно. Любовь, говорит он, должна быть не только не притворная, но крепкая, горячая, пламенная... Не жди, чтобы другой проявил к тебе любовь, но сам стремись к нему и начни первый, так как тогда ты приобретешь награду и за его любовь»[2].
Итак, Церковь есть Тело Христово, а не общество. И проводить свою жизнь в Боге нужно, ясно осознав, что я живу уже не сам, но как часть в Теле Христовом — не я живу, но живет во мне Христос (Гал.2:20). И этом также есть путь к смирению. Это понятие Церкви — не слова, не рассуждения только, его нужно воспринять всем своим существом, как это было у отцов Церкви. Тогда станут понятны и отношения между членами Церкви, ибо я должен любить их уже не потому, что они мне нравятся или что они мне близки, а потому, что они, как и я сам, являются частями Тела Христова, в них — в каждом по отдельности и во всех вместе — живет Христос. Вот мы пришли и ищем спасения в Церкви. Ну а как те, которые вне Церкви (сектанты)? Мы знаем, что говорят они: во мне Христос, в тебе Христос, в нем Христос — мы собрались и образовали Церковь. Будто за какое-то достоинство наше, за нашу чистоту вселяется в нас Христос. Православное учение говорит нам не то. Оно говорит, что не Христос вселяется в нас по заслугам нашим, а мы, недостойные и грешные, по Его неизреченной милости к нам, вошли в Его Тело и живем в нем.
Православную Церковь часто упрекают: вот, мол, у вас там и грешники, и прелюбодеи — разве это Церковь? Но не то же ли говорили о Христе, не так ли и Его осуждали, когда Он ел и пил с мытарями и грешниками? Как Христос пришел взыскать и спасти погибшее, так и Церковь существует для грешников, а не для праведников. Здесь мы, по великой милости Господней, очищаемся Телом и Кровью Его, и если не отсеклись еще своими проступками от Тела Его, то не страшны нам упреки других, ибо ведь Христос всех звал и приходящего к Нему не изгонял вон, а прощал и очищал.
Поэтому на упреки мы отвечаем, что грешники, приходящие в Церковь, каются, желают жить лучшей жизнью, понимают, что не имеют сил сами исправиться, и верят, что в Церкви Христос очистит их. Вот глубокое различие между Церковью и всяким мирским сообществом: разве в сообщество допустят вора или блудника? На раскаяние его не посмотрят, а захотят, чтобы он прежде на деле доказал, что он исправился, и тогда, может быть, его примут. Церковь же поступает не так. Здесь кающиеся тотчас же принимаются, входят в Тело Христово, очищаются и получают возможность жить в Боге. И нам не страшно, когда нам указывают на этих грешных людей. Да, они грешные, но хотят исправиться и идут к исправлению, хотя, быть может, и часто падают. Но и тогда они тотчас же могут искупляться и омываться Кровью Господа. В конце каждой литургии, после приобщения, священник вкладывает в потир частицы, вынутые из просфор за членов Церкви, и говорит: «Отмый, Господи, грехи поминавшихся зде, Кровию Твоею честною...»
Одним словом, мы должны совершенно перестроить наше понятие о Церкви. Это не есть какая бы то ни было организация, вроде приходской общины или хотя бы даже всей Русской Церкви. Внешняя организация нужна для нас, но не в этом, не в общественной жизни — главное дело Христово. Основа Его дела — Пречистые Его Тело и Кровь, ибо Христос не только воплотился, пострадал при Понтийском Пилате и искупил нас когда-то, но и дал нам Свое Тело, которое есть Церковь. Об этом учили отцы Церкви, а мы об этом позабыли.
Когда мы начинаем жить духовной жизнью, то не живем уже сами, как те, кто не в Церкви. В нас живет Христос, Который в нас и страдает, и плачет, и соединяет всех нас в Себе. И это не потому, что мы какие-то особенные, достойные, а лишь потому, что мы — члены одного Тела. Святые отцы чувствовали это и передавали нам. В древние времена у далеких предков наших единение верных в Церкви было полным: Народу же веровавшему бе сердце и душа едина (Деян.4:32).
«А теперь не так, но совершенно напротив: между всеми множество разного рода браней; мы — члены — расположены друг к другу хуже диких зверей. Христос соединил с Собою тебя, настолько отделившегося от Него; а ты не хочешь даже с братом соединиться надлежащим образом, но отделяешься от него, удостоившись от Владыки такой любви и жизни»[3]. «Все, что бы ты ни делал для брата, восходит к Владыке твоему, и Он, как бы Сам получив от тебя благодеяние, вознаграждает тебя за это»[4].
Вы видите, Иоанн Златоуст сам чувствует себя частицей Церкви — Тела Христова, чувствует, как другие частицы отсекаются, отъединяются от этого Тела, и он скорбит, негодует, умоляет не порывать живой связи с Церковью и с ее Главою — Христом.
Подведем теперь итог. Церковь есть Тело Христово, а все мы — члены этого Тела; в нас живет Христос, но не потому, что мы достойны этого, а потому, что мы вошли в Его Тело и «предали» свою душу, чтобы жить во Христе. Я люблю Бога и не любить Его не могу, ибо живу Им, Его жизнью. Точно также я люблю своих братьев именно как членов единого Тела. И это не слова только, а сама жизнь, что в лице братьев я накормил Христа, помог Христу. Это основная предпосылка истинного делания.
Чтобы спастись, чтобы жить подлинной жизнью, необходимо приобщиться Плоти Христовой. И вот от апостолов и до учителей наших дней преподается нам учение, что этой Плотью, дарованной Христом миру, является Его Святая Церковь. Вступая в нее и приобщаясь Тела и Крови Христовых, мы, отсеченные, присоединяемся к Телу и начинаем жить Его жизнью. В этом отношении понятна молитва священника над кающимся: «Примири и соедини его Святей Своей Церкви», ибо совершение греха от нее отъединяет.
В Церкви мы спасаемся вовсе не потому, что пришли в некую организацию — забудем об этом понятии, оно не может быть применено к Церкви. Церковь есть Тело Христово, и если, входя в Нее, мы будем продолжать жить сами по себе или же потеряем приобретенное вначале живое единство, то станем мертвы и составим лишь одну видимость Тела Христова.
И как недостойно приступающие к Святым Тайнам приобщаются Телу и Крови Христовым не во исцеление души и тела, а в суд и во осуждение, так и мы, живя недостойно в Церкви, вместо спасения получаем себе ад и осуждение. Да, нужно всецело перестроить свое отношение к Церкви, нужно живо почувствовать себя членом Церкви как единого Тела Христова, и только тогда, только этим путем мы достигнем истинной совместной жизни во Христе.
Христианство устами Евангелия и святых отцов говорит, что для достижения совершенства, необходимо отречься от мира. Но что значит «отречься от мира»?
Христос сказал: Царство Мое не от мира сего (Ин.18:36); и еще: Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин.15:19). Что это значит?
Дело в том, что слово «мир» в христианском опыте имеет несколько значений. Первое из них — это мир как создание Божие, вселенная, только что вышедшая из рук Творца. Этот мир прекрасен, в нем вся... добра зело (Быт.1:31), им любуется Сам Создатель. Отречься от этого естества, от этого Божия творения — противоестественность и безумие, и не к этому зовет Христос, не к этому призывают грядущие вослед Ему святые отцы. Слово «мир» значит еще «грех»: этот-то мир — мир как грех, как повреждение, искажение естества, как «неестественность» — этот-то мир и не есть от Отца (см.: 1 Ин.2:16), он-то и борется с Богом и его надо убегать.
Мир, в котором мы живем, был когда-то прекрасен, преисполнен красоты, но человек, согрешив, внес в него свой грех, и теперь всюду первая красота осквернена печатью греха, божественно естественное всюду здесь перемешано с дьявольски неестественным. Живя в этом мире, мы должны помнить слова Господа, сказавшего, что мы «не от мира сего», мы должны помнить, что христианство есть борьба за Царство Божие с царством дьявола, брань с миром. При крещении над каждым из нас была прочитана молитва, в которой Церковь устами священника просила у Господа для нас благодати «во еже бегати суеты мира», т.е. бороться с грехом, с искажением естества.
Но как бороться с миром, как уйти от него? Многие из желающих спастись уходят в монастырь, и дальше — в пустыню, в полное уединение. Но такой внешний уход есть еще очень малое. Уйти от мирской жизни не значит уйти от греха, который во всяком месте может поселяться в душе человека. Можно уйти в пустыню и не уйти от мира, но зато от «мира» можно уйти, оставаясь в миру. По словам Антония Великого, который и сам выходил из пустыни в мир, истинные христиане пользуются миром, но по внутреннему человеку они беседуют с Богом, а не с миром. Живи так, говорит он, как бы ты не был в мире, и найдешь покой. Святые не видят греховных дел мирских людей по неимению к тому чувства, мирские же люди не видят добрых дел святых по той же причине.
Отречение от мира состоит не в том, чтобы уйти куда-то от этого мира, но чтобы быть в ином ведении. Подлинное отречение от мира есть умерщвление в себе чувственного переживания зла, греха, перемешанного в мире с добром, и способность воспринимать только добро. Надо начинать бороться с миром, со страстями в собственной душе, и чрез это очистится и освятится тот мир, в котором ты живешь. Чистота душ святых укрощала диких животных, делая их кроткими и покорными.
Медведь не боялся и не трогал ни преподобного Сергия, ни преподобного Серафима в их уединении, но брал пищу из их рук.
Мир, с которым мы должны бороться, заключен в сатане. Еще при крещении мы отреклись от него, возненавидев мир. Нельзя быть детьми дьявола и Бога, нельзя служить дьяволу и Богу — потому убьем в себе все мирское. Мы должны быть мертвыми миру. Кто не возненавидит душу свою, т.е. все мирское в ней, тот не может идти за Христом. Борись с миром и помни, что он врывается в тебя только через твою душу. Этим же путем шли все величайшие угодники Божии, этим же путем надо идти и нам, если желаем быть христианами. Разница между подвижниками — только в степени борьбы. Борьба эта возможна всегда и при всяких условиях. Правда, в определенном отношении монахи поставлены в лучшие, более удобные условия для борьбы с миром. Но «мир» есть и в монастыре, он сопровождает в самую далекую пустыню того, кто не очистил своей души; всюду есть свои трудности и искушения.
Надо ли всем желающим спасения внешне уйти от мира? Нет. В борьбе с миром все индивидуально. У каждого свой путь, свой подход ко Христу. Нельзя всех людей ставить в одни рамки. Есть люди, которым вовсе не надо идти в монастырь. Нужно только всегда помнить, что мы дали обет борьбы с миром и с князем века сего и что борьба эта происходит в душе нашей, а не вне нас. По слову апостола, мы можем всем пользоваться, но как не пользующиеся (1 Кор.7:31). У каждого здесь свой путь.
Возьмем хотя бы отношение Церкви к науке. Что говорит здесь опыт святых отцов? Мы видим, что одни из подвижников бежали от условий мирской жизни, бежали от ее культуры, им это было необходимо. Так сделал Арсений Великий — один из самых образованных людей своего времени. С другой стороны, мы знаем, что великие святители Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст изучали эллинскую мудрость. Авва Дорофей занимался медициной, многие иноки несли светские послушания, а один из святых отцов даже говорит, что науку отрицают только лентяи. Таким образом, для желающего стяжать духовную мудрость не обязательно вовсе отказываться от светской. Весь вопрос в том, что мы берем от последней. Нужно во всем видеть и находить естественное, «со всего срывать цветки», как говорит Василий Великий, «убегая всего неестественного». Есть и в эллинской мудрости нечто божественное, что и почерпали в ней три вселенских учителя и святителя. Но в отношении всего, что дает нам жизнь мирская, в отношении каждого явления культуры мы должны прежде всего ставить вопрос — сколько здесь божественного, и нужно ли и можно ли поэтому нам к нему подходить. Читая какого-нибудь писателя или глядя на какую-нибудь картину, нужно непременно справляться со своей душой — какое воздействие оказывает на нее воспринимаемое, возвышает ли и очищает или является соблазном.
Итак, борьба с миром — это борьба не против естества, но за естество. Но как узнать нам, что естественно и что неестественно, противоестественно. Будучи слепым, как слепы мы, у которых душа полна греха, можно не видеть дьявольского и не находить божественного. Вот для прозрения-то и необходим нам святоотеческий опыт, необходимы наставления духовного отца, умудренного в знании человеческой души.
Говорить о необходимости, о пользе молитвы, кажется, незачем. Все то, чем мы живем в этом мире, — книги святых отцов, церковное богослужение, даже Священное Писание — все это прекратится в том мире, останется только одно — молитва. Без молитвы мы не можем жить духовно. Святые отцы говорят, что «молитва... есть пребывание и соединение человека с Богом»[5], они называют молитву дыханием духовной жизни. Какова молитва наша, такова и духовная жизнь. «Как тело наше, по удалении души, — говорит авва Евагрий, — бывает мертво и смрадно, так и душа, в которой не действует молитва, мертва и смрадна. Но что лишение молитвы должно считать горшим всякой смерти, этому явно учит нас пророк Даниил, который готов был лучше умереть, нежели лишить себя молитвы в какой-либо час. Бога вспоминать чаще, нежели дышать»[6].
В 28-м слове своей «Лествицы» Иоанн Лествичник называет молитву «зеркалом духовного возрастания», а в другом месте говорит: «Устроение твое покажет молитва; ибо богословы утверждают, что молитва сеть зеркало иноков (спасающегося. — О.С.)»[7].
Но святые отцы постоянно говорят, что нужно научиться молиться. Молитва — это не только те радостные минуты, когда мы, становясь на нее, чувствуем Бога, но и труд.
Учиться молиться — но разве молитва не дар Божий? Святые отцы говорят, что всякая добродетель, в том числе и молитва, является, конечно, даром Божиим, но тем не менее мы ко всему должны прилагать и свое старание, должны научаться и молитве. У преосвященного Феофана есть брошюра под заглавием «Как научиться молиться». Прочитав лишь это заглавие, многие могут сказать: посмотрите, до какого «ремесленного» состояния дошло Православие. Многим не только может показаться странным, но они назовут это хулой на Бога — молиться, когда не хочется, когда нет настроения: да как же я буду молиться, какая же это будет молитва? Опыт святых отцов говорит, что это не так. «Будь мужествен во всех случаях, и Сам Бог будет твоим учителем в молитве... Ибо она (молитва. — О.С.) в самой себе имеет учителя — Бога, учащего человека разуму, дающего молитву молящемуся и благословляющего лета праведных (ср.: Пс.93:10, 1 Цар.2:9)»[8]. Не мы сами будем учить себя молитве, даже и не святые отцы, а Сам Бог будет нас учить.
Что же такое молитва в смысле нашего духовного состояния? Каково наше психическое состояние в процессе молитвы? Иоанн Лествичник с этой точки зрения разделяет молитву на три части — начало, середину и совершенную молитву: «Начало молитвы состоит в том, чтобы отгонять приходящие помыслы при самом их появлении; средина же ее — в том, чтобы ум заключался в словах (молитвы. — О.С), которые произносим или помышляем; а совершенство молитвы есть восхищение ко Господу»[9]. Разве все вы не помните тех минут, когда впервые почувствовали, что вознесли свое сердце к Богу, что вы уже не одни? Разве у нас, у несовершенных и ничего еще не достигших, не бывает этого восхищения ко Господу, радости, что Бог слышит тебя? Человеку, который только еще начал молиться, бывает дано отгнание помыслов, а также в его мере то радостное состояние, что дается совершенным. Так, Господь на горе Фаворской показал апостолам радость пребывания с Ним, радость молитвы. Они еще ничем не заслужили ее, она была получена ими даром. Апостолы были до того преисполнены этой радости, что самый пламенный из них — Петр — просил Господа задержать эти мгновения. Но Господь дал им пережить эту радость для того, чтобы в дальнейшем, в минуты сомнений и колебаний, они уже имели бы ее в своем опыте, помнили бы иное состояние, дарованное им когда-то не по заслугам.
Эти же ученики находились затем с Господом в саду Гефсиманском, после прощальной беседы, Тайной Вечери, сразу после того, как Он открыл им то, чего дотоле еще не открывал, — и Господь молился в Гефсиманском саду до кровавого пота, молился пламенно, и это была Его последняя молитва. А ученики не исполнили Его последней просьбы — бодрствовать с Ним, они заснули. Так же бывает и с нами.
Господь по неизреченной Своей милости и, если можно так выразиться, «духовной педагогике» дает нам, новоначальным, сразу почувствовать вершину молитвы, даром дает великую радость восхищения к Нему. Но вот те первые мгновения становятся все реже. Начинается процесс борьбы за их стяжание, путь испытаний. Петр, даже познав ранее эту радость, отрекся от Спасителя, но на своем крестном пути стяжал ее вновь. Он во всей полноте ощутил свет Фаворский, когда был распят головою вниз и радовался, видя Христа, идущего за его душой.
Нам также предстоит делать эту работу. Евангелие — книга не только Божественная, но и человеческая, в ней раскрываются и человеческие слабости. Когда дар Божий отходит от нас и «мир» входит в нашу душу, заволакивает радость молитвы, это происходит потому, что мы сами еще ничего не сделали. Бог нас коснулся, но мы еще не трудились сами, и потому с нами случается то же, что с Петром.
Говоря о начале молитвы, Иоанн Лествичник имеет в виду не эти первые радостные минуты, но то, что следует за ними. Когда мы становимся на молитву и хотим беседовать с Богом, часто вместо этого приходят одна за другою различные мысли (состояние это святые отцы называют «парением мысли»), и нам начинает казаться, что это недопустимо и молитва должна быть прекращена. Но Иоанн Лествичник думает иначе: «Начало молитвы состоит в том, чтобы отгонять приходящие помыслы...»[10] «Непрестанно борись с парением твоих мыслей, — пишет он, — и когда ум рассеялся, собирай его к себе, ибо от новоначальных послушников Бог не ищет молитвы без парения. Потому не скорби, будучи расхищаем мыслями, но благодушествуй и непрестанно воззывай ум ко вниманию; ибо никогда не быть расхищаему мыслями свойственно одному ангелу»[11].
Если начало молитвенного пути предусматривает необходимость бороться с помыслами, не скорбя и благодушествуя, то на середине его требуется заключать ум в слова молитвы. Под словом «ум» святые отцы понимают не интеллект, а самый центр духовной жизни, все наше внутреннее существо. Если мы читаем ту или иную молитву, например: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас», то ум наш должен заключаться именно в этих словах.
Можно сделать такое сравнение: я еду в вагоне и с кем-нибудь беседую. Беседа меня увлекает. Несмотря на то что я слышу посторонние звуки и разговоры, центр моего внимания направлен на те слова, которые произношу я и мой собеседник. Но вдруг я начинаю чувствовать, что уже плохо слушаю то, что говорит мой собеседник, что я ловлю слова и оттуда, и отсюда, а затем — что уже только делаю вид, что разговариваю лишь с одним человеком. Так же и в молитве могут нас отвлекать всякие помыслы, но надо стараться, чтобы ум наш не рассеивался. Между тем мы зачастую даже оставляем молитву, когда нам навязываются другие мысли, мы идем за ними и где только в мыслях не побываем. Ум наш тогда заключается не в молитве, а в чем-то совсем другом — и это потому, что мы не отгоняли помыслы в самом начале.
А вот что говорит Иоанн Лествичник: «Старайся всегда возвращать к себе уклоняющуюся твою мысль, или, лучше сказать, заключай ее в словах молитвы. Если она, по младенчественности твоей, утомится и впадет в развлечение, то опять введи ее в слова молитвы; ибо непостоянство свойственно нашему уму. Но Тот, Кто силен все утвердить, может и уму нашему дать постоянство»[12].
Для нас важно осознать, что и святые отцы прошли через все это, что и для них совершенство было не только даром, но и завершением пути. Новоначальным же третье состояние молитвы дается на первом этапе даром, чтобы они знали, куда идут, за что борются.
Совершенная молитва состоит в том, что слова совсем уходят, человек прямо видит Бога, и сердце его восхищено к Нему. Для святых подвижников такая молитва есть дар заслуженный. И вне этого пути иного нет. Иоанн Лествичник лучше и яснее всех сформулировал, что такое молитва, но и у других святых отцов, например у Симеона Нового Богослова, мы находим вполне сходные мысли. Святые отцы с разных сторон подходят к этому вопросу, и чувствуется, что противоречий между ними нет. Молитве нужно учиться, и в том же смысле, как вообще учатся какому-нибудь искусству или науке.
Возникает вопрос, молиться ли нам по святоотеческому опыту, теми молитвами, которые составили подвижники, или учиться самим их слагать и начинать этот путь заново.
Нам уже ясно, что тем, кто хочет бороться за Царство Христово, нужно в жизни своей следовать опыту святых отцов, учиться на основании того опыта, который оставлен предшественниками. Собственное творчество этим не уничтожается, но, напротив, еще более выявляется, делается более совершенным. Вот почему Святая Церковь указывает молиться теми молитвами, которыми молились святые подвижники. И даже из молитвенного опыта снятых отцов она принимает далеко не все, выбирая наилучшее из лучшего. Так, из многочисленных молитв Симеона Нового Богослова взяты для употребления только две.
Для тех, кто имеет хоть некоторый опыт в деле молитвы, понятно, почему святые отцы напоминают ставшим на молитву о делах лукавого и повелевают оставаться на ней, несмотря на все его ухищрения, на всю свою рассеянность. А мы, которые и вообще мало уделяем времени молитве, которым всегда некогда, сдаемся без боя. Нам кажется, что когда нет желания, нет побуждения — незачем и молиться. «Долго пребывая на молитве и не видя плода, не говори: я ничего не приобрел. Ибо самое пребывание в молитве есть уже приобретение; и какое благо выше сего, прилепляться ко Господу и пребывать непрестанно в соединении с Ним?»[13]
Если мы со смирением будем идти по этому пути, Господь «засчитывает» нам и эту рассеянную молитву. Только со своей стороны мы должны приложить все усилия. Так говорят оптинские старцы Амвросий и Анатолий. Новоначальному нечего и думать о молитве без парения мыслей.
В борьбе за Царство Божие первое место принадлежит не добродетели, а молитве. К чему стремится человек? Он ищет соединения с Богом. А если так, значит, в основу всего надо положить молитву. Марк Подвижник говорит, что невозможно нам восстановить в себе образ Божий иначе, как только благодатию Божиею и верою, когда человек с великим смиренномудрием пребывает умом в непрестанной молитве.
Мы, русские, — широкие, порывистые натуры, без выдержки, готовые на многое под влиянием минуты. И нам надо понять: в молитве необходим упорный труд.
Святые отцы наставляют нас: если ты молишься только тогда, когда встал на молитву, то ты совсем не молишься. Пребывать и соединяться с Богом мы должны непрестанно: Непрестанно молитеся (1 Сол.5:17), — говорит апостол. И святитель Григорий Палама увещевает нас относить эту заповедь не только к монахам, но и ко всякому христианину. «Пусть никто не думает, братия мои христиане, будто одни лица священного сана и монахи долг имеют непрестанно и всегда молиться, а не миряне. Нет, нет; все мы, христиане, имеем долг всегда пребывать в молитве. Ибо смотрите, что Святейший Патриарх Константинопольский Филофей пишет в житии святого Григория Солунского:
Имел святитель сей друга возлюбленного, Иова по имени, человека простейшего, но многодобродетельного, с коим беседуя однажды, владыка сказал о молитве, что всякому вообще христианину надлежит подвизаться в молитве всегда и молиться непрестанно, как заповедует апостол Павел вообще всем христианам: Непрестанно молитеся (1 Сол.5:17), — и как говорит о себе пророк Давид, при всем том, что был царь и имел попечение о всем царстве своем: предзрех Господа предо мною выну (Пс.15:8), т.е. всегда мысленно зрю Господа предо мною в молитве моей. И Григорий Богослов учит всех христиан и говорит им, что чаще надлежит поминать в молитве имя Божие, чем вдыхать воздух. Говоря это и многое другое другу своему Иову, святитель прибавил еще, что, повинуясь заповеданиям святых, нам надлежит не только самим молиться всегда, но и других всех учить тому же, всех вообще: и монахов, и мирян, и мудрых, и простых, и мужей, и жен, и детей, и побуждать их молиться непрестанно.
Слышавшему сие старцу Иову показалось это новым делом, и он начал спорить, говоря святителю, что молиться всегда есть дело только аскетов и монахов, кои живут вне мира и сует его, а не мирян, кои имеют столько забот и дел. Святитель привел новые свидетельства в подтверждение сей истины и новые неопровержимые ее доказательства, но старец Иов не убедился и ими. Тогда святый Григорий, избегая многословия и любопрепирательства, замолчал, после чего каждый пошел в келию свою.
Когда потом Иов молился наедине в келии своей, является ему ангел, посланный от Бога, Иже всем человеком хощет спастися и в разум истины приити (1 Тим.2:4), и укорив его, зачем спорил со святым Григорием и противился явному делу, от коего зависит спасение христиан, возвестил ему от лица Божия, чтоб вперед внимал себе и остерегался творить кому что-либо противное сему душеспасительному делу и противиться воле Божией, даже и в уме своем чтоб не держал противного сему помысла и не позволял себе мудрствовать разно с тем, что сказал святый Григорий. Тогда простейший старец Иов тотчас поспешил к святому Григорию и, припадши к ногам, просил прощения в противоречии ему и любопрительности, и открыл ему все, что сказал ангел Господень.
Видите теперь, братия мои, как имеют долг вообще христиане, от мала до велика, молиться всегда умною молитвою: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!» так, чтоб ум их и их сердце навык имели всегда изрекать священные слова сии. Убедитесь же, сколько благоугождается сим Бог и сколько великое от сего происходит благо, когда Он, но безмерному Своему человеколюбию, ангела небесного послал объявить нам, чтоб никто более никакого не имел в сем сомнения.[14]
Непрестанная молитва была у святых так называемым умным деланием. Но это — мера совершенных, и мы не можем об этом даже помышлять. Нам нужно прежде всего стараться иметь постоянную память о Боге, и тогда увидим, что Господь всегда с нами, что не Он нас, а мы его оставляем и забываем, вспоминая о Нем только тогда, когда нам надо вставать на молитвенное правило, на нашу утреннюю или вечернюю беседу с Ним. Но и такая беседа будет возможна лишь тогда, когда мы и в иное время постоянно с Ним пребываем и соединяемся. К памяти о Боге должно быть присоединено и краткое призывание, произносимое время от времени: «Господи, помилуй», «Господи, спаси» или еще какое-либо, в зависимости от того, кому какая молитва ближе.
Что же может помочь нам в непрестанном памятовании о Боге? Святые отцы говорят, что молитва имеет своею матерью молчание. «Благоразумное молчание есть матерь молитвы...»[15] Все мы нередко чувствуем, что изнемогаем, потому что «выболтали» свою душу, истощили ее тем «многоглаголанием», против которого предостерегают святые отцы. Для того чтобы собрать душу и отогнать помыслы, надо стараться меньше говорить, в особенности не судить и не пересуживать, говорить же только, что необходимо. Многоглаголание оказывает на молитву самое вредное действие, «помрачая ее», а «любитель молчания приближается к Богу и, тайно с Ним беседуя, просвещается от Него»[16].
Нам уже понятно, что надо бороться с помыслами и возвращать ум к словам молитвы, когда стоишь на молитве. Но это относится не только к молитвенному правилу, к молитве как беседе с Богом, но и к постоянному ощущению нашего пребывания с Богом, к непрестанному памятованию о Нем. Иначе и на молитвенном правиле мы не заставим наш рассеянный ум обратиться к Богу.
«Если ты постоянно обучаешь ум твой не удаляться от тебя, — говорит преподобный Иоанн Лествичник, — то он будет близ тебя и во время трапезы. Если же он невозбранно всюду скитается, то никогда не будет пребывать с тобою»[17]. Итак, нужно возвращать наш ум к Богу не только стоя на молитве, но приготовляться к беседе с Ним весь день, всю жизнь — и это само по себе уже будет молитвой. Особенно должны мы делать это перед своей утренней или вечерней молитвой.
Кроме благоразумного молчания, к молитве подготовляет нас и послушание. Вот что говорит по этому поводу тот же Иоанн Лествичник: «Видел я блистающих послушанием и по возможности не нерадящих о памяти Божией, совершаемой умом, которые, ставши на молитву, вскоре овладевали умом и проливали потоки слез, потому что были предуготовлены святым послушанием»[18].
О приготовлении к молитвенному предстоянию Богу святые отцы говорят так: «Мы, которые грядем предстать Царю и Богу, беседовать с Ним, не неготовые должны исходить в путь сей, чтобы Он, издалеча узрев нас, не имеющих оружия и одеяния, которые должны иметь предстоящие царю, не повелел Своим рабам и служителям связать нас и далече от лица Своего отринуть, а прошения наши разодрать и бросить нам в лицо»[19].
Многие из нас начинают молиться, доканчивая какое-нибудь дело — причесывание или умывание, например, как бы не видя никакой разницы между беседой с Богом и обычным делом. А между тем и при перемене телесного состояния человек не остается неприготовленным: выходя на мороз, надевают шубу, в жару — легкие одежды и т.д. Вставая на молитву, мы хотим сразу же начать борьбу за нее. Когда еще и за приготовление к ней не боролись, не изгнали из души нашей все скверное, все мирское, что есть в ней, и хотим преднести его вместе со словами молитвы пред лице Божие.
Мы часто болтаем по дороге в храм и, входя и него, продолжаем это занятие; если же идем одни, то думаем о наших делах и также ничего не делаем для приготовления ко входу в храм. А если еще тут у нас много знакомых, сейчас же пойдут разговоры, суды-пересуды, и начавшаяся служба застает нас врасплох (и хорошо еще, если придем к началу), не имеющих оружия и одеяния, которые надлежит иметь предстоящим Царю.
«Се, Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща»[20] — это относится не только к Страшному Суду, но и к обычному предстоянию нашему перед Богом, когда мы имеем полную возможность приготовиться и всякий раз не делаем этого. «Кто, занимаясь каким-либо делом, продолжает его и тогда, когда настал час молитвы, тот бывает поруган бесами; ибо то и намерение у сих татей, чтобы одним временем похищать у нас другое»[21]. «Во время молитвы не рассматривай даже и нужных духовных вещей. Если же не так, то потеряешь лучшее»[22].
Что же самое главное в приготовлении к молитве, на что надо обратить наибольшее внимание? «Когда идешь предстать пред Господом, да будет вся риза души твоей соткана из нитей, вернее же сказать, из залога непамятозлобия. Если не так, то не получишь от молитвы никакой пользы»[23]. Это непамятозлобие непременно должно быть с нами, иначе из нашей молитвы ничего не получится. А между тем мы часто начинаем молитву со злобою на кого-нибудь, и в этом случае наша молитва обречена на неудачу, «прошение наше будет разодрано». Таково наше обычное делание. Святые отцы призывают: «Восстав от миролюбия и сластолюбия, отвергни попечения, совлекись помышлений, отрекись тела; ибо молитва есть не иное что, как отчуждение мира видимого и невидимого»[24]. «Всякое ныне житейское отложим попечение», — поется в Херувимской песни. «Отложим попечение», т.е. забудем о всем том, что в этой жизни мы делаем скверного и злого. «Как земному царю мерзок, кто, предстоя ему, отвращает от него лицо и со врагами владыки своего беседует, так и Господу мерзок бывает предстоящий на молитве и приемлющий нечистые помыслы»[25]. Возьмите любой молитвенник: там вслед за словами «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа» предлагается оставить всякий помысел, утишить душу и тогда только приступить к молитве.
Но надо не только готовиться к молитве, надо и после нее охранять себя. Нам обычно кажется: вот помолился, сделал свое дело — и все. Но это не так. «Внимай себе трезвенно после молитвы, и увидишь, что толпы бесов, побежденных нами, стараются после молитвы осквернить нас нечистыми мечтаниями»[26]. Больше всего борет нас после молитвы страсть гнева. «Когда трезвенно помолишься, вскоре будешь борим на гнев; ибо враги наши обыкновенно так поступают»[27].
Часто, придя домой из церкви от причастия, человек вдруг поругается со всеми. Правда, можно сказать: враги человеку — домашние его (Мф.10:36), хоть здесь и не в евангельском смысле. Многих это повергает в отчаяние: все равно — что молился, что не молился — нечего и в церковь ходить. Но этого не будет, если хранить себя после молитвы, и хранить в особенности от гнева. Охранять себя мы должны потому, что Господь, как говорит Иоанн Лествичник спросит у нас плоды нашей молитвы, а плодов у нас не будет, если не сохраним себя.
Итак, работая над молитвою, мы должны:
1. Постоянно пребывать с Богом через стяжание благоразумного молчания и послушания.
2. Становясь на молитву, откладывать всякое земное попечение и хранить непамятозлобие.
3. После молитвы охранять себя от гнева и других страстей, чтобы не ответить перед Господом за утерю плодов молитвы.
До сих пор мы говорили о том, что можно было бы назвать «техникой молитвы». Но что такое молитва по своей сущности? Разве не могу я молиться просто теми словами, которыми изливается и молится сама душа моя? Возможна ли молитва как мое личное творчество? Неужели я рабски должен следовать тому, что есть в молитвенниках и церковных песнопениях, неужели не могу сам творить? Такой образ мыслей нам понятен. Но как и всё, о чем мы здесь говорили, вопрос этот тоже должен быть освящен святоотеческим опытом.
Сейчас в Москве и по всей Руси идет борьба за «Живую церковь». Если отбросить всю политическую грязь, все интриги, то есть же и там что-нибудь чистое, что привлекает туда сердца, ведь есть же и там искренние люди. Теперь говорят, что Церковь «лежит в параличе», что нет в ней духа живого. Если мы беремся за изучение какой-нибудь науки, нельзя и изучать ее по одним лишь книгам, тем более, если наука эта опытная. Иначе наши занятия будут безуспешны. Это скажет вам любой естествоиспытатель, медик или химик. Но так и везде.
Нельзя изучать науку книжным путем, есть и ней нечто, что подлежит опытной проверке. Так и в искусстве. Если бы любой вундеркинд попробовал идти в искусстве собственным путем, то каждый профессор посоветовал бы ему прежде всего приобщиться к великому опытному богатству данной области, а потом, завоевав эту почву, на ней творить уже свое. То же и в религии.
Всякому, кто подумает, что весь святоотеческий опыт может быть познан только из книг, любой старец скажет, как сказал старец Леонид, что эти творения надо «деяньми» читать. Наше положение таково: мы даже не дети, мы ребята новорожденные, которые еще и ползать-то не умеют, мы нисколько не проверили пути святых отцов своим опытом. Нам надо учиться, но не просто по книгам. Эти книги для верующего — то же, что для изучающего литературу — история литературы. Мы должны всякое слово здесь проверить на своем собственном опыте, творить святоотеческий опыт для себя заново. Иначе это будут лишь сведения. И вот, с Богом, давайте молиться. Принимая святоотеческий опыт, мы становимся воинами Царства Божия и должны бороться, должны работать. Одна из частей этой работы есть изучение слова Божия и работа над собой в связи с этим. Однако самое главное — это уничтожение тления нашей души. Когда мы говорим, что нужно охранять себя от всяких помыслов (иначе мы и молиться не можем), является вопрос: что же, молитва есть нечто отдельное от всей борьбы за спасение, от всего остального — опыта святых отцов? Душа тянется к Богу, чтобы очиститься. Исаак Сирин говорит, что молитва есть умерщвление понятий, свойственных воле плотской жизни. Вот какова задача нашей молитвы — умерщвление не только греха в нас, но и самых «понятий, свойственных воле плотской жизни». Поэтому, терпеливо пребывать на молитве значит отречься от самого себя. А постоянное пребывание на молитве есть хранение ума от помыслов скверных и нечистых. Итак, мы должны учиться молиться.
Святые отцы говорят, что устроение наше выявляется в молитве — молитва есть зеркало духовного возрастания. Если я в течение всей своей жизни буду бороться с собой и если постоянно буду стремиться претворять в своей жизни и в этой борьбе святоотеческий опыт, как же в молитву, в высший момент этой борьбы я внесу все то, что есть в душе моей, со всем скверным и нечистым? Разве не должен я приобщаться к молитве совершенных? В словах ее заключен весь тот святоотеческий подвижнический опыт, который мы стараемся провести в жизнь. Начав молиться сам, ежедневно возносить к Богу свою собственную не очищенную еще душу, не стану ли я не самоотречением сниматься, а самоутверждением — утверждением себя именно в той «воле плотской жизни», от которой требуется отречься? И такие люди не только не отрекаются от себя, но еще и другим себя навязывают, стараются увлечь их за собою в импровизированной молитве. Не есть ли это дьявольская работа? Разве ненастроенный инструмент может издавать правильные звуки?
Для нас этот вопрос должен освещаться опытом святых отцов. Они говорят, что следует прежде научиться молиться с помощью молитвы совершенных, а потом можно и о своем просить. Если Церковь есть Тело Христово, то отнюдь нельзя считать, что мы постоянно находимся в Церкви, ведь грех отсекает нас от нее, но мы снова приобщаемся к ней через таинства покаяния и причащения.
Входя в храм, мы слышим молитву, написанную одним из святых отцов (а ведь не все молитвы святых отцов вошли в церковный обиход, но только лучшие из них), при этом мы знаем, что единственные подлинные члены Тела Христова суть святые. В церковном богослужении участвуем не только мы, но и Церковь Небесная, и даже главным образом она, потому что, кто знает, не отсечены ли мы от Церкви. Молитва совершенных поднимает нас, ибо она есть подлинный духовный опыт, и именно в ней больше всего выявляется духовное устроение душ святых. Отсюда понятно, что мы должны ко всему этому относиться так же, как ученый к тому, что сделано до него в науке. Только восприняв все это и проведя сквозь свой опыт, может он успешно работать дальше.
В Церкви, в религии действует тот же закон, что и во всей остальной жизни. Ведь молиться святоотеческой молитвой не означает вовсе оставить свое собственное творчество, но надо школу пройти. Впрочем, в школе можно самому пробовать свои силы, школа возвышает нас. Вне этой школы не может быть ничего. И если мы применяем святоотеческий опыт в жизни своей, то как же не применять его в молитве? Когда мы говорим о святоотеческом опыте, то должны в первую очередь иметь в виду молитвенный опыт подвижников, ибо в молитве заключается и более всего выявляется опыт святых отцов. Бог помогает нам прежде всего в молитве. Он Сам открывается в ней.
Молитва есть выявление самой души. Наше счастье, что есть у нас святоотеческая молитва — молитва истинных членов Тела Христова: ведь молясь ею, мы молимся с ними. Церковная молитва дорога нам потому, что в храме мы молимся вместе с Небесной Церковью.
Литургия, пресуществление Даров, совершается не по личной заслуге священника и присутствующих верующих, но по молитвам членов Церкви Небесной и за них. В произносимой священником молитве: «Еще приносим Ти словесную сию службу...» — Церковь молится о всех людях, о грешниках, и праведниках, и святых, и заключает эту молитву возгласом: «Изрядно (помолимся — О.С.) о Пресвятей, Пречистей, Преблагословенней, Славней Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии»[28]. Помните — «Да молчит всякая плоть человеча»[29], «Ныне силы небесныя с нами невидимо служат»[30]? Если так воспринимать церковную молитву, то понятно становится, почему она действенна: здесь молятся с нами святые угодники Божии. Но и дома, когда вы молитесь одни и читаете молитвы Василия Великого, Макария Великого и других подвижников, вы всё же не одиноки, не одни молитесь — они молятся вместе с вами. Это великое счастье — ведь их нет сейчас на земле, а мы имеем величайшую благодать молиться вместе с ними. Наше обычное отношение к церковной молитве есть плод нашей интеллигентской поверхностности в отношении к Церкви. «Нас всех бы в школу отдать не мешало», как говорит Мефистофель у Гете, только не в ту, о которой он говорит, а в святоотеческую. В чем выявилась наша несостоятельность? Мы растеряли всё, что имели. Эпоха преподобного Сергия, XV, XVI века создали русскую иконопись. А вот XVII, XVIII века и дальше — это уже в определенном смысле спад. Ведь много же было талантливых художников в XIX столетии, но писал ли кто-нибудь из них иконы? У них были подчас картины религиозного содержания, но не иконы. Икона же есть прежде всего молитва.
Возьмите иконопись Троицкого собора в Сергиевой лавре. Молитва охватывает вас, едва вы туда войдете, особенно теперь, когда ризы с икон сняты. Я думаю, что нашей эпохе не суждено стать эпохой нового церковного творчества. Творчество, конечно, возможно, но не теперь. Нам самим дал бы Бог приобщиться к церковной сокровищнице, созданной угодниками Божиими, сделать ее достоянием собственного внутреннего опыта и сохранить для будущего. Нам суждено вспахать почву, а сеять будут другие.
[1] Свт.Иоанн Златоуст. Беседы на Первое Послание к Коринфянам, 24, 2 // Творения. Т.10. Кн.1. СПб., 1904. С.237.
[2] Свт.Иоанн Златоуст. Беседы на Послание к Римлянам, 21, 2 // Творения. Т.9. Кн.2. СПб., 1903. С.761.
[3] Свт.Иоанн Златоуст. Беседы на Первое Послание к Коринфянам, 24, 2 // Творения. Т.10. Кн.1. С.237.
[4] Свт.Иоанн Златоуст. Беседы на Первое Послание к Римлянам, 21, 3 // Творения. Т.9. Кн.2. С.762.
[5] Прп.Иоанн Синайский. Лествица. Изд. 7. Св.-Троицкая Сергиева лавра, 1908 (далее — Лествица). С.246. Слово 28,1.
[6] Евагрий. Наставления о подвижничестве, 8, 3 // Добротолюбие. Т.1. М., 1895. С.606.
[7] Лествица. С.252. Слово 28, 34; здесь и далее пометкой «О.С.» приведены замечания отца Сергия при цитировании.
[8] Там же. С.255-256. Слово 28, 64.
[9] Там же. С.249. Слово 28,19.
[10] Там же. С.249. Слово 28,19.
[11] Там же. С.62. Слово 4, 92.
[12] Там же. С.249. Слово 28,17.
[13] Там же. С.251. Слово. 28, 29.
[14] Из жития святого Григория Паламы // Добротолюбие. Т.5. М., 1900. С.477-478.
[15] Лествица. С.113. Слово 11, 3.
[16] Там же. С.114. Слово 11, 5.
[17] Там же. С.249-250. Слово 28, 27.
[18] Там же. С.252. Слово 28, 31.
[19] Там же. С.247. Слово 28, 3.
[20] Тропарь полунощницы вседневной и утрени в Великие Понедельник, Вторник и Среду.
[21] Лествица. С.252. Слово 28, 35.
[22] Там же. С 255. Слово 28, 59.
[23] Там же. С.247. Слово 28, 4.
[24] Там же. С.250-251. Слово 28, 25.
[25] Там же. С.254. Слово 28, 54.
[26] Там же. С.154-155. Слово 20,19.
[27] Там же. С.252. Слово 28, 38.
[28] Из молитвы священника на литургии верных.
[29] Триодь Постная. Во Святую и Великую Субботу на литургии вместо Херувимской песни.
[30] Херувимская песнь на литургии Преждеосвященных Даров.
