Настоящий отрывок из Евангелия начинается небольшим, но чрезвычайно характерным эпизодом, который бросает беглый свет на одну очень печальную сторону земной жизни Господа: на отношение к Нему Его ближайших родственников. Мы знаем, что путь Господа Иисуса Христа не был усеян розами. Это был тернистый, скорбный путь, где бесконечная благодать и милосердие постоянно натыкались на шипы человеческой неблагодарности и непонимания. Но 21-й стих III главы Евангелия от Марка, если в него вдуматься, звучит особенно грустно, ибо он вскрывает затаённый уголок жизни Спасителя, где скорбь незаметна для постороннего глаза и малодоступна даже для Его учеников, ибо её тоскливых следов не найти на поверхности общественной деятельности Господа. Это скорбь, глубоко скрытая в тайниках сердца, где обыкновенно она чувствуется особенно тяжело.
Ближние Его пошли взять Его, ибо говорили, что Он вышел из себя.
Подумайте, что это значит? Народ, как всегда, стекается толпами к Господу, народ прославляет явившегося Великого ІІророка, с услаждением слушает Его учение, а ближние Его, родственники, беспокоятся и идут взять Его, ибо говорили, что Он вышел из себя, говоря проще и точнее — «сошёл с ума».
Сумасшедший! Как просто и легко объясняется всё необыкновенное, выходящее из ряда вон, великое и чудесное, таинственное и загадочное в жизни Господа! Его страдальческая жизнь скитальца, не имеющего, где главу подклонить, Его разрыв с семьёй, с духовными руководителями народа, с правящими партиями, с обычными понятиями еврейского общества; Его учение, высокое, вдохновенное, малодоступное для посредственности, — всё объясняется понятным и простым словом «сумасшедший».
И заметьте: с обывательской точки зрения эта догадка, внушающая подозрение и тревогу, звучит правдоподобно. В самом деле, разве не сумасшествие вести такую жизнь, какую ведёт этот галилейский Пророк: уйти из дома, покинуть родных, отказаться от домашнего комфорта и уюта и вместо этого собрать вокруг себя кучку странных, незнакомых людей, слоняться с ними по селениям Палестины, не задерживаясь подолгу нигде, питаясь чем попало и проповедуя что-то непонятное и ни с чем несообразное. Он мог бы жить спокойно, не задевая никого, а вместо этого обличает могущественных фарисеев и саддукеев, раздражая их и подвергая себя страшной опасности их мести. Он мог бы иметь громкую, необыкновенную славу и пользоваться ею для своих видов, но Он как будто избегает этой славы и запрещает рассказывать о совершённых Им деяниях. Он мог бы получить громадную власть, стать царём или народным вождём — народ почти силой старается заставить Его сделать этот шаг, — и Он вместо того предпочитает вести жизнь странствующего нищего.
Ну с чем всё это сообразно? Разве это не сумасшествие? И какое дикое, необыкновенное учение, которое Он проповедует? Мы все привыкли если не думать о богатстве и роскоши, то во всяком случае, заботиться о том, чтобы иметь пищу, одежду, сносное жилище. А Он... Послушайте, чего Он требует:
Не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться?... не заботьтесь о завтрашнем дне (Мф. VІ, 31, 34).
Мы все думаем, что можем и даже должны защищать свои права от наглых посягательств, иначе нам сядут на шею и будут нами помыкать. А Он говорит:
Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два (Мф. V, 39-41).
Мы все стараемся прожить свой век как можно легче, с наибольшим комфортом и наименьшим трудом и совершенно не понимаем, зачем надо себя стеснять, ограничивать свои потребности, брать на себя подвиг лишений и страданий, а Он учит:
Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их (Мф. VІІ, 13-14).
Так или приблизительно так должны были думать многие из современников Господа Иисуса Христа, привыкшие к рутине жизни, установленной фарисеями и законниками; так, несомненно, думали и ближайшие Его родственники, которые понять и оценить всю глубину Его учения не могли, а подчиниться Его авторитету и принять Его слова на веру не хотели. Находясь чаще других в Его присутствии весь подготовительный период Его служения, они, конечно, раньше других стали замечать в Нём эти признаки мнимой ненормальности: любовь к уединению, задумчивость, непонятные речи, странные выходки. Вот почему давно уже в их душу закралось страшное подозрение, перешедшее теперь в уверенность: «Он вышел из себя! Он не в своём уме!»
Мы можем далее представить себе картину тех отношений, которые создались в результате этой уверенности. Эти косые, недоверчивые взгляды, особая осторожность в словах, выбор выражений и тем для разговоров с плохо скрытым опасением не раздражать больного, постоянное, внимательное, назойливое наблюдение за поведением — как всё это должно было волновать, огорчать и оскорблять! Непонимание среди самых близких людей особенно больно. Вы входите в комнату, где в сборе вся семья, и разговор сразу обрывается, наступает неловкая тишина, вы чувствуете, что говорили о вас, может быть, с осуждением, может быть, с сочувствием. Вы присаживаетесь к семейному очагу — от вас осторожно отодвигаются, не спуская с вас внимательных испытующих взоров. Вы садитесь за стол — за вашими руками тревожно наблюдают, и вы понимаете затаённую мысль и опасение: «Вдруг он запустит в кого-нибудь ножом или блюдом!» И нет никакой возможности убедить этих людей, что вы не сумасшедший, а совершенно нормальный человек, что ваших мыслей и речей просто не понимают или не дают себе труда в них вдуматься.
Это должно быть очень тяжело, и всё это должен был пережить Господь Иисус Христос.
Об этой-то незаметной наружно, глубоко затаённой, волнующей и горькой трагедии и рассказывает 21-й стих.
Но ещё более грубое, ещё более едкое оскорбление приходится выслушать Господу Иисусу Христу от книжников и фарисеев.
Книжники, пришедшие из Иерусалима, говорили, что Он имеет в Себе веельзевула и что изгоняет бесов силою бесовского князя (ст. 22).
Иерусалимские книжники славились своею ученостью и их слово было очень влиятельно в народе. Пользуясь этим влиянием, чтобы разрушить обаяние личности и чудес необыкновенного Галилейского Пророка, они возводят на Него ещё более тяжёлое и чудовищное обвинение, чем родственники: они объявляют Его одержимым духом нечистым.
Это высокое, вдохновенное учение, эти дивные притчи, полные неизъяснимой внутренней прелести, эти трогательные поучения и уроки нравственных отношений, это неумолимое бичевание лжи и искание истины — всё это не что иное, как бесовское наваждение. Эта красота и благородство характера, милосердие, кротость, сострадание к немощным, горячая любовь к правде, безграничное самоотвержение — всё это навеяно нечистым духом. Наконец, эти дивные дела, в которых так много любви к страждущему человеку и столько божественного могущества, — это дар бесовского князя, веельзевула.
Такое обвинение гораздо больнее и его перенести труднее, чем упрёк в сумасшествии. Влияя на народ и возбуждая его подозрительность, оно препятствовало и задерживало развитие самого дела Господа Иисуса Христа. Обвинение в сумасшествии было слишком очевидно и нелепо для тех, кто слушал мудрые, хотя порой и загадочные речи Господа. Обвинение в одержимости злым духом могло быть принято с большею лёгкостью и оттолкнуть от Него многих последователей, ибо оно казалось правдоподобнее. Но этим обвинением не только тормозилось дорогое для Господа дело спасения человечества, но ещё больнее затрагивалось Его отношение и любовь к Богу. Подозрение в сумасшествии могло быть оскорбительно для Него лично как человека. Обвинение, поднятое книжниками, было оскорбительно для Бога, действовавшего в Нём. Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела (Ин. ХІV, 10), — свидетельствовал о Себе Господь Иисус Христос. Он знал тайну Своего могущества, знал, что дела, творимые Им, творятся силою Бога, в этом видел доказательство Своего Божественного посланничества, которое должно было убедить людей поверить в Него (Ин. Х, 37-38), и вдруг силу, действующую в Нём, называют силой веельзевула, Бога, пребывающего в Нём, хотят заставить считать сатаною. Вся безграничная любовь Господа Иисуса Христа к Богу, любовь Сына к Отцу, должна была возмутиться. Вот почему так сурово отвечает Он клеветникам:
Истинно говорю вам: будут прощены сынам человеческим все грехи и хуления, какими бы ни хулили; но кто будет хулить Духа Святаго, тому не будет прощения вовек, но подлежит он вечному осуждению. Сие сказал Он, потому что говорили: в Нём нечистый дух (Мк. Ш, 28-30).
У Матфея и Луки передача этих слов даёт ещё новый оттенок мысли: Если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сём веке, ни в будущем (Мф. ХІІ, 32; ср.: Лк. ХІІ, 10).
Уже из этих слов видно было, как тяжело было Господу Иисусу Христу слышать клевету, выдвинутую против действовавшего в Нём Духа фарисеями, пытавшимися перед народом навлечь на Него подозрение в бесновании.
Но эту же участь — быть жертвой клеветы, непонимания, оскорблений всякого рода, преследований — Господь предсказал и всем Своим ученикам и последователям:
Ученик не выше учителя, — говорит Он, — и слуга не выше господина своего: довольно для ученика, чтобы он был, как учитель его, и для слуги, чтобы он был, как господин его, Если хозяина дома назвали веельзевулом, не тем ли более домашних его? (Мф. Х, 24-25). Если Меня гнали, будут гнать и вас (Ин. ХV, 20).
Итак, кто решится следовать за Господом Иисусом Христом и быть Ему верным, должен приготовиться: гонения, обиды, насмешки неизбежны.
Разве не глубокая, грустная правда в этом предостережении? Как ополчается мир на всякого, кто вздумает ему изменить и избрать новый путь евангельской любви и правды! Если бы вы были от мира, — подтверждает Господь, — то мир любил бы своё; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин. ХV, 19).
Ещё сегодня вы принадлежите миру, живёте его интересами и вкусами, поклоняетесь его кумирам — роскоши, богатству, славе, знатности, барахтаетесь в водовороте тщеславия, сладострастия, себялюбия и прочих страстей, носите, как маску лицемерных приличий, ведёте так называемые остроумные и занимательные разговоры, полные скрытого цинизма и ядовитого осуждения, не смеете заикнуться о Боге, о вечной правде, о строгих законах добродетельной жизни, ибо говорить об этом считается смешным и скучным в приличном обществе, и все вами довольны. Вы можете быть душой общества, вас везде приветливо принимают, вас слушают с удовольствием, вам льстят, о вас отзываются хорошо, ваши плохо скрытые грешки охотно прощают или добродушно-снисходительно над ними подтрунивают. Вас все любят: вы — человек свой. Но вот с вами произошла резкая перемена: вы стали серьёзнее задумываться о жизни и о её смысле; что-то неугомонное, неудовлетворённое проснулось в совести; давно забытые слова святых сказаний и притч откуда-то выплыли в сознании; явилась мысль о Боге и Его правде; вся крикливая суета и ничтожество светской жизни резко выступили перед внутренним взором. Вы почувствовали, что в ней удовлетворения нет и найти его нельзя, и вы решили порвать с нею, с прежними привычками, со знакомыми и друзьями и, отказавшись от всего, идти за Христом. В вашей жизни произошёл переворот... И посмотрите, как быстро и резко меняется отношение к вам мира. Со всех сторон раздается вой, шипение, свист, улюлюканье. Прежние друзья вас избегают, при встречах не узнают. Начинается травля... Толки, сплетни, разговоры...
— Вы слышали, что случилось с N.? Перестал бывать в обществе, всё забросил... Говорят, собирается в монахи...
— Бедняга!.. Что он — с ума спятил? Знаете, я всегда замечал в нём некоторые странности... Жаль... А какой весельчак был! Да что за причина? Не был ли он влюблён неудачно?
— Нет, просто ханжа, святоша! Ну что он корчит из себя?! Лицемер!.. Такой же, как и все мы... Отлично знаем!..
И так далее. Но не бойтесь! Из-за этого шума не отказывайтесь от первого шага. Настоящей опасности в этом ещё нет. Это только первое, сравнительно лёгкое испытание вашей воли и серьёзности вашего решения. Вы должны это преодолеть, чтобы приобрести первый закал.
Не бойтесь! Это воет и улюлюкает в людях хор бесовской силы, которая лишается своего прежнего раба и поклонника и не хочет этого допустить. Она стращает вас, чтобы заставить отказаться от принятого намерения. Не обращайте внимания и помните, что, как правило, бесы всегда больше шумят и пугают, чем действительно вредят. Без попущения Божия они ничего не могут вам сделать.
Не бойтесь! Вы не один. Господь идёт вам навстречу и протягивает руку. Положитесь на Него. Ибо как Сам Он претерпел, быв искушён, то может и искушаемым помочь (Евр. II, 18). Вы можете вполне на это рассчитывать, ибо вы слышали, какое дивное обетование дал Он Своим верным последователям: Кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и матерь (Мк. III, 35).
Сколько радости и духовного ободрения в этих словах! Иметь такого брата — разве это не залог победы? Разве такой брат может покинуть без помощи и поддержки в трудную минуту? И что беда, что от вас отвернулись прежние знакомые, что вас злословят друзья, раз вы приобрели такого брата?
Но чтобы иметь на это право, необходимо одно условие: творить волю Божию. Высокое звание Своего брата, Своей сестры, Своей матери Господь признаёт только за теми, кто исполняет волю Божию. С того момента, как вы сделали решительный шаг, у вас не должно быть другой цели, как только узнать эту волю и исполнить её в своей жизни.
Мы уже говорили в прежних беседах, что когда человек сумеет слить свою волю с волей Божией, подчинившись ей безусловно, то это даёт ему громадную силу и обеспечивает победу в борьбе со злом. Кроме того, есть и другие серьёзные основания, почему христианин должен отречься от своей воли и исполнение воли Божией поставить целью своей жизни.
После грехопадения воля человека стала несовершенна, желания — греховны и неразумны, потому что теперь они управляются его страстями. Есть старая греческая легенда о царе Мидасе, представляющая типичный образец неразумности наших обычных желаний. За какие-то заслуги судьба предоставила Мидасу право просить об исполнении одного из его желаний. Жадный к золоту царь потребовал, чтобы всё, до чего он дотронется, от его прикосновения превращалось в золото. Он получил этот волшебный дар, и начались удивительные вещи: кресло, в которое он сел, вдруг стало золотым; стол, на который он облокотился, превратился в золото; он пошёл в сад, и каждая ступенька ведущей туда лестницы, на которую он ступал, моментально становилась золотой; в саду ему достаточно было дотронуться до любого дерева, и оно покрывалось золотой листвой. Сначала это его забавляло. Он превратил в золото всё, к чему мог прикоснуться, и скоро всё вокруг него ярко блестело и горело, как жар. Но когда из дворца выбежал его маленький сын и, бросившись к нему в объятия, вдруг превратился в золотую статую, Мидас подумал, что, может быть, это и не так хорошо, как казалось вначале. А когда он сел обедать и с ужасом заметил, что хлеб, овощи, фрукты, все кушанья, которыми он пытался утолить голод, превращаются в золото и что он не может проглотить ни одного куска без того, чтобы проклятый дар не стал сейчас же действовать, он пришёл в отчаяние. Увы! Раскаяние было запоздалым.
Правда, это только легенда, поучительная сказка. Но если даже мы настолько сообразительны, что не потребуем от судьбы такого явно опасного дара, то всё же по существу наши желания редко бывают лучше. С нравственной точки зрения они почти никогда не бывают выше желаний того анекдотического цыгана, который хотел быть царём, чтобы каждый день есть пряники с мёдом, Разве это не правда? Разве громадное большинство наших желаний не носит узко эгоистический, чувственный характер? Все они рождены нашими страстями, и, пытаясь удовлетворить их, мы неизбежно разрушаем тело и отравляем душу, ибо каждая страсть разрушительна и гибельна. В конце концов, если б каждому из нас была предоставлена страшная привилегия царя Мидаса, почти наверное мы выбрали бы не менее опасный и гибельный дар. Вред от нашего выбора не так явен, яд, которым отравлены наши желания, тоньше, но он действует так же верно и так же губительно. Один желает богатства, другой хороших кушаний и тонких вин, третий успеха в блуде и т.д. По своим дурным следствиям все эти желания ничуть не лучше желания царя Мидаса: быть может, медленнее, но они так же убивают человека и его душу.
При такой неразумности наших желаний, как можем мы им довериться? Куда они заведут нас, кто это скажет? Как часто случается, что после долгих трудов и усилий достигнув осуществления своих желаний, человек с удивлением и досадой видит, что он гонялся за призраками и что лучезарная мечта, вдохновлявшая его, при достижении потеряла всю прелесть. Так лопается радужный мыльный пузырь, схваченный рукой, оставляя лишь клочок едкой пены. В лучшем случае потеряны труд и время, в худшем — вместо счастья и наслаждения приобретена досадная обуза, вредная и ни на что не нужная. Мы часто, как мотыльки, летим на огонь только для того, чтобы опалить свои крылья. Я знал одного талантливого молодого человека, который вообразил, что его счастье — в карьере актёра. Его опьяняли блеск рампы, мишура костюмов, феерическая красота жизни, изображаемой на сцене, шум рукоплесканий, поклонение толпы, и чтобы завоевать это «счастье», он отдал почти всю свою жизнь и все свои недюжинные таланты. Он достиг чего хотел, добился крупного успеха в театральном мире и только тогда понял, что трагически ошибся, что ни сцена, ни успех на ней ему совершенно не нужны, а закулисная сторона актёрской жизни для него только омерзительна. Переменить род деятельности было почти невозможно: беспутная жизнь артиста съела его силы, здоровье, таланты, и начинать что-нибудь заново было уже поздно. Молодая, многообещавшая жизнь была загублена.
Преподобный Нил Синайский, человек глубокого духовного опыта, так говорил о своих желаниях: «Много раз, молясь, просил я, да будет мне, что казалось благом для меня, и настаивал на прошении, неразумно нудя волю Божию, а не Богу предавая устроить лучше то, что Он ведает полезным для меня. Но получив просимое, бывал потом в великой скорби, и именно за то, что не просил, — да будет лучше по воле Божией, ибо дело оказывалось для меня не таким, как я думал» (Преподобный Нил Синайский. Слово о молитве. Гл. 32).
Драгоценное свидетельство великого подвижника, опытом познавшего всю обманчивость человеческих желаний!
Насколько лучше отдаться всецело в волю Божию, отказавшись от своих мечтаний и стремлений! Ведь это — воля благая, угодная и совершенная; это — воля благожелательная, ибо Всемогущий, любящий Отец наш «желает всем человекам спастись и в разум истины прийти». Мы можем вполне довериться Господу, ибо Он лучше знает то, что нам действительно надо и полезно, лучше может вести нас, больше о нас заботится и больше нас любит, чем мы сами.
Если Господь говорил: Не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца,если ангелы Божии, сильные крепостию, вечно повинуются гласу слова Божия и в совершенстве исполняют волю Его (Псал. СІІ, 20-21), то мы же, немощные (Рим. V, 6), совратившиеся с пути истины (Рим. ІІІ, 12), потерявшие Его из виду и не могущие сами собой обрести Его (Исх. LIХ, 7-8), не пожелаем ли приблизиться к Свету, Который просвещает всякого человека (Ин. I, 9), и, познав святую волю Божию, открываемую нам единородным Его Сыном, творить её по возможности, ибо в этом и состоит всё благо жизни нашей?
«Одна определённая заповедь дана была человекам, Еве и Адаму, — пишет отец Иоанн Кронштадтский, — для того, чтобы исполнением одной этой заповеди, притом лёгкой, люди могли приобрести навык к исполнению воли Божией, в исполнении которой состоит всё благобытие тварей, и могли утвердиться в любви к Богу. Обращая внимание на противоположное — на неисполнение воли Творца и исполнение воли собственной, противной Творцу, мы замечаем, что человек, мало-помалу, приобретает навык к худому и извращает свою высокую, по образу Божию и по подобию созданную, природу, делается врагом Божиим. Так важно исполнение заповедей Божиих и так пагубно неисполнение! Давая определённую заповедь первым людям... Господь Бог явился Сам пестуном новосозданной разумной твари. Кто виноват, что это пестунство было отвергнуто и человек захотел лучше сам собою управляться! Вот и доселе, при всех успехах в науках и искусствах, при всех сокровищах мудрости человеческой, древний и новый человек не может воспитать сам себя, потому что отверг ещё в начале детоводство Божие, ибо, скажите, кто другой, как не Бог, долженствовал быть пестуном нашим? И в нынешнее время, и в прошедшее только те люди успешно совершили своё умственное и нравственное воспитание, которые вверились Богу, жили по Его заповедям, которые ныне живут по Евангелию и учению Церкви, подчиняясь её руководству».
Господи! Научи нас творить волю Твою, яко Ты еси Бог наш, яко у Тебе источник живота!