...Весной 1919 этот дом вызывал у прохожих самые разнообразные чувства: ненависть и даже брезгливость у одних, страх — у других, смешанное с классовым подобострастием восхищение — у третьих. Скромная архитектура здания не обманывала харьковчан, ибо в нём располагалась Всеукраинская чрезвычайная комиссия (теперь это улица Сумская № 82).
У её истоков действительно находился В.И.Ленин — пример уникального симбиоза коммунистического фанатика и авантюриста всемирного масштаба. Ещё в юности он отличался болезненным недоверием, которое с годами приобрело почти маниакальный характер. Весной 1918 председатель Совнаркома уже гневно выговаривал связистам: «Товарищ, что за безобразие! Меня подслушивают! Я слышу в трубку какие-то шорохи, посторонние переговоры. Я не могу передавать никаких распоряжений. Здесь возможно предательство, шпионаж». Пришлось перепугавшимся сановного гнева специалистам долго разъяснять страдающему подозрительностью вождю, что посторонние шумы объяснялись либо дефектами кабеля, или попаданием влаги в линии передачи.[1]
Задолго до октябрьского переворота 1917 года большевистская верхушка прекрасно уяснила: репрессивно-карательный механизм царизма и его кадры способны усмирять разве что пансионы благородных девиц. Пока В.Ленин, сидя на неудобном для теоретических изысканий пеньке в Разливе, писал романтично-наивные басни о ликвидации государства, его ученики не дремали. Они в поте лица реализовывали ценное завещание вождя: государство — аппарат насилия, а вовсе не орган компромиссных решений и защитник прав человека, как 250 лет назад, решили недалекие американцы. Действительно, на всю Российскую империю в 1916 насчитывалось 894 жандармских офицера, 38 чиновников и 14451 рядовой. Как известно, бдительное око Министерства юстиции не давало им возможностей для нарушения законов, поэтому общим правилом сотрудников жандармского корпуса являлось стремление избегать кровавых провокаций и беспардонности действий, — во всяком случае, они являлись исключением.
Уже в конце 1918 чекистов на территории большевистской деспотии насчитывалось в 2,5 раза больше, нежели жандармов, а к лету 1921 в органах ВЧК служили 262,4 тысячи человек (вместе с карательными и иными спецчастями, подчинёнными Ф.Э.Дзержинскому). А это почти в 17 раз больше, чем во времена «Николая Кровавого».
Вовсе не случайно в ноябре 1917 В.Ленин сравнил деятелей западной социал-демократии с мягкосердечными российскими жандармами, которые также боялись массового террора. Очень жаль, что об этом глупом сравнении миру стало известно лишь через 40 лет. Только органы ВЧК-КГБ в полном объёме выполнили программу якобинских декретов 17 и 20 октября 1793 года: подвергать аресту всех, кто хранит дома контрреволюционные картины, кто не проявляет постоянной симпатии к революции, распространяет плохие новости, хотя и притворяясь при этом печальным, кто ничего не сделал против идеала свободы, но и не работал для её блага. Сотрудники расстрельно-карательных органов пролетарской диктатуры не собирались копировать либеральную методику жандармов Александра II, которые 29 января 1859 года вежливо вернули Т. .Шевченко конфискованный десятилетие назад портфель с рисунками.
...В феврале 1918 по предложению Г.Пятакова киевские большевики пытались создать комиссию по борьбе с контрреволюцией в составе: С.Бакинский (Бернгейм), Ю.Коцюбинский, Л.Мартынов, В.Примаков, Н.Скрыпник. Однако в марте большевикам пришлось в панике покидать Украину, да и не подходили эти кандидатуры для черновой палаческой деятельности.
Ядром Всеукраинской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем, спекуляцией и преступлениями по должности (это название менялось) послужила созданная в августе 1918 в Почепе на Черниговщине чрезвычайная комиссия. По мере продвижения войск советской России в конце 1918 по территории Украины подобные органы организовывались повсеместно, так как без их карательной деятельности большевистские парткомы ощущали себя беспомощными.
Хотя до декабря 1918 Совнарком Советской России продолжал признавать независимость Украинской Державы и оказывал надлежащие почести её посольству в Москве, однако уже 5 июля В.Ленин приказывает Я.М.Свердлову начать работу по организации ЧК для Украины. Он рекомендовал председателю ВЦИК и кандидатуру шефа будущей всеукраинской охранки — лично ему известного Семёна (подпольная кличка И.И.Шварца). Естественно, что при беседе Я.Свердлова с членом коллегии ВЧК В.Фоминым у последнего не возникло никаких возражений в связи с подобным решением В.Ленина. Как часто бывало, выбор оказался «неудачен», ибо ровно через 4 месяца И.Шварца пришлось менять. Причина тривиальна: длительная европейская эмиграция притупила палаческое рвение.
После официального решения от 3 декабря 1918 о создании ВУЧК ей был передан весь личный состав Курской чрезвычайки, а также 39 приграничных комиссий. К началу февраля 1919 только на территории Харьковщины существовала 51 чрезвычайная комиссия, на Черниговщине — 19, а до мая они действовали во всех губерниях и волостях республики. Очень скоро выяснилось, что на местах — в уездных ЧК сотрудники больше заняты грабежами и откровенным бандитизмом, нежели борьбой за мировую революцию.
С первых дней существования ВУЧК её сотрудников можно было условно разделить на три основные категории: хладнокровных и безжалостных фанатиков пролетарского меча (именно они инициировали создание весной 1919 Совета по борьбе с международной контрреволюцией при ЦК КП(б)У в составе А.Иоффе, С.Косиора, М.Лациса); нечистых на руку и совесть карьеристов; отбросов общества с садистскими наклонностями. В первое 5-летие деятельности ВУЧК абсолютное большинство сотрудников состояло из лиц неукраинской национальности: евреев, китайцев, латышей, немцев, поляков, русских, венгров.
Каким образом из тех 200-250 тысяч китайцев, которые находились к концу 1917 на территории империи Романовых, не менее 25-30 тысяч оказались в составе Красной Армии или органов ВУЧК и её вооруженных отрядов на Украине? Ещё в октябре 1916 года китайское правительство обязалось направить в Россию около 200 тысяч своих граждан для работы в промышленности, строительстве, сельском хозяйстве. Они вынуждены были подписывать обязательство, фактически ставившее их в полукаторжные условия. Работая практически без выходных и праздников, они получали не более 70 коп. — 1 руб. в день, а вместо обещанного мяса, сахара, капусты, картофеля, чая довольствовались зачастую хлебом, мукой, солью и кипятком. Хотя за 1916 — начало 1917 на родину вернулось более 6 тысяч китайцев, однако прилив новых работников не прекращался.
Находясь в чужом, а зачастую и откровенно враждебном окружении, не зная языка, обычаев, психологии украинского народа, они закономерно становились слепым орудием в руках большевистских властей. Китайские граждане хорошо помнили, что не только подрядчики, но и местные жители издевались над ними, с презрением называя их «ходя» или «узкоглазый», а хулиганы постоянно били стёкла в их и без того неуютных, холодных бараках. Не имеющие привычки к суровому климату, они сотнями умирали от эпидемий, под пронизывающим ветром на Мурмане, в шахтах Донбасса и на уральских заводах. Чувство ущербного одиночества и обид блестяще использовали проповедники будущего коммунистического рая. До августа 1921 большевикам удалось провести пять съездов китайских трудящихся, находившихся в различных регионах бывшей Российской державы.
Не удивительно, что летом 1919 300 китайских бойцов вместе с негром-чекистом Джонсоном составляли основную ударную силу Одесской чрезвычайки. Когда повстанцы Д.Соколовского в ночь на 9 июля уничтожили при нападении на Новгород-Волынск караульный отряд местной ЧК, среди убитых насчитывалось 30 китайцев. Отдельная рота Ли Сюляна из особого отдела І-й Украинской армии в апреле 1919 приняла активное участие в подавлении крестьянского выступления против бесчинств большевиков в пригородах Киева. Подобных примеров очень много. В Киевскую чрезвычайную комиссию каким-то образом попал даже 21-летний японец Я.Масакити, которого за убийства судили 28 августа 1919 белогвардейские власти.
Острая нехватка чекистов-украинцев постоянно беспокоила руководство ВЧК. В начале июля 1920 Ф.Дзержинский в очередной раз жаловался В.Ленину: «Громадной помехой в борьбе — отсутствие чекистов-украинцев». А ведь три месяца ранее Совнарком УССР принимал решение о срочной мобилизации коммунистов-украинцев в органы ВУЧК! Но в данном случае вина харьковских сателлитов не велика, потому что в январе ЦК РКП(б) запретил все назначения сотрудников ВУЧК без своей санкции. Поэтому многие кандидаты (и не только украинцы!) непременно отсеивались из-за наличия психологических недостатков, прежде всего — чувства сострадания и душевной мягкости.
...Председатель Совнаркома Украины Х.Г.Раковский, в генеалогии которого В.Ленин безуспешно разыскивал прабабушку-украинку, через две-три недели пребывания на этом посту откровенно заскучал. Встретившись с явным нежеланием не только населения, но и части национал-большевиков к пролитию максимального количества крови, он слёзно просит В.Ленина выслать на Украину надёжных (читай -— беспощадных) чекистов из Москвы и Петрограда. Соратник Г.В.Плеханова с надеждой писал вождю Октября: «Отпустите, если можно, Лациса, а также отправьте нам отряд из 100 латышей».[4] Немудрено: даже для охраны так называемого правительства советской Украины не могли найти абсолютно надёжной воинской части!
Со 2 апреля 1919 ВУЧК возглавил М.Я.Лацис (Я.Ф.Судрабс). Почти сразу он понял, что подчинённое ему ведомство погрязло в неслыханном самоуправстве, слепой жестокости, массовой коррупции, присваивании ценностей во время многочисленных обысков. Отвечая на поток жалоб, докатившийся до Москвы, он с сожалением писал В.Ленину: «Всё наше несчастье в том, что не из чего строить...» Однако с этой сентенцией вождь был знаком довольно давно. «Но наш русский человек», — продолжал главный инквизитор УССР, — рассуждает: я разве не заслужил тех брюк и ботинок, которые до сих пор носил буржуа. Ведь это моим трудом добыто. Значит, я беру своё. И греха тут нет. Отсюда частые поползновения...» Самому председателю ВУЧК брюки или ботинки, видимо, были не нужны, потому что он насильно конфисковал для своих нужд автомобиль марки «Панер-Левассо», принадлежавший норвежским дипломатам. Тут философ-чекист явно просчитался, так как 22 июля 1919 получил строгий приказ В.Ленина вернуть его владельцам.
Наверное, никогда не мечтал М.Лацис о должности главного украинского Торквемады, ибо в сибирской ссылке неплохо торговал свежей рыбой. Но вот его бытовая логика оказалась исключительно удачной для такого рода деятельности. Когда 6 июля 1918 левый эсер В.А.Александрович сумел сохранить ему жизнь, уговорив соратников не расстреливать члена коллегии ВЧК, то «отблагодарил» его М.Лацис как раз наоборот! В октябре 1919 он публично клеймил левых эсеров как агентов А.И.Деникина (прекрасно зная, что это враньё), одновременно вручая их лидеру А.А.Шрейдеру паспорт персидского гражданина для поездки в Швейцарию. Ехал тот за солидной денежной суммой, поэтому М.Лацис, видимо, надеялся их заполучить для нужд РКП(б). В годы гражданской войны его основополагающая доктрина была целиком людоедской: «ВЧК — самая грязная работа революции. Это — игра головами. При правильной работе полетят головы контрреволюционеров, но при неверном подходе к делу мы можем проиграть свои головы... Установившиеся обычаи войны, выраженные в разных конвенциях, по которым пленные не расстреливаются и прочее, всё это только смешно: вырезать всех раненых в боях против тебя — вот закон гражданской войны». К глубокому сожалению, подобные выводы после октября 1917 не являлись исключением.
В феврале 1919 по команде из Москвы при ВУЧК создается корпус войск специального назначения в составе 24 500 штыков и сабель. Кроме карательно-репрессивных функций в отношении местного населения, он обеспечивал также охрану большевистских органов власти и её носителей, которые ощущали себя на Украине непрошенными чужаками. В подписанной М.Лацисом 6 мая 1919 инструкции однозначно говорилось: «Вместо широкой поддержки населения мы находим одну лишь ненависть последнего. Даже наше товарищеское окружение, и то как-то криво на нас посматривает, часто набрасываясь на нас с заслуженными, хотя в большинстве с незаслуженными упрёками». Но ведь после перечисленных им далее массовых фактов пьянства, присвоения чекистами ценностей при обысках, роскошного продовольственного обеспечения на фоне недоедания миллионов людей надеяться на какую-либо благодарность населения мог разве что сумасшедший. Нет, не могла ошибиться Е.Д.Кускова — долголетний политический оппонент В.Ленина, когда в декабре 1950 писала: «Религия коммунизма обречена потому, что она античеловечна... Во имя своей высокой идеальной цели коммунисты используют средства, которые отбрасывают их ко временам инквизиции. И именно это обстоятельство — залог ихней гибели. Методы обновления невозможно наследовать со времён 15 столетия».[5] Но ведь даже жуткая инквизиция за год убивала или сжигала в среднем по 910 еретиков и ведьм, поэтому за 320 лет существования и не довела количество жертв до 300-тысячного рубежа.
Весной-летом 1919 преступные деяния ВУЧК вызвали настоящую бурю протестов на Украине. Хроника событий поражает: на станции Долгинцево (Херсонщина) эшелоны бойцов бригады Н.Григорьева разогнали местную чрезвычайку, несколько раз это делалось в Знаменке. Полное недоверие чекистам Золотоноши выразила бригада Красной армии; во время восстания в Миргороде жители убили семь сотрудников ВУЧК; лишь презрение вызывала чекистская братия Белой Церкви, которая во главе с председателем занималась беспробудным пьянством. В Лубнах кавалеристы В.М.Примакова пытались арестовать весь состав дискредитировавшей себя чрезвычайки; в июне в Бердичеве красноармейцы несколько раз разгоняли местных чекистов, причём Реввоенсовет армии, зная об их безобразиях, не мешал бойцам.[6] Подобные факты переполняют архивы.
Наиболее высокий уровень преступности существовал в уездных чрезвычайных комиссиях, которые фактически продолжали работать и после их ликвидации 21 мая 1919.
Известно, что В.Ленин руководствовался кристально ясным принципом: длительных репрессий и издевательств массы не выдержат. Хотя в этом он и ошибся, но М.Лацис тоже был сторонником такой идеи. Но реализовать её на Украине оказалось крайне сложно, так как пополнение чекистских кадров здесь осуществлялось в основном за счёт сотрудников, которые изгонялись за различные провинности из органов ВЧК Советской России. С мая 1919 только члены РКП(б) могли одеть заветную кожанку, ибо кроме абсолютной власти, они освобождались от службы в армии. Принятое Ф.Дзержинским ещё 14 ноября 1918 решение об этом было сформулировано виртуозно: такое право получали только незаменимые сотрудники. Выбор при этом оставался, естественно, за руководством, которое спешило избавиться от критиканов и интеллигентов-гуманистов. Они были лишними в этой организации, где позднее при учёте кадров в анкетах ввели специфический пункт «Участвовали ли в расстрелах?» И если в ответе стояло «Нет», то шансы на быструю карьеру резко снижались.
Характерным для периода первых лет существования ВУЧК являлось взаимное подсиживание и соперничество партийных, военных и чекистских органов. Далеко не всегда в этом противоборстве побеждала большевистская элита парткомов различного уровня. В Харькове в марте 1920 по решению губколлегии ВУЧК за бандитизм были расстреляны: председатель Петинского райкома Коммунистического союза рабочей молодёжи Украины Жеглов и член бюро Новиков, Член Ивановского райкома КП(б)У Даниленко и коммунист Корнеев. Только за 10 месяцев 1921 чекисты Харькова раскрыли массу должностных преступлений, в которых было замешано более 780 человек. Однако, учитывая общественную значимость этих преступников, среди которых оказалось и немало членов РКП(б), конкретные наказания понесли только 39 человек, из которых четверо были расстреляны.[7] Стоило, однако, чекистам уличить заведующего Петинским районным отделом здравоохранения, коммуниста Резникова во взяточничестве, как райком партии с негодованием отметил 4 мая 1921: пора прекратить бесшабашное отношение к коммунистам. Почти неделю партбоссы давили на председателя Харьковской ЧК С.И.Покко, требуя сообщить, что якобы обыск у Резникова проводился по ложному доносу. Несмотря на активное сопротивление сотрудников Губчека, им пришлось согласиться на рассмотрение проступков врача-большевика лишь в контрольной комиссии губкома КП(б)У.[8]
Далеко не случайно весной 1919 ВУЧК категорически отказывалась бороться с должностными преступлениями, добившись, в конце концов, передачи этих неподъёмных дел на милицию.[9] Словно эта оборванная, босая, полу-вооружённая организация, где по три-четыре месяца не платили жалованья, могла подходить для такой задачи! Однако интуиция не обманывала чекистов: в конце июля 1919 на имя самого Ф.Дзержинского поступил материал из Конотопа о пьянстве, взяточничестве, грубом отношении местной, партэлиты к населению, но реакция оказалась весьма снисходительной. Возможно, в обстановке бешеного сопротивления коммунистическим экспериментам снимать внутреннее напряжение далеко не приличными методами действительно казалось ему неизбежным. Анализируя обличительные документы, «железный Феликс» вполне мог вспомнить, как и сам не удержался, застрелив в своём кабинете матроса, нагло ругавшего советскую власть.
Но в июле 1921 снова пришлось возвращаться к опостылевшему чекистам вопросу «О мероприятиях борьбы со служебными преступлениями». Не удивительно, что в такой войне победители и побеждённые часто менялись местами. В конце февраля, к примеру, сотрудники ВУЧК осмелились арестовать трёх близких родственников почти генералиссимуса Л.Троцкого — не понравилось их социальное положение и политические взгляды. Долго не отвечали даже на запросы по этому делу Ф.Дзержинского, поэтому ему пришлось апеллировать к авторитету В.Ленина.[10] Нередко прямолинейной исполнительностью чекисты доводили председателя Совнаркома до белого каления. Когда они массовыми обысками и арестами иностранных представителей в черноморских портах Украины остановили поток гуманитарной помощи с Запада, он 24 октября 1921 посоветовал Г.В.Чичерину: «арестовать паршивых чекистов и привезти в Москву виновных и их расстрелять». Впрочем, даже после таких эмоций, ни один из исполнителей классовой воли РКП(б) физически не мог пострадать: смешно наказывать тех, кто всей душой ненавидел проклятых империалистов.
Расстрел как излюбленный способ управления страной берёт начало не только от бессмысленных самосудов и классовой ненависти, которые господствовали в конце 1917. Для большевиков физическая ликвидация всех инакомыслящих стала одним из принципов осуществления заветной цели — общества равных, запрограммированных на пение гимнов коммунистическим вождям роботов-граждан. Анализ документов сотен Совдепов первых месяцев их существования иллюстрирует данный вывод весьма доказательно. Вот лишь некоторые примеры: 3 апреля 1918 Чрезвычайная комиссия Москвы публикует воззвание, согласно которому не покинувшие столицу за сутки грабители и убийцы будут расстреляны. Харьков, февраль 1918: расстреливаются на месте все, кто занят незаконной продажей вина, спирта, самогона; Вятка: военком города приказал расстреливать тех, кто появится на улицах после восьми часов вечера; Брянск: приказ о расстреле без суда и следствия всех хулиганов и пьяниц. Посланец В.Ленина в Одессе будущий командующий Восточным фронтом М.А.Муравьёв: «кто нейтрально относится к советской власти — тот враг народа, объявленный вне закона». Военная секция Одесского Совдепа в феврале 1918: «будем вешать и расстреливать всех, кто посмеет задержать дорогу буйному потоку революции». Приказ штаба Петроградского военного округа: «кто не предъявит до 22 февраля 1918 года документов на имеющиеся продукты, а потом до 24 февраля не продаст их государству за твёрдыми ценами, будет расстрелян как мародёр и спекулянт».[11] Вполне логичен и последователен был В.Ленин, заявив 31 июля 1919: «Да, диктатура одной партии! Мы на ней стоим и с этой почвы сойти не можем».
Система поисков контрреволюции в любых действиях и высказываниях, которые противоречили линии РКП(б), нередко приводила к позорным конфузам. Так, руководители Роменской ЧК А.Горелик и П.Суворов категорически предупредили горожан в начале 1918: кто не станет определять время по новому календарю, «будет считаться характер преступности, как за контрреволюцию». Пол-Харькова хохотало, когда местная пресса рассказала о результатах следствия по делу редактора газеты «Нова громада» Я.Довбищенко. Будущего автора прекрасной книги о М.П.Драгоманове, знатока и популяризатора украинской культуры, певца народных традиций, настоящего интеллигента обвинили в злостной антисоветской деятельности и шпионаже. На суде быстро выяснилось, что подозрительное для красных ищеек слово «Секрет» в найденных редакционных документах означало сокращённое название «Секретариат», а таинственный шифр на телеграфных лентах объяснялся элементарной неисправностью аппарата.
До начала 20-x годов оперативные сводки большинства губернских ЧК, в которых давался глубокий анализ социально-политической ситуации, почти не страдали приспособленчеством. Агентурные данные свидетельствовали, что подавляющее большинство народа Украины с омерзением отбрасывало преступные методы и утопические планы коммунистов. В этом отношении не видно существенной разницы между содержанием документов 1919 или 1921-1922 годов. Когда в сентябре 1920 большинство крестьян Николаевщины относилось к советской власти негативно, а Полтавщина давала огромное количество дезертиров из Красной армии, то в апреле 1921 в Славянске не только жители, но и милицейские подразделения поддерживали махновцев. И если в августе 1920 в 20 волостях Валковского уезда на Харьковщине к членам КП(б)У относились с ненавистью, то в Умани в мае 1919, где 90% руководящих должностей заняли евреи, имело место кровавое восстание, в ходе которого пострадали и неповинные жители местного гетто.
Красный террор неминуемо господствовал как главный метод подавления миллионов, поэтому сотрудники чрезвычайных комиссий довольно часто получали индульгенции при многих преступлениях против человечности. При этом считалось безусловно необходимым, чтобы их действия направлялись на укрепление власти большевистского ордена, а не исключительно на собственное обогащение.
Сегодня практически невозможно подсчитать, сколько граждан республики было расстреляно и замучено в пыточных камерах и концлагерях чрезвычаек. Официальные данные, конечно, имеются, но они не отображают истины. Прекрасный пример в замалчивании действительности о количестве уничтоженных противников большевистского тоталитаризма подавал сам председатель Всероссийской экзекутивы Ф.Дзержинский. Именно после массовых расстрелов в Петрограде и Кронштадте в сообщении коллегии ВЧК от 12 июля 1921 за его подписью названо только 7 фамилий, а далее говорилось: «Помимо перечисленных преступников, арестовано и расстреляно большое количество лиц...» Поэтому его подчинённые сразу научились прятать от общественности неприятную статистику. Чтобы приятнее чувствовали себя лже-гении Политбюро, в несколько раз уменьшалось и число народных восстаний против большевистских оккупантов. По этой причине работники ВУЧК за первые две недели мая 1919 насчитали только 28 выступлений против Совдепов в 6-ти губерниях,[12] хотя в действительности их нельзя было вобрать в несколько сот.
За весь 1920 год руководство ВУЧК определило число своих жертв в 3879 расстрелянных и 21 умершего после ареста, хотя было задержано 44 750 человек.[13] По нашему мнению, за 1919-1922 на совести структур украинского ЧК не менее 400-500 тысяч жертв. А если дополнить эту цифру умершими от голода, репрессий, издевательств в концлагерях, тюрьмах, допрах, то она, видимо, удвоится.
Они никак не могли быть меньше, ибо директивы, получаемые от партии большевиков, ориентировали на массовость репрессий. Так, находясь в агитпоезде имени Сталина, Х.Раковский 14 сентября 1920 наметил ряд мер по борьбе с повстанческим движением. И среди них такие, как: «обстрел селений и их полное уничтожение.., изъять всё мужское население, способное носить оружие», то есть от 19 до 45 лет, и препроводить под конвоем в тыловое ополчение или запасные части.[14]
Бывало, что чрезмерная жестокость и наказывалась, а недостатки подобного рода объяснялись слепотой местных руководителей или нарушением гуманных советских законов. «Козлов отпущения» снимали с работы, наиболее одиозных даже расстреливали, иногда отправляли на службу в менее тёплые места, как было с руководителем харьковского ведомства Радиным ранней осенью 1921. Но уехал он к новому месту службы под совершенно другой фамилией. Подобный метод стал одним из излюбленных средств сокрытия грехов.
Хорошо зная бесчисленное множество подобных фактов, Х.Раковский в декабре 1922 уверял коммунистический актив Харькова: «Мы, коммунисты, хотим уничтожить именно государственную власть, имея в виду, что она со всеми своими атрибутами: судом, военной властью, бюрократией и т.п., будет не нужна, когда пройдёт классовая борьба и когда ничто не будет угрожать больше коммунистическому строю». Но всё это, уверял темпераментный болгарин, придёт в будущем, а пока действует гениальный лозунг, одобренный московским Политбюро: «Лубянка! Тебе принадлежит слово, и сегодня, и завтра, и послезавтра».[15] Бывший председатель Совнаркома Украины 11 сентября 1941 в свой смертный час убедился в прозорливости этой фразы!
Конечно, не все расстрелянные — невинные жертвы. Ведь руководитель одесской милиции Шахворостов со своими приспешниками, партийно-комсомольская банда в составе 70 человек из Харькова действительно заслуживали самого сурового наказания. Не легендой была и киевская «Чёрная маска», атаманами которой являлись художник Эпштейн и рецидивист Назаренко. Из 60 арестованных бандитов, смертный приговор получили 38 — и по делом! В Одессе за 1920 год чекисты обнаружили 10 подпольных мастерских по печатанию фальшивых денег, вследствие чего 50 преступников было расстреляно. Подобные случаи приобрели массовый характер, но в обстановке социальной вседозволенности, экономического хаоса и торжества Хама они являлись закономерными. Много хлопот имели чекисты с советскими чиновниками, которых они делили на три категории: вредные и опасные; ненадёжные и некомпетентные; удовлетворительные — этих насчитывалось крайне мало.
Несмотря на расширенные до идиотизма рамки революционной «законности», приходилось иногда дискутировать, где же она заканчивается. Начали, к примеру, в мае 1919 органы ВУЧК выселять из квартир всех врачей — типично буржуазный элемент, как вдруг запротестовала партийно-советская элита. Возможно, она не знала, что в Москве даже хирурга И.Минца, который осматривал В. Ленина после августовского покушения 1918, выселяли трижды, пока он в отчаянии не сбежал в Латвию. На Украине же Х.Раковский и народные комиссары выдали своим личным врачам охранные свидетельства и не разрешали оставлять их без жилья. Пришлось М.Лацису выяснять в Совнаркоме сложный философско-политический вопрос — кого необходимо включать в категорию нетрудовых элементов.[16]
Борцы за мировую справедливость с презрением отворачивались от трагедии отдельного человека. Когда в январе 1919 харьковские чекисты выселяли из квартиры двух испуганных женщин 52 и 72 лет, для них они были проклятыми буржуями: держали квартирантов. Собственно говоря, в Конституции РСФСР 1918 даже потомственные пролетарии лишались избирательных прав, если допускали аналогичное «прегрешение». Но ведь в данном случае два брата младшей хозяйки ранее находились на каторге в Якутске за революционную пропаганду, причём один из них там скончался, а другой вернулся инвалидом. Их мать еще в 1883 по велению души добровольно отправилась к ссыльнопоселенцам, лечила их, разделяла горе и заботу. Действительно, мать и дочь сдавали часть своего жилья малообеспеченным студентам, но по умеренной цене, и к тому же с обедами.[17]
Постоянное напряжение классовой мясорубки и огромное количество «непригодных» к социалистическим формам общежития индивидуумов не оставляло места для буржуазных сантиментов. Мало кто из чекистов серьёзно надеялся, что наступит время, когда исчезнет последний враг родной коммунистической доктрины. Уж если наиболее преданные и надёжные большевики так часто сворачивали с прямой, как плаха, ленинской дороги, то что тут говорить о серой массе! Поэтому и не стеснялись перегибать дубинку репрессий суровые сотрудники ВУЧК. В 1920 они едва не отправили на тот свет даже легендарного красного шпиона П.В.Макарова, действовавшего в штабе генерал-лейтенанта В.3.Май-Маевского. Не смотреть бы гражданам бывшего СССР телесериал «Адъютант его превосходительства», если бы не харьковский чекист Иван Дубограй. Именно благодаря ему из большевистской камеры смертников в Севастополе липовый капитан перешёл на работу в секретно-оперативный отдел Крымской ЧК. Так что в озере крови, которую там пролила советская власть под мудрым надзором беспардонного карьериста и циника Б.Куна и половой психопатки Р.С.Землячки в ноябре 1920 — марте 1921, была и его частица. Хотя до своей смерти 17 декабря 1970 П.В.Макаров и не купался в лучах небывалой славы, но и угрызений совести, тоже, видимо, не ощущал. К слову, его спаситель хотя и не стал киногероем, но в 1921 даже сдержанный Феликс в восхищении потирал ладони, когда из Крыма доложили: переведенный в связи с болезнью лёгких на работу в Крым харьковский чекист И.И.Дубограй сумел завербовать родственника семьи Николая II в информаторы ВУЧК (видимо, речь шла о ком-то из окружения Николая Николаевича Романова или одного из великих князей).[18] Вряд ли когда-либо удастся установить фамилию этого человека...
С самим Д.И.Ульяновым довелось контактировать И. Дубограю, когда были выявлены хищения продовольствия и медикаментов в его ведомстве. Дмитрий Ильич, как вспоминал чекист, откликнулся быстро — четырёх наиболее виновных в этом сотрудников милостиво разрешил отдать под суд.
...Массу времени и сил занимали у чекистов бесконечные реквизиции и обыски, но шли на них сотрудники с неприкрытым желанием, не без основания считая эту работу интересной и выгодной. Естественно, оружие или взрывчатые вещества находили не очень часто (а над цифрой — 895 выявленных в 1920 шпионов хохотали даже уборщицы и курьеры), зато ценных вещей «приватизировали» изрядно. Особенно любили золото и серебро, так как без него невозможным оказалось создание Всемирной республики Совдепов. Забирали всё, имевшее отношение к презренному металлу: чайные, туалетные, закусочные, карточные, столовые и прочие сервизы, портсигары, часы, солонки, женские украшения и многое другое. Уже до июня 1919 в крупных городах республики было складировано огромное количество подобного имущества, позднее перекочевавшего в подвалы московского Пассажа. У гражданина Куликовичера изъяли 46 ножей, 38 вилок, 69 ложек из серебра, 2 золотых портсигара, 21 золотую монету, 46 иных драгоценных вещей. У Брусиловского — 119 ложек, 48 ножей, 48 вилок из серебра и т.д. Партийные сейфы глотали многое: юбилейные медали и кресты, ордена и судейские цепочки, серебренные бумажники и записные книжки с золотыми обложками, запонки и лопаточки для тортов...[19] Кое-что, конечно, прилипало и к чистым чекистским рукам, однако львиная доля шла на провокации, подкуп, дело мировой революции, инвестиции в швейцарские и американские банки, подарки наиболее верным наёмникам — отечественным и зарубежным <...>